Ольга Клюкина - Эсфирь, а по-персидски - звезда Страница 13

И князья Персидские и Мидийские, и царские евнухи, и даже Аман Вугеянин сразу же замолчали, как один человек, когда Артаксеркс снова вошел в зал и занял свое тронное место. Он казался ещё более величественным и грозным, чем прежде, и всем своим видом чем-то неуловимо напоминал коршуна, а блестящая накидка на плечах царя имела сходство с расправленными крыльями. Трудно было распознать, что держал царь на уме, когда медленно, одно за другим, вглядывался в побледневшие лица своих подданных, но красные, прищуренные глаза царя, в этот момент казались и впрямь нечеловечески зоркими и опасными.

Молчание длилось до тех пор, пока Артаксерск сам не обратился к великим князьям с вопросом:

- Как поступить по закону с царицей Астинь за то, что она не послушалась слова царя, объявленного через евнухов?

Старые князья переглянулись между собой, закачали головами, и все разом обернулись к Мемухану, который с невозмутимым видом поглаживал палку, словно бы он заранее предполагал, что без него все равно не обойдутся. Впрочем, сейчас, под взглядом царя, Мемухан не позволил себе даже движением бровей выразить хоть какие-то свои чувства, и произнес неторопливо, как бы в печальной задумчивости:

- Так-так, я так думаю, не только перед одним нашим владыкой виновата царица Астинь, и даже не только перед всеми нами, великими князьями, и не только перед народом, который кричит сейчас под плетями и палками. Царица Астинь провинилась перед всеми народами, населяющими сто двадцать семь областей нашего царства, перед тысячами тысяч мужей. Потому что если поступок Астинь дойдет до всех других жен, то они тоже начнут пренебрегать своими мужьями и оправдываться тем, что, мол, сама царица отказалась явиться перед лицо великого царя царей. И сейчас мы должны думать, как не допустить по всей стране пренебрежения женщин своими мужьями, так-то, вот так...

Как только Мемухан закончил свою речь, которая как всегда, поразила присутствующих немыслимым размахом и одновременно умением смотреть в корень, многие князья заметно переменились в лицах и утратили прежнее спокойствие, потому что дело, оказывается, касалось, также и их личных гаремов.

- Да, так и будет, если мы сейчас промолчим, - сказал с горячностью самый молодой из князей, Каршена, имеющий у себя в княжестве весьма обширный женский дом. - Ведь теперь и наши княгини, и простые наложницы, узнав о поступке царицы Астинь, будут также выказывать нам непослушание, и каждый из нас перестанет быть господином в своем собственном доме.

- О, дерзкая женщина - это даже хуже, чем нож в печень! - встрепенулся даже вечно заспанный, ленивый Марсена, на месте глаз которого виднелись узкие щелки.

- В наших краях женщин, которые оказались неверными женами или плохими хозяйками, принято связывать по рукам и ногам, навязывать им на шею камни, и бросать в реку, чтобы они не засоряли напрасно землю, и не лишали её плодородия, - высказался напрямик великий князь Шефар, гневно потрясая своей узкой бородой. И несколько князей поддержали его одобрительными возгласами.

Лишь князь Мерес, дальний родственник царя, молчал, сцепив челюсти, боясь, как бы кто не вспомнил, что именно он когда-то привез царицу Астинь в подарок для царя из своего княжества, и, значит, тоже в какой-то степени отвечает за её поступок.

- Как поступить по закону с царицей Астинь? - возвысил голос Артаксеркс и снова повторил свой вопрос: - Как поступить с царицей по закону?

И слово "закон!", которое власным рыком разнеслись по тронному залу, сразу же направило речи князей в другое русло.

Разумеется, Артаксеркс знал про распространенный восточный обычай топить в реке надоевших или провинившихся жен. Рассказывали, что однажды Ксеркс, вернувшись из неудачного похода, приказал завязать в мешки и бросить в воду сразу четырнадцать наложниц из своего гарема, которые чем-то провинились в его отсутствие. Но Артаксеркс ни в чем не желал повторять своего отца - ни в большом, ни в малом...

- Так-так, если благоугодно царю, - подумав, сказал Мемухан, - То должно выйти особое постановление, которое потом впишется в законы Персидские и Мидийские, что Астинь никогда больше не войдет перед лицо Артаксеркса Великого, а её царское достоинство владыка передаст другой, которая будет лучше её.

А так как царь сидел безмолвно, и лишь страшно вращал очами, Мемухан посчитал нужным прибавить:

- И когда все наши жены услышат об этом постановлении царя, которое разойдется по всему царству, они будут ещё больше почитать своих мужей, и всякий муж останется господином в своем доме.

