Борис Житков - Виктор Вавич (Книга 3) Страница 17

Песок скрипит! Нет, баба какая-то с узлом, видно, стирать, что ли. А баба-то тяжелая. Эх, Груня как-то? Не сказал ей, как прощалась, что выгнал меня землемер-то. А то и сказал бы - куда ж ей ехать-то от подлеца-то своего? И вдруг горе и обида до слез замутили, зарябили в глазах. Петр Саввич повернулся боком, скусил прутик, выплюнул на дорожку. И сил нет уж поправить-то. Смотри, значит, хоть плачь, а смотри.

И вдруг сзади кто-то по плечу хлопнул. Петр Саввич обернулся, смотрел сердито - кто? Вчерашний, да-да, с бородкой. И Петр Саввич опасливо завертел головой.

- Ну ладно, старик, что пришел. Не бойсь, никого нет, ладно, что чисто пришел. - Петр Саввич все еще сердито таращил глаза.

- Только не надо уж.

Петр Саввич все глядел недвижно, со строгим испугом.

- Устроилось само! - Алешка хлопнул Сорокина по коленке. - На вот катеринку, чтоб за беспокойство, - и Алешка сунул руку в карман в шинель Сорокину. - Ну и будь здоров, старик. А из тюрьмы тебя все равно выкинут! И Алешка встал. - Не из-за нас. Сам знаешь.

Сорокин глядел все теми же глазами на Алешку.

Алешка секунду молчал, глядел в глаза старику.

- А ей-богу, хороший ты старик, - и Алешка взял руку Сорокина с его колен и потряс.

Петр Саввич все глядел в спину Алешки. Красным дымом горели тучи сквозь ветки. И пусто и холодно сразу стало в парке. Петр Саввич встал, запахнул шинель, и ничего в голове не решалось, а остановилась голова на ходу, как жернов, и не мелет, и не свернуть. И Сорокин нес голову назад, в тюрьму, в казарму. А в казарме лег на койку в сапогах. До ужина еще старший надзиратель подошел, стал в проходе и громко на все помещение сказал:

- А тебя, Сорокин, того - приказ сейчас в канцелярии читали - на волю, значит, уволили. Так что ты, значит, того... - и рукой воздух подшлепнул.

Выходите

- НИКОГО не пускать! Еду! - крикнул Сеньковский в телефон и крепко повесил трубку. - Городовой звонил из аптеки, - Сеньковский быстро говорил, метко всаживал в руки шинель, - с Вавичем неладно, скажешь Грачеку, я поехал.

Дежурный поднял брови, провожал глазами Сеньковского.

Сеньковский с двумя городовыми мчал на извозчике. Придержал у одного дома, городовой на ходу спрыгнул.

- Так скажи следователю, чтоб сейчас. Я уж, значит, там!

- Извозчик погнал дальше.

У дверей квартиры толклось человек пять, глухо говорили. Сеньковский дернул парадную дверь - все замолчали, глядели. Сеньковский подергал за ручку.

- Так! Заперто.

- Девчонка в дворницкой, - сказали из кучки.

- Стой здесь! Никого не пускать до следователя. - Он ткнул городовому: - Здесь у дверей! - и выбежал вон, дворник уж бежал навстречу.

- Ваше высокородие...

- Где она? - крикнул Сеньковский. - Веди. Дворник побежал впереди. Фроська сидела на табурете и взывала в голос, когда шагнул за порог Сеньковский.

- Все пошли вон, - крикнул Сеньковский. Дворничиха дернула за руку мальчонка, искала шаль.

- Ну, ну, живо, - подталкивал ее дворник, он захлопнул за собой дверь. Фроська выла.

- Не выть! - крикнул Сеньковский. Фроська всхлипнула и дышала, разинув рот.

- Как было? Ты где была?

Фроська рукав к глазам и начала ноту. Сеньковский отдернул руку рывком.

- Ну, говори, дура, а то плохо будет. Где была?

- Утром захожу, - всхлипывала Фроська, - а барин лежат в кабинете и руки так... Ой! - и Фроська завыла. Сеньковский стукнул по столу:

- Ну! А пришел когда? Вчера пришел?

- Меня дома не было, ей-богу, за синькой бегала. А тут одна еще приходила, дамочка... Ждала.

- А ты ее одну оставила, ушла?

- Да я на минутку, - и Фроська решила, видно, удариться в такие слезы, чтоб никто не пробился к ней.

Сеньковский встал, глянул в занавешенное окно и ловко стукнул Фроську по затылку. Фроська оборвалась.

- Как же ты, стерва, пустила, а сама ушла? А воровка вдруг? Да тебе за это - с живой шкуру сдерут, - Сеньковский говорил шепотом, совсем нагнулся Фроське к лицу. И один раз только и глянула Фроська в глаза Сеньковскому.

- Да я... да я, - заикала Фроська.

- Ты б ее сначала выпустила, потом бы шла ко всем чертям. Не выпустила, небось? Ты мне делов тут накрутишь!

- Выпустила... ой, ей-богу, выпустила. Даже вот открыла дверь, - и Фроська сделала рукой, будто толкает дверь, - выходите, говорю, выходите! отталкивала от себя Фроська.

- Так вперед, значит, выпустила, а потом за синькой, - громко говорил Сеньковский.

