И. Ликстанов - Малышок Страница 16

- Подучим, так справятся, - ответил Бабин. - И четверка галчат на примете есть. - Тут старик тихонько встряхнул Костю. - Вместе живут, вместе балуют. Нужно их к серьезному делу приставить, в рост пустить…

Вдруг послышался высокий звук, прозрачный и чистый, как струя ледяной воды, и такой тонкий, что в ушах зазвенело. Это дрожала под резцом сталь, это проснулась душа металла.

- Запел, - ласково сказал рабочий. - Перекаленная заготовка попалась, а «Буш» обрадовался. - И, отведя резец, он нажал на красную кнопку «стоп» на колодочке управления.

Директор ушел, а парторг остался. Он улыбнулся Косте, как видно узнав его. Теперь лицо у Сергея Степановича было не такое бледное, как раньше, бородку он сбрил, в глазах у него светилась живая усмешка, и всем этим он напомнил Косте его брата.

- Здравствуй, снайпер молотка! - сказал парторг. - Недаром ты съездил на филиал. Помог полярникам, спасибо! Мне звонил оттуда комсомолец Полянчук. Просил, чтобы я помог тебе закрепиться за филиалом. Ты привез письмо от начальника филиала? Где оно?

Рука Кости коснулась пакета, лежавшего в кармане ватника, и тотчас же отдернулась, будто обожглась.

- А что мне на филиале делать! - сказал он, испуганный и несчастный. - Там уж снайперов полно… Обойдутся…

- Он давно за станок просится, - вмешался Герасим Иванович. - Вы уж, Сергей Степанович, у меня кадры не отбирайте. Каждый человек на счету.

- За станок хочешь? - сказал парторг, внимательно вглядываясь в лицо Кости. - Из учителей в ученики идешь? Мешать не буду. Не каждый так может… Если ты можешь, значит, расти будешь. Расти, парень! - И он ушел прихрамывая.

- Герасим Иванович, вы меня на этот станок поставьте! - умоляюще проговорил Костя, указав на станок, который только что так звонко с ним поздоровался.

- Все они на один манер, - ответил мастер.

Костя понял это как согласие.

Так вот как сложилась судьба станков. Когда фронт приблизился к заводам, люди спешно погрузили оборудование в вагоны и увезли его в уральские и сибирские города. Незнакомые люди выгрузили станки, и вдоль полотна железной дороги вырос «железный кустарник».

Потом началась осень, и дождь поливал станки; потом пришла зима, и снег засыпал их. Но советские люди, не глядя на мороз и пургу, строили новые цехи и заводы. Они отогрели станки, отремонтировали их, смазали, укрепили на фундаментах и подключили к энергии. Сначала станки были некрасивые, ржавые, с облупившейся масляной краской, но люди сняли ржавчину наждачной шкуркой, покрасили станины, и вот мальчику в длинноухой шапке кажется, что «Буш» - это очень красивый, даже необыкновенный станок. Он, Костя Малышев, - хозяин этого замечательного станка, хозяин стеллажа для готовых деталей, хозяин инструментального шкафчика! Чудеса!

Оборудования прибавилось и во втором и в третьем цехах. Взрослые рабочие ремонтировали и налаживали станки. Несколько раз Костя встретил директора - озабоченного, с глазами, красными от бессонницы. Всюду поспевал начальник первого цеха Тимошенко - маленький, черный, мешавший русскую и украинскую речь.

Костя обрадовался, когда увидел Нину Павловну, только что пришедшую на работу, и Нина Павловна обрадовалась ему. Оказалось, что она все знает: и то, как он отличился на филиале, - об этом она прочитала в многотиражке, и что его ставят за станок - это она слышала от Герасима Ивановича.

- Поздравляю, медвежонок, твои дела идут хорошо, - сказала она, когда они с Костей сидели в лаборатории. - А мои оставляют желать лучшего… Пей чай… Закалка «рюмки» в свинце пока идет неважно, и… писем с фронта нет… Ты еще не видел Катю? Не узнаешь ее - так она изменилась, похудела. Сева говорит, что она получила письмо-треугольничек, вероятно, с фронта… Я спросила ее, что за письмо, - она ничего не сказала… А бабушка слышала, что Катя ночью плакала, как ребенок. Что все это значит? Она мучается, потому что знает что-то тяжелое… и одна несет тяжесть… А я мучаюсь, потому что не знаю ничего и придумываю всякие ужасы… - Она отвернулась от Кости, быстро вытерла глаза и встрепенулась: - Надо идти в цех, готовиться к митингу. Сегодня такой большой день - мы все на заводе подпишем новогоднее письмо со своими обязательствами и отошлем его в Москву.

Этого Костя не знал.

- И я подпишу?

- Как же иначе! Ведь ты тоже хочешь победы над фашистами. Вот и докажи это за станком.

Провожая Нину Павловну в цех, он опасливо задал вопрос, который очень занимал и тревожил его:

- А кто будет стружку убирать, коли подсобников за станок ставят?

