Борис Житков - Что я видел Страница 17

Мы все вещи уложили, и мишку бабушка переложила в свой чемодан.

Мы стали обедать. Вдруг пришёл дядя с пристани и сказал, что он наши чемоданы понесёт на пристань.

А мы пускай обедаем, потому что успеем. Я хотел скорее идти и сказал, что компоту не хочу.

Я очень хотел, чтоб скорей на пароход.

Мама говорит:

— Чего ты ёрзаешь? Никакого парохода ещё нет, а мы с бабушкой ещё чай будем пить. Садись и не выдумывай.

А бабушка сказала, что она чаю совсем не хочет, встала и взяла корзинку, где у нас грибы в банках. Мама тоже встала, и мы пошли. Мама всё время говорила, чтобы я слушался бабушку и не ел слив. И потом, чтоб в воду не упал и чтоб я сказал, что не буду.

А я не сказал.

Потом пришёл пароход, ещё больше, чем вчера, и мы с бабушкой пошли по мостику на пароход. А на пароходе по маленькой лесенке — наверх, а там, наверху, длинная-предлинная веранда с загородкой. Только не с очень высокой. И через неё всё видно. Я посмотрел. А там внизу — пристань и мама стоит.

Бабушка говорит:

— Видишь: мама стоит? Вон, внизу, на пристани. Вот мы как с тобой высоко.

А мама снизу кричала, чтобы я не совался к воде.

А до воды вон ещё сколько! Я взял и плюнул сверху.

Мама закричала:

— Ну вот, уже начинается!

Мы поехали

Вдруг как загудит гудок! И мама больше ничего уже не стала говорить и заткнула уши пальчиками. И совсем вбок стала глядеть.

А я уже не боялся и побежал глядеть, где это гудит. Бабушка тоже со мной пошла. Мы потом увидели, что это гудок. Он очень большой и медный. Большой такой, как самовар, и от него верёвки. Капитан как потянет верёвку, так из гудка пар пойдёт. И гудок заревёт изо всей силы.

Потом я увидал, как отвязывают наши верёвки от пристани. Там пеньки такие на пристани есть, чтобы к ним пароход привязывать. И мы стали отъезжать вбок от пристани.

Я смотрел на пристань, а бабушка говорила:

— Вон, видишь, мама белым платочком машет.

А там все платочками махали. И я не видел, которая мама.

На пароходе есть столовая

Я посмотрел назад, а сзади нас шла стенка. Только это не стенка, а всё окошки и двери: много-много. Двери открываются, и оттуда выходят дяди и тёти, все без шапок, и ходят по веранде, и смотрят за загородку, как вода бежит.

А потом из двери вышел дядя в белом костюме. Совсем как в Москве в гостинице. И тоже с подносом и чайниками.

Бабушка говорит:

— Хочешь, кофе пить будем?

И мы пошли в эту дверь. А там большая комната и столы стоят. И на всех столах — белые скатерти, и на каждом столе стоят цветочки. И все там сидят и едят. И пьют кофе. А по бокам всё диваны.

Я скорей встал на диван на коленки. И стал смотреть в окно. Мне очень хотелось смотреть, как там на берегу. Какие там домики и садики и как на реке лодочки плавают.

Бабушка сказала, что мы сейчас в столовой. И чтобы я сел как следует, и мы будем кофе пить. А всё равно слышно, как пароход колесами шлёпает. И даже трясётся немножко. Потому что у нас на столе стаканчики стояли, и они звякали.

Бабушка велела, чтоб нам принесли кофе и чтоб я пил и не вертелся. Бабушка мне сказала, что мы сейчас пойдём в нашу каюту.

Я сказал:

— Почему?

Бабушка говорит:

— Потому что надо посмотреть наши вещи.

А я сказал:

— Почему каюту?

Бабушка говорит:

— Ты что за почемучка такой? Всё «почему» да «почему»!

Я сказал:

— А я Почемучка.

Бабушка говорит:

— А ты не будь Почемучкой. А скажи: «Какая это каюта?»

Как было в нашей каюте

Бабушка мне сказала, что каюта — это комнатка, и там кровати, и столик, и окошко. И окошко можно открыть: оно уходит вниз, и тогда прямо без стекла можно смотреть. И всё видно, и всё слышно, и воздух хороший. И чтоб я скорей допивал кофе. Я всё допил и говорю:

— Вот.

И слез с дивана.

Мы с бабушкой пошли и пришли в коридор. Там окон нету, а вместо крыши сверху стекло. Только не совсем стекло: оно белое, как бумажное. Через него не видно, а свет идёт.

Я сказал.

— Почему?

А бабушка говорит:

— По-настоящему скажи.

А я не захотел. Потом мы остановились. Бабушка достала из сумочки ключ. А на ключе прицеплена копеечка, только большая. Бабушка на неё посмотрела и говорит:

— Верно. Семь. И на дверях семь.

