Елена Шолохова - Ниже бездны, выше облаков Страница 18

После звонка решил разведать, что здесь да как. Неужто во всей школе так тоскливо? Прошёлся по коридорам и почти отчаялся – настолько мне всё здесь не нравилось. Ей-богу, как в монастыре. Даже малышня не орала на перемене, не носилась, не устраивала возню. Или вот девчонки – у нас, в той школе, они были яркие, пёстрые, галдящие, одетые кто во что горазд. Некоторые – модно, другие – скромненько, но с фантазией, третьи – стрёмно или до смешного безвкусно, и всё равно это лучше, чем такая сплошная безликая серость, как здесь. И всё же… всё же… мне встретилась одна. Пусть в сером платье и ненакрашенная, но зато именно девушка. К тому же привлекательная, даже красивая. Хотя не скажу, что абсолютно в моём вкусе, что-то в ней было кукольное – белые кудряшки, голубые глазки, губки бантиком. Да, пожалуй, совсем не мой типаж. Однако тут она – явно королева. Разве мог я её пропустить?

– У вас что здесь, дресс-код такой или все в трауре?

Девушка обернулась. Посмотрела слегка изумлённо. Мелькнула полуулыбка – вот он, сигнал.

Мы говорим слова, по большей части банальности, но по-настоящему общаемся знаками, взглядами, интонацией. Это сродни игре. Научись улавливать эти знаки, и проблема «как познакомиться» отпадёт сама собой. Об этом даже думать не придётся. Как и над проблемой «когда можно сделать следующий шаг». Эту я по Костяну знаю – он вечно заморачивается, можно уже начать приставать или ещё рано. А это ведь так легко по глазам читается.

Если встречаются двое и оба в курсе правил этой игры, то общение будет приятным, лёгким и волнующим. Если нет, то надо напрягать мозг, чтоб разговор как-то склеился. Я в таких случаях – пас.

Ну а эта девушка явно была в игре. Взгляд оценивающий и в следующий миг – заинтересованный. Фейс-контроль пройден.

– Да это у нас директриса с ума сходит. А ты… у нас кто?

– Дима.

Протянул руку, она легонько пожала:

– Анита.

Мы проболтали весь урок.

– Весело с тобой, но у нас сейчас алгебра будет, надо идти, – сказала Анита с искусным налётом легкого сожаления.

Но уходить при этом не торопилась. Сначала – «немного опоздаю, ничего страшного», потом – «ай, да ну эту алгебру, но на следующий урок я точно иду».

Общаться с ней было не только приятно, но и познавательно с точки зрения знакомства с местными обычаями и публикой. Правда, конкретно про мой новый класс она ничего толком не сказала:

– Я малолетками не интересуюсь.

– Даже теперь? – спросил я, имея в виду себя, хотя по годам, как выяснилось, мы были с ней ровесники.

– Ну… бывают исключения, – она кокетливо улыбнулась.

Мы обменивались двусмысленностями, всё глубже заводя разговор в приятное русло. Но внезапно Анита умолкла, а потом вдруг спросила:

– А это кто? Подруга твоя?

Я посмотрел, куда она указала. Там стояла та самая девчонка из моего нового класса и опять по-идиотски пялилась. Это уже точно клиника.

– Пфф, – я скривился, – скажешь тоже!

– А что, по-моему, девочка на тебя запала. Ты приглядись, – посмеивалась Анита.

– Меня салатницы не интересуют.

– Кто?! – она захохотала – пожалуй, громковато.

Зато эту ненормальную как ветром сдуло.

В общем, моё первое негативное впечатление от новой школы Анита сумела скрасить и практически перевести в фазу со знаком плюс. Ещё и вечер обещал сложиться – мы договорились встретиться и куда-нибудь сходить…

6. Таня

Либэ, либэ, аморе, аморе

Всё изменилось. Вернее, нет. Изменилась я. С того момента, как появился Дима. Той жизнерадостной дурочки больше нет. Кажется, для меня весь мир, всё, что когда-то занимало, радовало, беспокоило, потонуло во мраке или совсем исчезло – остался только он. Дима…

Каждую минуту я думаю о нём. Стоит сомкнуть глаза, и наплывают образы…

…Звонок. Мы сидим, записываем домашнее задание. А он уже поднялся и идёт к двери, не обращая внимания на возмущение учителя, проходит между рядами. Мимо нашей парты. Меня обволакивает его запах, от которого я совершенно схожу с ума, жадно вдыхая каждую капельку. Таращусь на его спину, широкие плечи, смуглый затылок, стараясь за эти несколько секунд насмотреться вдоволь…