- Стружка? Ну, это решенная задача, - успокоила его Нина Павловна. - Наш инженер-конструктор, Павел Петрович Балакин, предложил замечательный транспортер-вибратор, вроде транспортеров для погрузки песка и зерна. Такой вибратор будет установлен в каждом цехе и выведен в окно. Стружка пойдет в бункера, а из бункеров - в вагоны для отправки на переработку.

С души скатился тяжелый камень. Вот спасибо Павлу Петровичу Балакину! Теперь Костя мог спокойно браться за станок, не оглядываясь на стружку.

В тот день, в последний день 1941 года, на Урале прошли митинги. Они состоялись везде, где люди трудились для фронта, - на заводах, рудниках, шахтах, лесных промыслах, на железной дороге, в колхозах. На митинги пришла вся армия труда - те, кто добывал руду, плавил металл, занимался наукой, валил лес, растил хлеб, делал все, что нужно для танков, самолетов, военных кораблей, пушек и «катюш».

В цехах номерного военного завода люди собирались у трибун с красными знаменами.

В первом цехе участниками митинга были подростки, а младшим среди них был Константин Малышев.

Председатель цехкома - мастер третьей бригады - взошел на трибуну и махнул шапкой.

- Товарищи! Внимание, товарищи! - крикнул он. - Разрешите считать новогодний митинг открытым!

Шум и говор оборвались. Ребята плотнее сдвинулись у трибуны. Кто-то сказал: «Давай ближе!» - и стал толкаться, но на него зашикали, чтобы знал, когда можно дурить, а когда нельзя, и наконец наступил полный порядок.

- Товарищи! - продолжал председатель митинга. - В новом году мы должны делать «катюш» гораздо больше, чем делали до сих пор, чтобы скорее разбить фашистов. Весь Урал обсуждает новогоднее письмо, весь Урал дает партии и правительству священную клятву - самоотверженно трудиться для фронта. Обсудим письмо и мы! Проект письма прочитает товарищ Соловьева. Может быть, у вас будут поправки или дополнения, а может быть, кто-нибудь вообще напишет лучше.

Ребята засмеялись. Кто же возьмется составить такое письмо! Его нужно написать складно, а разве это легко?

Положив перед собой большой лист, Зиночка подняла руку.

Ребята увидели, что у нее бледное, светящееся лицо, а глаза - как темные жаркие огоньки.

Она стала читать, но сначала получалось едва слышно, и кто-то сказал: «Громче!» Зиночка стала еще бледнее, голос поднялся и зазвенел. Тут Косте стало понятно каждое слово, будто все слова были взяты из его взволнованной души.

- «Мы, трудящиеся, обязуемся отдать все свои силы для победы над немецкими фашистами, работать дни и ночи, чтобы в новом, 1942 году удвоить, утроить выпуск всех видов вооружения и боеприпасов, еще лучше снабжать всем необходимым нашу доблестную Красную Армию, которая под руководством родной Коммунистической партии сотрет с лица земли гитлеровскую банду», - читала Зиночка.

Ребята захлопали в ладоши.

- Кто хочет высказаться? - спросил председатель митинга. - Возьмите слово, Герасим Иванович!

Снова все стали аплодировать, потому что уважали старого мастера самой лучшей бригады. Он медленно взошел на трибуну, снял кепку, и ребята удивились, точно в первый раз увидели, какие у него белые волосы - как снег. Он призадумался, глядя на молодежь.

- Тут дело понятное, - сказал он. - Каждый должен сознавать, что такое фашист… - Он чуть-чуть грустно улыбнулся и продолжал: - Хочу я свой понятный пример привести… Слушай меня! Сколько тут вас есть - подними руку, чтобы мне видно было.

Конечно, участники митинга не поняли, зачем нужно голосовать, но подняли руки, а паренек, стоявший рядом с Костей, поднял обе руки и, подмигнув, шепнул:

- А мне не жаль для хорошего человека.

Этого паренька Костя знал - он был эвакуированный и работал в третьей бригаде на шлифовке. Старик тоже поднял руку.

- Вот… Жили мы тихо-мирно, никого не обижали, войны не хотели, а фашист сделал войну, - сказал он. - Теперь слушай меня: кого собака Гитлер отца-матери лишил, без домашней жизни оставил, опусти руку.

Этого никто не ждал. Тут и там руки стали нерешительно опускаться. Паренек, который из озорства поднял обе руки, продолжал улыбаться, но улыбка у него стала бледная. Он быстро, коротко вздохнул и опустил руки.

Опустилось много рук, и стало так тихо, так тихо, что по коже пробежал мороз.

- Так… Видишь, что поганый фашист натворил, сколько нашего молодого народа осиротил! - с горечью в голосе сказал Бабин. - А теперь опусти руки, у кого отцы, братья на фронте. Кто письма получает, а может… не получает.