Адольф Бадэн - Маленькие путешественники Страница 17

Между тем взошла луна.

– Пора в дорогу, – сказал Жан, – я готов об заклад побиться, что не пройдем мы и ста шагов, как увидим где-нибудь свет в окошке или дым из трубы.

– Помоги мне встать, Жан, – попросил Франсуа, – я так устал.

Как часто бывает, бедный ребенок понял, как велика его усталость, только когда пришлось снова пуститься в путь. Он едва мог стоять на ногах. Но он все-таки постарался переломить себя и побрел потихоньку, шаг за шагом, опираясь на Жана и на Мишеля. Жан утешал его, уверяя, что трудно идти только поначалу и что ноги у него постепенно разойдутся. А сам между тем высматривал, нет ли где вдали огонька, один вид которого так оживляет усталого путешественника. Но нигде ничего не было видно. Жан уже начинал понимать, что им далеко не уйти, и решил заночевать под открытым небом. Но ему все-таки хотелось отыскать хоть какое-нибудь убежище, способное защитить их от холода, так как ночь была достаточно свежа. Скал поблизости не было, но местами встречались довольно густые деревья. Жан уже собрался было расположиться под дуплистым пробковым дубом, как вдруг увидел шагах в двадцати от него полуразрушенный шалаш из глины и из древесных ветвей. Это было жалкое убежище, но все же лучше, чем ночлег под открытым небом. Жан быстро вычистил накопившийся в шалаше мусор, натаскал в него листьев и поправил, как мог, ветки на крыше. Спальня вышла хоть и не совсем удобная, но все же в ней можно было провести ночь, не рискуя простудиться.

Как бы там ни было, дети как-то расположились и вскоре уснули глубоким сном. Жан, как старший в экспедиции, выбрал себе самое опасное место – возле дверей; Али растянулся рядом с ним.

Долго ли спал Жан? Он и сам не знал, но звезды ярко сверкали сквозь щели в плетеной крыше, когда он проснулся от какого-то неожиданного толчка. Его разбудил Али, который с громким лаем бросился на нескольких шакалов, стоявших у самого шалаша. К счастью, шакалы трусливы, и ночные посетители, услышав лай собаки и увидев вскочившего на ноги Жана, тут же разбежались.

Тем не менее после такой тревоги Жан больше не смог заснуть. Удостоверившись, что Мишель и Франсуа спят глубоким сном, он сел так, чтобы ему было видно все поблизости от шалаша, и решил сторожить до рассвета. Али, разогнав шакалов, опять улегся возле своего хозяина и вскоре спокойно заснул. Высоко поднявшаяся луна озаряла всю окрестность мягким светом, позволявшим видеть достаточно далеко. Местами деревья и неровности почвы бросали тени на освещенное пространство, чернеющее причудливыми пятнами. Жан пристально вглядывался в даль, и – странное дело! – местность, такая пустынная днем, ночью показалась ему населенной и полной жизни. Каждую минуту мимо него мелькали тени, как бы гоняясь одна за другой. Его слух улавливал в ночной тишине множество неясных звуков; слышались как будто бы торопливые шаги, под которыми осыпались камешки, песок и хрустели ветки. Порой слышались и другие звуки, более угрожающего характера – зловещий вой шакалов и гиен или далекий грозный рык пантеры или, возможно, льва.

Жан вслушивался в эти разнообразные звуки скорее с любопытством, чем со страхом, так как они слышались довольно далеко от шалаша. Но вдруг все затихло; воцарилось какое-то странное, глубокое и зловещее безмолвие. Жан вздрогнул, как бы предчувствуя приближение какой-то неизвестной опасности, и этот невольный ужас еще усилился, когда Али вдруг вскочил и прижался к нему, дрожа всем телом…

Прошло несколько секунд, и вдруг раздался страшный рев, подобный грому. Жан никогда не слышал львиного рыка, но почему-то тут же узнал его; сердце мальчика замерло в несказанном ужасе, кровь застыла у него в жилах. Перед этой грозной силой он чувствовал себя совершенно беспомощным и беззащитным. Жан не знал, что лев был еще очень далеко, и каждую минуту ждал, что он вот-вот появится перед ним.

Но даже в таком отчаянном положении мальчик не забывал о братьях. «Какое счастье, – пронеслось у него в голове, – что они спят и ничего не слышат».

Между тем время шло, а лев не появлялся, и Жан мало-помалу успокоился. Страшный рев слышался через короткие промежутки времени почти до самого рассвета. Но как только взошло солнце, он вдруг прекратился. Вместе с ним затихли и все прочие зловещие ночные звуки, и Жан смог наконец забыть свой ужас в спокойном сне, который восстановил его силы.