И показала мне, как это семь. А семь — это как кочерга. А потом ключом — трик-трак! — и открыла! И мы вошли в каюту. Там никого не было, только наши чемоданы. И вовсе не кровати, а только одна кровать. А у другой стенки диванчик. Бабушка сказала, что я буду на диванчике спать.

А потом ещё был шкафчик. Он выше меня и совсем к стенке прилеплен. Он очень гладенький, и я стал его гладить.

Какой смешной шкафчик!

Бабушка подошла, взяла шкафчик за верх и поломала пополам, и стало очень смешно, потому что получилась полочка, а на полочке приделан таз, а в стенке — кран, и вышел умывальник. Бабушка пустила воду, а я стал смеяться и стал в ладоши хлопать и кричал:

— Ура!

А потом бабушка закрыла кран и завернула эту полочку наверх и захлопнула. И опять вышел шкафчик, и вода никуда не пролилась.

Я закричал:

— Бабушка, ещё!

Бабушка опять сделала умывальник и сказала:

— Помой же заодно руки.

И мы руки мыли с мылом. А там, за чашкой, пусто, и когда закрывать, вода туда выливается. Бабушка сказала, что оттуда идёт трубочка. Только её не видно. И не надо бумажки бросать, а то трубочка засорится.

Как меня тетя хотела забрать

Я увидел кнопочку около двери и сказал бабушке:

— Это чтоб чай дали, кнопка?

Бабушка сказала:

— Это чтоб уборщица пришла. А чай здесь пьют в столовой. Вот где мы сейчас были.

Я стал просить, чтоб позвонить. А бабушка говорит:

— Ну, она придёт, а ты что скажешь?

Я сказал:

— Нет, ты скажешь.

А бабушка:

— Нет уж, ты позвонишь, ты и говори.

А я стал капризничать и говорить:

— Нет — ты! Нет — ты! Нет — ты!

И стал животом по дивану кататься.

Бабушка сказала:

— Перестань, Алёша, капризничать, я рассержусь!

А я стал говорить:

— Буду! Буду! Буду!..

Бабушка сказала:

— Ну, я на такого гадкого и глядеть не хочу.

И стала чемодан раскрывать. А я начал пальчиком к звонку тянуться. Я долго тянулся. А бабушка всё не смотрит, как я тянусь. Тогда я совсем пальчик к кнопке приложил. А бабушка всё равно не глядит.

Я сказал тихонько:

— А вот позвоню.

А бабушка опять не глядит. Какая бабушка! Я взял и нарочно придавил. И слыхал, как зазвонило. Только далеко. Бабушка всё равно не посмотрела.

Я стоял около дверей и вдруг услышал, что идут.

И потом к нам в дверь постучали.

Бабушка говорит:

— Войдите.

Вошла тётя в белом фартуке и говорит:

— Вы звонили?

Бабушка говорит:

— Я не звонила. Это вот кто звонил.

И посмотрела на меня. А тётя говорит:

— Что же ему нужно?

И прямо мне говорит:

— Тебе что же нужно?

Я схватился за бабушку и хотел за неё зайти, чтоб спрятаться. И сказал:

— Бабушка, скажи что.

Бабушка мне спрятаться не дала. И сказала:

— Ты звонил, ты и говори.

И посмотрела на тётю в фартуке.

Тётя ко мне ближе подошла и говорит:

— А ты знаешь, что у нас так звонить нельзя? Давай-ка я тебя к капитану отведу.

И хотела меня взять за руку, чтобы к капитану отвести. Я руки назад спрятал и закричал:

— Не хочу! Не хочу! Бабушка!

И залез под столик и стал плакать. Тётя говорит:

— Куда ты там прячешься?

И совсем под столик нагнулась. А бабушка нарочно в чемодане перебирает. И не глядит, что тётя меня забирать хочет. Тётя говорит:

— Будет ещё тут всякий мальчишка в звонки звонить!

И совсем хотела меня взять. А я сказал, что не буду, и ещё больше заплакал.

Тётя сказала:

— Вот спрошу капитана, что с тобой делать.

А бабушка сказала:

— Вы извините, что он у нас такой гадкий.

Какой плот

Тётя ушла. Я не хотел из-под столика вылезать. Бабушка тоже ушла.

Я вылез из-под столика и стал глядеть в окно. Я очень боялся, что эта тётя придёт опять, а бабушки нет. А под окном на веранде сидели два дяди. Один посмотрел вверх и увидел меня, что я в окно гляжу.

Дядя встал, посмотрел к нам в окно и говорит:

— Ты что же это в звонок звонишь?

Я опять хотел плакать, а дядя говорит:

— Ты не реви! Не реви! А звонить в звонок не надо. Вон, погляди, какой плот плывёт.

Я ничего не хотел этому дяде говорить — зачем меня ругает? — а стал смотреть, какой это плот. А плот — это пол из брёвен, и он по воде плавает. Очень большой. А по нему дяди ходили. С длинными палками. И палками в воду пихались. А на плоту ещё костёр горел. И на палке котёл висел. Прямо на самом огне. Мы мимо плота проезжали совсем близко.