Сергей Колбасьев - Салажонок Страница 13

— Велика, стерва.

— Твоя правда. Три с половиной пуда живой свинины. И еще вонючей. Не отнести, пожалуй. — И вдруг голос начальника повеселел: — Есть игра. Слушай, молодой: не бывает такого поганого положения, чтоб из него не было выхода. Мы поставим ее на якорь, а после штаба я за ней вернусь.

— На какой такой якорь?

— Камни тут есть. Большие. Привяжем выбленочным узлом, и конец… Бей ее под корму! Дай ходу!

Камень оказался в десяти шагах, но эти десять шагов были хуже десяти верст. Свинья билась и моталась во все стороны, ложилась, снова вскакивала и заливалась сплошным визгом. Васька со злости ударил ногой, промахнулся, потерял равновесие и упал навзничь.

— Стоп! — сказал начальник. — Дошли до места. Смотри. — И спокойно стал разъяснять, как делается выбленочный узел: — Два шлага, третий под ними вперехлест. Обтянуть, а потом взять два полуштыка за трос, Понял?

— Не годится, — решил Васька. — Перетрется о камень.

— Ничего не перетрется. Камень круглый, а главное — без нас свинья авралить не станет. Ляжет спать.

Васька с трудом поднялся на ноги. Песок насыпался ему за шиворот и в карманы, хрустел в волосах и царапал спину. Голова его кружилась, и чего-то самого главного он никак не мог припомнить.

— Пошли, — позвал начальник, но Васька наконец вспомнил:

— Сопрут свинью. Обязательно сопрут, если оставить.

— Врешь, не могут спереть. Не понимаешь самой простой стратегии. Никто не ищет свиней там, где их не бывает. А если не искать специально, так ее не найдешь. Темно, и она без огней. Идем, Салажонков.

Они шли к пристани, и Васька ухмылялся. Свинья, снабженная отличительными огнями, действительно выглядела бы смешно. Потом он стал серьезным — вспомнил поиски пропавших сторожевиков. Была такая же темень, и они так же не несли огней. Потом совсем потемнел — со сторожевиков мысль его перескочила на Безенцова.

— В штаб, — неожиданно заговорил начальник. — Помяни мое слово: завтра в море идти. Большие дела наклевываются, молодой, а у меня «Жуткий» подгулял. Дня три ремонта, вошь его задави.

Васька молча взглянул на шагавшую рядом с ним огромную фигуру. Этот был другого сорта. Правильный командир. Из офицеров, однако свой до конца и в бою нельзя лучше.

— Погода завтра будет неплохая, — продолжал начальник. — Комиссар откуда-то выцарапал авиационного бензина. Значит, истребителей не испортим.

За таким не пропадешь. Только и думает что о своих истребителях, Васька не выдержал:

— Куда угодно пойдем, товарищ Дудаков. Куда прикажут.

Он назвал начальника прямо по фамилии, потому что почувствовал его таким же, как Ситников и Дымов. Всем своим голосом, всем существом он рванулся к нему.

— Ясно, пойдем, — просто ответил Дудаков, и Васькино восторженное чувство достигло крайнего напряжения. Он вдруг решился высказать все мучившие его сомнения:

— Безенцов… с нами он, а если по-настоящему…

— Безенцов? — как-то странно переспросил Дудаков.

— Первого мая натворил, и теперь в походе…

Но Дудаков точно не слышал:

— Здорово, чертов сын, одевается. Чуть не каждый день меняет фланелевые брюки. Хотел бы я знать, как он со стиркой устроился… С нами он, говоришь? Верно, что с нами. Его назначили ко мне командиром группы.

Васька промолчал. Он понял: без оснований так говорить не годилось, особенно если Безенцов был назначен на дивизион. Васька уже стал военным человеком.

И все-таки как могли гаду доверять? Неужели не понимают?

Васька ощутил в груди страшную тяжесть и через силу вздохнул. Он был один, совсем один, как тогда на «Разине», и должен был бороться. Но теперь он знал: борьбу следует вести не по-прежнему. Не подставленным ведерком с краской, не струей из брандспойта, не мальчишескими штуками. Нужно смотреть и молчать. Смотреть, пока не увидишь, и молчать, пока не будет о чем сказать.

Придя на базу истребителей, Васька никаких разговоров не завел. Он аккуратно сложил свое обмундирование в головах койки, лег и сразу уснул. Спал он спокойно.

Утром узнали новость: неприятель высадился в станице Ахтарской на Кубанском берегу.

— Вот плешь! — удивился Совчук. — Мы к ним, а они к нам. Надо подумать, высаживались, пока мы под проливом гуляли.