И тогда Артаксеркс Великий в знак согласия поднял свой скипетр и указал на Зефара, главного дворцового писца, приказывая ему срочно приступить к составлению указа, о котором сказал великий князь Мемухан. К службе был призван также и царский евнух Авагф, чтобы тот проследил за отправкой нового постановления во все области персидского царства. А два близнеца-евнуха, начальники царской казны Бизф и Бигф, тут же побежали отсчитывать серебро на оплату чернил для писцов и корма для коней, на которых во все стороны света поскачут царские гонцы.

Когда же был составлен указ о том, что Астинь больше не является царицей, Артаксеркс снял со среднего пальца перстень с печатью и скрепил письмо царственным знаком. Перстень снимался туго, так как в него успела забиться земля из царского сада, и царю пришлось с силой рвануть его со своего пальца. И тогда с царского мизинца упало ещё одно кольцо небольшое, оправленное голубыми лазуритами, но никто и не подумал поднимать его с мозаичного пола, даже Харбона.

Прижав кувшин с вином к животу и, незаметно покачивая его, чтобы вино весь день оставалось теплым и пенистым, Харбона стоял возле колонны в печали, потому что многое знал наперед и умел...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЗАГАДКА АБИХАИЛА

...разгадывать загадки.

Абихаил был самым младшим среди трех братьев, и он больше всех любил загадывать загадки, складывать притчи и толковать сны.

Иногда Абихаил вообще выражался так путанно, темно, и пел такие бессмысленные песни, что его вообще никто не понимал, даже родные братья.

Средний брат, здравомыслящий и рассчетливый Иаир - тот вообще наотрез отказывался понимать такие "глупые глупости", а старший брат, Аминадав, мудрому спокойствию которого могли бы позавидовать многие из столетних старцев, все же выслушивал загадки и песенки Абихаила, но с немалым над собой терпеливым усилием.

Три родных брата, иудеяднина, из колена Вениаминова, жили и родились в Сузах, куда их отец ещё в молодые годы перебрался из Вавилона, и, как теперь оказалось, выбор города для торговых дел был сделан наилучший. Братья унаследовали от отца небольшую лавку, где неплохо была налажена торговля тканями, пуговицами и различными нитками, - как для плетения тонких женских накидок, так и для рыболовных сетей. С того времени усилиями среднего брата, Иаира, дело стало приносить куда более твердый доход. Говорят, Иаир Иудеянин даже родился на полу в отцовской лавке, куда мать как раз зашла за куском полотна, и где внезапно начались родовые схватки потому и в делах он впоследствии оказался самым смышленым и расторопным. Зато старший из братьев, Аминадав, несмотря на тихий нрав, был человеком наиболее дружелюбным и общительным и ревностно следил за соблюдением суббот и главных праздников. Не исключено, что торговые дела в лавке шли как нельзя лучше благодаря его старательным молитвам.

Младший брат, Абихаил, очень рано выучился читать, и первое время радовал родителей и братьев своей редкой смышленостью и знанием диковинных историй из жизни предков. Впрочем, вскоре выяснилось, что многие истории Абихаил выдумывал по своему усмотрению и выдавал за подлинные, при этом, горячо уверяя, что вычитал их из какого-то древнего свитка, который от ветхости сразу же в его руках рассыпался в пыль.

Абихаил появился на свет, когда родители уже не ожидали детей, так как были к тому времени людьми престарелыми, и страший брат, Аминадав, с первых же дней сделался мальчику воспитателем наподобие отца. Иаир с усердием занимался торговыми делами и старался за троих, радуясь, что никто особо не вникает и не путает его многочисленные расчеты.

Разумеется, братья не воспринимали всерьез выдумки и сказки младшего своего брата. До тех пор, когда однажды вечером Абихаил не объявил, что собирается пойти пешком в Иерусалим, к землям предков, что в поход он выходит уже завтра на рассвете, и у него все для этого готово. Затем Абихаил с готовностью показал братьям небольшой холщовый мешочек, в котором лежало несколько сухих пресных лепешек, горсть засахаренных фиников, до которых он был большим охотником, сосуд для воды и большой нож.

"Этим ножом я буду отбиваться по дороге от разбойников", - пояснил Абихаил старшим братьям.

- Я стану, как святой Авраам, - сказал он. - И если вы хотите, я и вас тоже выведу из чужих земель в края, где течет молоко и мед, где у нас будет и тук, и виноградники, и масло... Так что собирайтесь, братья мои, в дорогу, хватит нам напрасно сидеть в гнусном, каменном городе!