- Выходите, выходите, говорю, - шептала Фроська и толкала от себя рукой.

- А дворнику ты тут что врала? А? - Сеньковский ткнул Фроську под подбородок - дернулась вверх голова. - А что приходила, из гулящих? Из жидовок?

Фроська глядела вытаращенными глазами на Сеньковско-го, кивала головой. Он поглядывал в окно. Городовой со следователем дробно топали через двор. Сеньковский потянул Фроську за руку:

- Значит, ты эту жидовку гулящую, - говорил Сеньковский во дворе, эту жидовку, еврейку, что ли, выпустила, а сама за синькой, ну а дальше?

В комнате Виктор лежал на полу у дверей, и казались наклеенными черные усы на белом лице. Следователь поднимал отброшенный в сторону браунинг.

- Выстрел был произведен... и патроны... Так, одного в обойме нет. Так и пишите: в расстоянии аршина от правой руки найден был револьвер системы браунинг...

Сеньковский долго глядел в белое лицо, левый глаз казался чуть приоткрытым. Шашка лежала наискосок, неловко, мертво, как покойник.

- Дурак! - прошептал Сеньковский и вышел в прихожую.

Образец

БАШКИН большими шагами несся вдоль улицы. Был час дня. Много прохожих. Башкин обшагивал широким шагом встречных, он не оглядывался и даже не следил по сторонам.

- Пусть, пусть! Сразу хлоп и готово, пожалуйста! Пожалуйста! - шептал на ходу Башкин и улыбался, лихо, криво, насмешливо. - Пожалуйста!

Башкин крепко жал к боку портфель, чуял все время через пальто железную книгу.

- Какой приказ, скажите! - шептал Башкин. - В сопровождении предъявителя сего немедленно явиться... Являюсь! Являюсь! - громко говорил Башкин и что есть мочи кидал вперед ноги - оглядывались прохожие. - Пусть язык хоть там высунет шпик этот. Сопровождайте, дело ваше. Ваше-с дело-с. Намекал, что "сердиты и уж, знаешь, плохо будет". А может, и не отдам "образца", а может, и не вам: "страшно стало нести и занес"... в другое место. Да что вы в конце концов... - Башкин колотил тротуар ногами. - Я сказал, унесу. Милая! А почему ж ты меня не поцеловала? Сын! А сын бы висел и ножками, ножками дрыгал. Прелестный ваш сын. И может, еще подрыгает, - и Башкин тряс на ходу головой, - нет, думаете! А если я прямо к вам зайду и отнесу - пожалуйста! Серьезно, мне некуда деть, - и Башкин поднял брови и выпятил губы. - Ну и что же? - Башкин скромно похлопал, будто почавкал веками. - А потом взялся бы Грачек, не наши, а Грачек, за это дело. Самая бы сволочь эта. Это вы, Карл Федорович, меня, может быть, Грачеком тоже пугаете? Плохо-то будет? А я Грачеку и снесу, - и Башкин свернул на Соборную площадь. Он слышал сзади:

- Пест! Песет!

- Догоняй, голубчик! - Башкин шел, расталкивал публику, ему казалось, что у него не шляпа теперь на голове, а взъерошенные волосы, а, черт с ними. И все равно, все к черту равно! И она, сволочь, мамаша эта. Все плачут, когда им на пальцы, а по чужим ходить, так, как по паркету. Все! И мальчики, и Колечки разные миленькие, и папочки сволочи!

Башкин несся.

- Стой! Обходи! - городовой толкнул Башкина в грудь. В это время дверь участка отворилась, выбежал лысый курьер, откинул фартук пролетки, и Грачек вышел из дверей, бросил двери, шел через тротуар по пустому проходу к пролетке, глядел красными веками, невидимыми глазками - ни на кого, а поверх. Башкин сунулся:

- Господин Грачек! - лающим голосом крикнул Башкин.

Грачек, не глядя, сунул рукой, и Башкин, спотыкаясь, отшатнулся назад. И вдруг бросился вперед, взмахнув вверх портфелем, и грохнул им вслед Грачеку.

- Сволочи! - успел крикнуть Башкин. Взрыва он уж не слышал.

Ахнул воздух, дома как выплюнули стекла, все повалились вокруг, и кто мог - вскочил и бежал, бежал, пока его не хватали, и не мог человек долго сказать слова, а, открыв рот, шарил круглыми глазами.

Шесть человек было убито. Обе ноги Грачека на третий день нашли на крыше собора.

Ротмистр Рейендорф отказался в кровавых кусках опознать Башкина.

Полкаша

ТОЛЬКО через три недели докопались: нашли адрес стариков. Послали пакетом опись вещей - "предлагает явиться для вручения оставшегося от покойного имущества", протокол - "Возвратясь домой вечером около 10 часов 28-го числа апреля месяца сего года к себе на квартиру дом № 28 по Николаевской улице, в отсутствие служанки, покойный, как выяснило вскрытие, в нетрезвом состоянии, по заключению следствия, покончил с собой выстрелом из револьвера в сердце, от чего и последовала моментальная смерть"... "№ 18. Письмо, найденное в столе покойного..."

Груня сидела с мальчиком у груди против Глафиры Сергеевны. Ждали Израиля - позволили уж видеться Тайке, упросить, может, пойдет. Подали пакет.