Когда храбрый мальчик проснулся, солнце стояло уже высоко над горизонтом. Маленький Франсуа совершенно отдохнул и весело играл с Али, который, по-видимому, и не помнил, как трусил ночью.

Дети вышли из шалаша, умылись в реке и продолжили путь в горы. Провизии у них больше не было, и им пришлось пуститься в дорогу натощак. Несмотря на это, Жан не отчаивался; он был твердо уверен, что все их бедствия должны скоро кончиться.

Горные тропинки, по которым мальчики шли, стараясь не сильно удаляться от реки, становились все круче. Местами тропинка и вовсе исчезала. Жан шел то по холмикам голубовато-серой глины, то по сверкающим, скользким скалам. Местность была совершенно голая, лишь изредка попадались тощие кусты можжевельника. Только вдали, на склонах гор, виднелись желтые прямоугольные пятна: это были скудные хлебные поля, с трудом распаханные и засеянные между скалами.

Около четырех часов дети бодро шли по этой бесплодной местности в надежде добраться до Бу-Изеля. Но он как будто уходил от них все дальше и дальше; нигде не было видно ни деревушки, ни фермы, не встречалось ни одного живого существа.

Между тем наступил томительный полуденный зной. Положение маленьких путников было ужасно. Измученные усталостью и голодом, они едва держались на ногах. Жан благоразумно старался не удаляться от реки; время от времени дети подходили к ней и пили горстями теплую, мутную воду, которая утоляла жажду и хоть немного поддерживала их силы.

Но впереди ребят ожидало новое испытание, самое страшное из всех, какие им пришлось перенести. Жар был невыносимым; стало так душно, что почти невозможно было дышать. И вдруг со всех сторон начала подниматься песчаная пыль, густая и мутная, как туман. Небо, несколько минут тому назад ярко-голубое, вдруг сделалось свинцового цвета, а вскоре полностью покрылось красными облаками. В то же время начал порывами дуть горячий ветер, как будто выходивший из жерла жарко натопленной печки.

Окруженные облаками пыли, ослепленные горячим дуновением, которое жгло им лица, задыхаясь от невыносимого жара, дети в ужасе остановились, не зная, что делать.

Это был сирокко, или симун, гвебли – ужасный ветер Сахары, губительный для всего живого. От его смертоносного дыхания листья на деревьях моментально сохнут и чернеют, как будто под ними развели огонь. У животных шерсть поднимается дыбом, глаза наливаются кровью; поджав хвост и высунув язык, они торопливо прячутся по своим логовищам. При первом признаке сирокко арабы также скрываются в своих жилищах и, завернувшись в бурнусы, забиваются в угол, стараясь укрыться так, чтобы раскаленный воздух не касался ни одной части тела. Если сирокко застигает в пути караван, верблюды ложатся на землю, а люди прячутся под ними.

Очутившись без защиты, лицом к лицу с этим новым ужасным бедствием, наши маленькие путешественники совершенно растерялись. Им казалось, что настал их последний час. В ушах у них шумело, в глазах мелькали кровавые пятна, дыхание в груди стеснилось; через несколько минут они лежали на земле – неподвижные, бесчувственные, едва живые.

Бедные дети!

Глава 19

Два часа спустя ветер стих, снова ярко засияло солнце. Если бы не толстый слой красноватого песка, покрывавший землю, можно было подумать, что страшной бури, которая только что свирепствовала во всей округе, и вовсе не было.

Дети все еще лежали без чувств на том же месте, где упали, в олеандровых кустах, окаймлявших речку. Песчаная пыль накрывала их, как одеяло.

Благодаря своему крепкому телосложению Жан очнулся первым. Ему казалось, что он проснулся после тяжелого сна; все тело у него как будто онемело, голова отяжелела, в ушах раздавался какой-то странный шум. Прошло несколько минут, прежде чем он смог сообразить, что с ними случилось. Но мало-помалу к нему возвратились и полное сознание, и прежняя гибкость членов. Только шум в ушах, похожий на стук, все еще продолжался и слышался так ясно, так отчетливо, что мальчик, в конце концов, заподозрил, что это не в ушах у него шумит, а что-то стучит и, похоже, где-то поблизости.

Приподнявшись на локте, он отогнул ветви олеандрового куста, скрывавшие от него реку. То, что он увидел, так поразило его, что он чуть не вскрикнул от удивления и радости. Шагах в двадцати от него, посередине речки стояла молодая аравитянка и стирала белье, как стирают его везде в южном Алжире – топая по нему ногами. Это-то и был тот шум, который привлек внимание мальчика.

Лицо молодой женщины было открыто, на голове – черный тюрбан, из-под которого на ее плечи спадало белое покрывало; стройную фигуру скрывало темно-красное арабское платье, называемое хаик.