— Верно, — подтвердил уже побывавший в штабе Ситников. — Их-то мы и повстречали, как обратно шли, и от встречи этой потеряли баржу… Задумали им в тыл ударить и, между прочим, проворонили, а выскочи мы первыми, стояло бы наше заграждение им на пути и такие дела делались бы в их тылу, что не до десанта… Выходит, что комиссар в тот раз правильно сказал: на скорость надо воевать, слышь, Скаржинский?

Скаржинский не ответил, Он наклонился над компасом и усиленно стал чистить его тертым кирпичом. Отвечать не приходилось.

После приборки пришли начальник и комиссар.

— Переходим к минной стенке, — сказал начальник. — Наберем «рыбки» и через полчаса выйдем с флотом. Проверить готовность. — И неожиданно обернулся к Ваське: — Свинью, кстати, сперли. Обрезали веревку ножом и увели. Ты, оказывается, лучше моего стратегию понимаешь.

— Сволочи, — ответил Васька, и начальник дивизиона, кивнув головой, ушел к себе на «Зоркий».

Над трубами всех кораблей в порту поднялся густой дым. Кочегары шуровали к походу, — будет дело. На гроте «Буденного» неподвижно обвис только что поднятый флаг командующего флотилией, — большое дело будет. Сам командующий ведет корабли.

Отвесными столбами стоял дым, и красными полосками висели флаги на гафелях. В совершенной тишине, по гладкой утренней воде, перешли истребители к противоположной стенке.

Когда ошвартовались, Васька вспомнил: здесь, как раз на этом месте, стояла баржа. Вспомнил и отвернулся. Он был сильно взволнован.

Приемка прошла быстро и деловито. Каждый заранее знал, на каком месте палубы ляжет следующая мина. От этого работали не думая.

В девять тридцать по сигналу с «Буденного» снялись сторожевики. Через десять минут после них начали сниматься канлодки. Теперь флотилия выходила в полном порядке, с правильными интервалами между уверенно управлявшимися судами. Теперь это была настоящая флотилия.

Истребители снимались последними. За минуту до срока на стенке появился красный и запыхавшийся Безенцов.

— Примите «Смелого». Следовать концевым, — распорядился начальник и, не меняя тона, добавил: — В дальнейшем прошу приходить вовремя.

— Есть, есть! — И Безенцов мягко спрыгнул на палубу «Смелого».

При виде его Ваську охватило неожиданное спокойствие. Так бывает перед боем: волнение только до тех пор, пока исход маневрирования неизвестен, и полная, почти механическая холодность с того момента, как по растущим силуэтам угадаешь, что встреча неизбежна.

Флотилию догнали за поворотным бакеном. На «Буденном» замелькали красные флажки семафора: истребителям стать на буксир к канлодкам.

— Правильно, — сказал Безенцов. — Надо экономить горючее и беречь машинные команды. — Голос его был самую малость слаще, чем это требовалось, но Васька эту малость почувствовал.

«Зоркий» принял буксир с «Буденного», «Счастливый» — с «Красной звезды» и «Прочный» — с «III Интернационала». «Свобода» была слишком непривлекательна, а потому «Смелый» предпочел концевого «Знамя социализма».

Хорошо идти на буксире по штилевому морю. Не хуже стоянки в порту и даже веселее. Покачивается синее небо, плывет вода и плывут берега. Тепло, и думать не о чем, — ведут тебя куда следует. Одному рулевому работа, и то не особая. Совчук вытащил наверх балалайку, Ситников — требовавшие починки рабочие брюки. Четверо мотористов устроились на баке играть в кости.

Так дошли до Белосарайской косы, где стали на якорь.

Огненным шаром налилось солнце, и стеклянный воздух был неподвижен. Горизонт расплылся в горячей дымке. В чем задержка? Кого ждут?

Васька лежал на животе и не отрываясь смотрел на «Буденного». Там на мостике сигнальщик лениво отмахивал красным флажком. Это не имело никакого отношения к оперативным вопросам: он отмахивал сигнальщику с «III Интернационала», который подробно описывал ему семафором свою прогулку с какой-то девицей.

— Харч! — провозгласил моторист Сенник, совмещавший со своей должностью несложные обязанности судового кока. — Сухие щи! — что означало консервы «щи с мясом и кашей», поджаренные на примусе и очень вкусные. Так кормили только на истребителях, и то ради их тяжелой службы.

Ели на верхней палубе ложками прямо из бака, Безенцов вместе с прочими. Закусывали крупно нарезанным, посоленным грубой солью черным хлебом. Разговоров не вели. Когда кончили, Ситников встал:

— Отдых!

— И устал же я, братки, — затянул Совчук. — Так устал за поход, что беда. Заляжем, что ли, поспать?

— С «рыбкой» в обнимку, — подхватил Савша.