Зоя Воскресенская - Сердце матери Страница 13

- Илюша, ты всегда будешь желанным гостем в школах...

- Гостем? - Илья Николаевич расстегнул ворот косоворотки. - А поставить преподавание так, как я это понимаю, мне дозволят? А новые школы разрешат строить?.. "Премиандо инцитат"! - сквозь зубы, как бранные слова, произнес Илья Николаевич.

- Не может быть, чтобы человека в расцвете его деятельности отстранили от работы. Будешь хлопотать, будешь добиваться. Тебя ценят.

- Ты видишь, как меня ценят, - усмехнулся Илья Николаевич.

- Мы найдем какой-нибудь выход, найдем. Все уладится. Ты отдохнешь, и, кстати, надо оформить дворянское звание. Ведь ты уже третий раз получаешь на него право.

- Что мне оно даст? Право на работу?

- Это звание нужно детям, оно облегчит им поступление в университет, поможет в жизни.

- Успеем, успеем.

- Так ты уже откладываешь четыре года, - с легким укором сказала Мария Александровна.

Она пыталась отвлечь Илью Николаевича, но он думал о своем. Его, привыкшего с малых лет к труду, к общению с большим коллективом людей, лишали работы, отстраняли от любимого дела...

Весть о награждении директора народных училищ орденом Станислава быстро распространилась по Симбирску.

В дом потянулись визитеры: сослуживцы, друзья, знакомые - поздравляли с высочайше пожалованной наградой.

Приехал инспектор Иван Владимирович Ишерский. Он искренне радовался. Илья Николаевич благодарил, - не хотел разочаровывать преданного друга, да и знал, что Иван Владимирович не поймет его. Многие ведь считают, что чины и ордена украшают человека больше, чем его дела. Но эти шумные поздравления угнетали Илью Николаевича, он вдруг стал мнительным, ему чудилось в этих поздравлениях прощание с ним.

На третий день, 10 января, Илья Николаевич пожаловался жене:

- Что-то тошнит меня от этих поздравлений и голова болит нещадно. Не пускай ко мне никого.

Мария Александровна помогла мужу прилечь на диван, положила на голову мокрое полотенце.

- Тише, дети, папе нездоровится, - сказала она и, отозвав Володю в сторону, попросила его сбегать за врачом.

Врач не нашел ничего тревожного. Очевидно, легкое отравление и усталость. Прописал капли Иноземцева и уехал.

Мария Александровна не сомкнула глаз всю ночь. И днем металась по дому, как птица с поломанным крылом, не находя покоя.

12 января Илья Николаевич почувствовал себя лучше и снова уселся за отчет.

В этот день мела сильная метель. Дети вернулись из гимназии, прошли в кабинет отца, увидели, что он углублен в работу, - значит, здоров. Но, видно, непогода давала себя знать. Маняша и Митя капризничали, были взъерошенные, как воробьи, не могли спокойно играть, и Мария Александровна отпустила Митю к Алеше Яковлеву, а Маняшу Аня забрала к себе наверх, где они уютно устроились с Олей и Володей. Аня рассказывала им о красивейшем в мире городе Петербурге, о перламутровом отсвете белых ночей на Неве, о Саше, который работает над дипломом и отказался поехать домой на каникулы, считая, что вдвоем с Аней это будет стоить слишком дорого. На будущий год Володя и Оля кончат гимназию и тоже поедут учиться в Петербург. В семье будет четыре студента.

- Страшно ехать на поезде? - спросила Оля. Кроме Саши и Ани, никто из детей Ульяновых не ездил по железной дороге.

- Нет, вовсе не страшно, - уверяла Аня, - только очень тесно и душно.

- И никакой палубы нет? - поинтересовалась Маняша.

- И палубы нет. На пароходе путешествовать куда приятнее.

- Мы каждый вечер вчетвером будем гулять по набережной Невы. - Оля прижалась к сестре.

Но Володя предупредил, что он будет пропадать в библиотеке.

Мария Александровна сидела в столовой, бралась то за шитье, то за вязанье, но работа валилась из рук. "Что это со мной? Почему так тревожно на сердце? Ведь доктор сказал, что ничего опасного. Может быть, стосковалась по Саше? Но от него вчера было письмо, бодрое, ласковое. Может быть, вьюга нагоняет тоску?"

Она отложила шитье, накинула платок и вышла в сад. Ходила по скрипучим от мороза дорожкам. Яблони, покрытые пушистым снегом, стояли словно в цвету. Тронула рукой ветку - снег осыпался, оголились темные узловатые сучки.

Вернулась в дом, осторожно приоткрыла дверь в кабинет Ильи Николаевича. Он сидел за письменным столом, оглянулся. "Очень плохо выглядит", - больно кольнуло в сердце. И снова тоска, отчаянная, до слез. Вышел к обеду в столовую, старался шутить, даже предложил Володе сыграть партию в шахматы, но раздумал, пошел к себе.

