Посторонним вход воспрещён - Борис Борисович Батыршин Страница 15

века, в Москве остался лишь сам Ромка, остальные перебрались в Петербург. Квартира Семёновых на улице Гороховской пустовала, в бывшем складе на цокольном этаже располагалась принадлежащая Олегу Ивановичу веломастерская, занимавшаяся обслуживанием и тюнингом «Дуксов». Тем не менее, Ромка отклонил предложение поселиться в пустующих апартаментах. Вместо этого он снял у домовладельца, Василия Петровича Овчинникова, дяди Николки, одну из освободившихся квартир, в которой раньше обитали студенты. Так что, теперь Ромка – то есть, Роман Дмитриевич, – обитал на Гороховской на вполне законном основании.

В новом обиталище молодой человек показывался нечасто. По большей части, он проводил время в Фанагорийских казармах – резервный Троицко-Сергиевский батальон Фефёлова развернули в Особые учебные роты и отрабатывали на их базе новинки, которым предстояло в самом скором времени пойти в войска. Замысел Особых учебных рот возник у Ромки в Петербурге, во время посещения Офицерских Классов Никонова при Морском Училище. Здесь, правда, предстояло делать вещи более практические: тренировки с краскострельными ружьями, новую систему физподготовки, курс тактических занятий. А так же знакомство армейских офицеров с применением новейших видов вооружения – ручных гранат и пехотных миномётов. Тульский завод уже осваивал новинки, но для тех же миномётчиков ещё даже не было места в штатах по действующему уставу. Работы было непочатый край, к тому же, на Ромке, фактически, повисла московская организация «волчат-разведчиков»: два раза в неделю приходилось вести занятия с мальчишками. Дело, затеянное когда-то им и Фефёловым, обернулось неожиданно серьёзно: после мартовских, 1887-го года, уличных боёв в Москве, когда черед порталы на улицы Первопрестольной ворвалась банда вооружённых автоматическим оружием мотоциклистов, именно «волчата» встали у них на пути. С тех пор это движение приобрело необыкновенную популярность, и, кроме того, августейшую поддержку, в лице цесаревича.

Так что времени у только что произведённого поручика категорически не хватало – тем более, что немалую его часть приходилось тратить на учёбу. Только освоение старорежимного правописания далось Ромке изрядной кровью, а ведь на очереди были и верховая езда, фехтование и прочие обязательные для армейского офицера дисциплины, вроде уставов, топографии и военной истории! Да и тактику придётся изучать – теперешнюю, рассчитанную на атаки густыми цепями, шрапнели, кавалерию и винтовки Крнка! И то ли ещё будет: пока поручик Смольский откомандирован в распоряжение полковника Фефёлова, но недалёк тот час, когда он получит и самостоятельную должность, и забот только прибавится…

Но Ромка не унывал. Увидев себя в зеркале, в мастерской у старика-портного, обшивавшего офицеров московского гарнизона, вчерашний десантник понял, что счастлив по-настоящему. И дело не в ладно сидящем, в рюмочку, кителе и бриджах, не в золотых погонах с императорским вензелем (буква «А» в завитках и римская тройка), и даже не в богатой, выложенной серебром персидской шашке, подарке барона, которую он носил вместо уставной «пехоцкой» сабли.

Ромка впервые почувствовал себя на своём месте. Он с детства был неравнодушен к исторической беллетристике и сериалам, которые любой знаток истории кроет, на чём свет стоит. Сколько раз, просматривая «Баязет», снятый по обожаемому им Пикулю, он представлял себе: как бы он действовал бы в этих горах, окажись он на месте поручика Карабанова, урядника Трёхжонного и прочих персонажей. И гадал, как воевалось им тогда – без вертушек, автоматических миномётов и самоходных гаубиц, без БТРов, автоматов с подствольниками, «шмелей», спутниковой связи и прочих плодов прогресса.

Нет, положительно, жизнь удалась, радовался поручик Смольский – особенно когда на полигоне Тульского завода положил первую пробную серию мин из новенького МЛП-88 (Мортира лёгкая, пехотная, модель 1888-го года) в круг-мишень. Оружие вышло на загляденье; Ромка, который неплохо освоил в своё время обычный «поднос», не нашёл особой разницы. Ну, может, сделано не так аккуратно, чуть потяжелее, прицел попроще – а так ничего, стрелять можно! Против плотных цепей и пехоты в лёгких полевых укреплениях – настоящее «вундерваффе». А ведь на тульском заводе уже идут работы с пулемётом на основе ПКМ, да и ка рабин Мосина с откидным штыком вот-вот пойдёт в войска вместо громоздкой, неудобной винтовки, ко торая в знакомой Ромке истории появилась только в 1891-м году.

Дело было за бездымным порохом, производство которого только предстояло наладить. Вопросом занимался лично Менделеев, а так же непризнанный гений отечественной химии штабс-капитан Панпушко[1] – энтузиаст, трудоголик, жюльверновский чудак, отозванный Франции, где он изучал производство взрывчаток. Химики получили полный пакет документов по рецептуре порохов, так что автору периодической таблицы не придётся просиживать ночи над отчётами французских железнодорожных компаний, выводя из общего числа вагонов с углём, селитрой и прочими ингредиентами, нужную формулу…[2]

В ближайшее время планировались испытания ранцевого огнемёта – опытной, перспективной модели, которую предстоит ещё доводить до ума. В качестве огнесмеси в ней использовался кустарный напалм, тоже разработанный в лаборатории Менделеева. В области пехотного вооружения Корф и его сотрудники мудрить не собирались: после того, как особо отобранные, доверенные специалисты изучили информацию из будущего, русские оружейники и инженеры получали конкретные технические задания – уже с эскизными проектами, чертежами, детальным описанием требуемого результата. Нет, никто не обещал в самое ближайшее время «калашей» и «тридцатьчетвёрок», но сдвиги уже имелись, и достаточно заметные.

И подобное происходило не только в области вооружений. Раз в неделю Ромка работал с группой, занимавшейся новым пехотным снаряжением и униформой. Укороченные сапоги, мешковатые камуфлированные штаны и куртка, кепи, жилет-разгрузка, бушлат для осенне-весеннего периода… сколько же ещё предстояло сделать! Коллеги-офицеры, поначалу воспринимавшие странного выскочку с недоверием, теперь поглядывали на него уважительно. А Фефёлов раз за разом уже заводил разговор о формировании особой «примерной» роты – под его, Ромки, командой.

Но, пока суд да дело, новоиспечённый поручик делил своё время между десятком занятий в разных концах большого города. Увы, Москва 1888-го года – это не мегаполис двадцать первого века: транспорт не тот, и, главное, связь. Телефон здесь считался экзотической новинкой; хотя открытие первой ручной телефонной станции системы Гилеланда компании Белла в доме купца Попова на Кузнецком Мосту состоялось шесть лет назад, в 1882-м, во всём городе не насчитывалось пока и тысячи абонентов. Москвичи, как и полвека назад, полагались на услуги рассыльных – особого вида городских служителей, носивших приметные малиновые фуражки с с надписью по околышу: «Рассыльный… артель…». В Москве их именовали «красные шапки»; публика эта, в отличие от мальчишек на побегушках, состоящих при всякой лавчонке, была в летах: рассыльный должен своим видом внушать клиенту уважение и доверие. В рассыльные нередко шли отставные солдаты; кучковались они возле гостиниц, театров, на площадях, неподалёку от извозчичьих бирж и известных трактиров. Таким давали всевозможные поручения: срочно