Мария Александровна заглянула в кабинет.

Илья Николаевич лежал на широком кожаном диване съежившись, словно ему было холодно.

- Илюша! - окликнула она мужа. - Илюша, что с тобой? - присела на край дивана, провела ладонью по высокому холодному лбу... - А-а-а!.. - разнесся вдруг вопль по комнатам.

Первый раз в жизни услышали дети этот отчаянный, полный ужаса крик матери.

Сбежали вниз. Мама стояла у дверей кабинета.

- Папа не умер! Нет! Он не умер! Он не может умереть!..

...В доме необычно тихо. Дети сидят в столовой, тесно прижавшись друг к другу, учат уроки. Аня, закутавшись в платок, прислонилась к теплой печке. Оля шепотом учит французские глаголы, смахивает слезы с ресниц. Володя вполголоса объясняет Мите задачу. Маняша старательно выводит буквы.

В доме словно ничего не изменилось. Мама, как всегда, встает раньше всех, кормит детей завтраком, отправляет их в гимназию. По возвращении спрашивает про отметки. Но дом стал пустой и гулкий. Нет папы. Он отсутствовал часто и раньше, разъезжая по своим школам. Но тогда все жили в счастливом ожидании. Зимним вечером, заслышав фырканье лошадей под окном, всей семьей бежали в переднюю, распахивали скрипучую, промерзшую дверь. На пороге появлялся в своей большой серой шубе с пушистым заснеженным воротником папа, стряхивал с усов и бороды светлые льдинки, подставлял холодную румяную щеку для поцелуя и нетерпеливо спрашивал: "В доме все благополучно? Все здоровы?.." И вот никогда-никогда этого больше не будет. Дверь в папин кабинет закрыта. По вечерам там всегда сидит мама. Дети чувствуют, что она не с ними. Они знают, что утром, как только закрывается за ними дверь, она отправляется на кладбище, на могилу папы. По вечерам не звучит больше колыбельная песня. Рояль затянут парусиновым чехлом.

Сейчас Мария Александровна сидит в кабинете Ильи Николаевича, в его кресле, за его столом, и о чем-то думает, думает...

На столе рядом с портретом Ильи Николаевича лежат его часы, старые мозеровские часы. Он купил их перед свадьбой и никогда не забывал заводить. И вот теперь они остановились. Мария Александровна взяла часы и осторожно завела их ключиком. Стальное сердце забилось мерно и четко. Время продолжало свой бег. Теперь Мария Александровна будет носить эти часы до конца своей жизни.

- Я пойду погуляю, - сказала она детям, заглядывая в столовую.

Мимоходом погладила Маняшу по голове, поправила косо лежавшую тетрадь у Мити.

- Мамочка, приходили Вера Васильевна и Иван Владимирович. У него какое-то важное дело, но мы решили тебя не беспокоить, - сказала Аня. - Он придет попозже.

- Да, хорошо.

- Можно мне с тобой? - спросила Аня и подняла на мать большие печальные глаза.

- Нет, ты простужена. Я скоро вернусь.

Дети переглянулись. Ничто не радовало маму, даже друзья, даже сердечная и добрая Вера Васильевна Кашкадамова.

Володя выждал, пока хлопнет дверь, быстро встал, набросил шинель и пошел следом за мамой. Нельзя оставлять ее одну.

Она шла вверх по Московской улице, освещенной луной и редкими газовыми фонарями.

Вот дом, в котором они жили двенадцать лет назад. Теперь там живут другие.

С Московской она свернула на Стрелецкую. Сюда, в этот дом, они приехали из Нижнего Новгорода шестнадцать лет назад. Здесь родились Володя, Оля, Митя.

Вышла на Старый Венец.

Володя как тень следовал за матерью.

Мария Александровна остановилась над спуском к Волге. Перед ней застывшая ледяная пустыня. Метет позёмка. Затуманенная луна висит над Волгой, как одинокий газовый фонарь.

Совсем недавно они всей семьей спускались по этому откосу, шли провожать детей в далекое интересное путешествие. "Всю жизнь, Машенька, вместе, всю жизнь", - говорил тогда Илья Николаевич. "Сто лет на двоих не так уж много", - шутил он. А теперь все сто лет легли на нее одну.

Володя чувствует, какие думы одолевают маму, понимает, что ей нужно побыть одной, что он не должен быть свидетелем ее горестных дум. Он отходит за угол дома, сквозь голые кусты акаций смотрит во двор, на маленький флигель в три окна, где он родился. Здесь прошло его раннее детство. Он всегда был средним в семье, а теперь, после смерти отца и когда Саша в Петербурге, он стал старшим и самым сильным. Как помочь маме? Ей тяжелее всех.

- Как же дальше, Илюша? - шепчут губы матери. - Ты стоял рядом, как утес. Было спокойно, солнечно. Мы все надеялись на твою мудрость, а теперь?..