…Урок английского. Мы ждём Алёну Игоревну возле кабинета, она почему-то задерживается. Дима стоит поодаль, прислонившись к стене. Ноги – накрест. Руки – в карманах брюк. Голова вздёрнута, веки полуприкрыты, тёмные, длинные ресницы (мне бы такие!) опущены и прячут глаза в тени, оттого кажется, что смотрит он на всех свысока. Но если приглядеться, то видно, что вовсе не свысока, а устало и как-то отрешённо. Потом ему надоедает ждать, и он уходит, буквально за минуту до того, как англичанка наконец прибегает. А я молча злюсь на неё за опоздание, и весь урок кажется мне тоскливым…

…Физкультура. Шестой урок. Мальчишки играют в баскетбол. Девчонок Свисток отпустил домой. Ну а я нагородила сто причин, по которым мне якобы надо дождаться конца урока, – чтобы только остаться в спортзале, чтобы смотреть на него. В чёрной майке и свободных светло-серых трениках он немножко другой. Малость разгильдяйский, что ли. Но всё равно бесподобный! Сам хоть и не качок, но руки крепкие, мускулистые. Остальные пацаны в сравнении с ним кажутся по-цыплячьи тощими и нескладными.

На его левом предплечье я углядела тоненькую чёрную полоску, обвивающую бицепс. И тотчас влюбилась в тату, хотя совсем недавно с глубоким презрением относилась ко всем, кто делал себе наколки.

И играет Дима лучше всех. Стремительно, уверенно, напористо. Что ни бросок, то – в корзину. Свисток аж вскакивает в восторге. Я – тоже. Едва удерживаюсь от аплодисментов при каждом попадании. Звонок. Дима, весь взмокший, разгорячённый, на ходу стягивает майку. На мгновенье вижу его торс, упругий, стройный, гибкий. Меня словно окатывает жаром, и сознание меркнет. Нет, я не валюсь в обморок, но сижу, встаю, куда-то иду на автомате, ничего не соображая, пылая и дрожа всем телом…

Таких фрагментов – целая вереница. Как бесценные сокровища, я их коплю, бережно храню и частенько извлекаю из памяти, чтобы заново пережить эти чудные мгновения. Иногда даю волю фантазии и воображаю такое, что сама потом стыжусь. Пожалуй, теперь по-настоящему счастлива я и бываю-то только в своих мечтах.

А в реальности всё хуже некуда. Самой себе кажусь скучной, неловкой, бестолковой, некрасивой. В школу рвусь теперь всем сердцем, и, вместе с тем, это для меня настоящая пытка. Когда он опаздывает на уроки, сижу как на иголках. Слушаю вполуха. Вскидываюсь, стоит только кому-то дверь открыть. Если ложная тревога, то испытываю глубочайшее разочарование. А если входит он… Со мной тотчас происходит что-то невообразимое. Прямо чувствую, как пылают щёки, слышу, как дико колотится сердце, как стучит кровь в висках. Дышу с трудом. Всё плывет перед глазами, а внутри мелко, противно потряхивает. Не могу ни на чём сосредоточиться. Если меня спрашивают, то я не в состоянии ответить даже на самый простой вопрос – в голове как будто вакуум. Ещё и язык подводит: становится каким-то чужим, неповоротливым, тяжёлым. Голос звучит ужасно: то глухой и скрипучий, то тонкий, писклявый. Почему, ну почему я при нём так катастрофически тупею? Словно мозг отказывает и я совершенно собой не владею.

Дима часто прогуливает уроки. А я всё равно жду, когда он войдёт, каждую минуту жду. И больше ни о чём думать не в силах. Просто наваждение какое-то. Когда его нет, в душе – пустота. Ничто не радует. Когда он поблизости – тоже мука адская. Каждая клеточка изнывает. Хожу как больная. На переменах выискиваю его взглядом. Кажется, взглянуть бы хоть глазком – и уже радость. Но взглянешь – и хочется ещё и ещё. Правда, смотреть на него я могу только со спины, и если случается так, что он идёт мне навстречу, то не знаю, куда глаза спрятать, куда самой деться. Чуть ли не паника накатывает.

Я часто вижу его с Анитой Манцур. В такие моменты прямо физически чувствую боль. Такую сильную, такую оглушительную, рвущую сердце в клочья, что умереть, наверное, легче. Я ненавижу Аниту. Хочу, чтобы её вообще не было.

Учёба пошла побоку – занимаюсь еле-еле. Над домашкой сижу часами, и всё равно ничего в голову не лезет, самое элементарное не запоминается. Пока что выезжаю на бывших заслугах, но многие учителя уже поглядывают косо. А некоторые спрашивают, не заболела ли я. Конечно же, заболела! Но разве кто поймёт?

Заметила, что и отношения с родителями стали совсем другими. Прежде папа всегда был для меня непререкаемым авторитетом. Если случалось, я с кем-то спорила, то главным аргументом у меня было: «А вот мой папа говорит…» И его есть за что уважать. Он из простой, бедной семьи и всего добился сам, своими силами, своим умом. Раньше я гордилась им, а теперь все его заслуги кажутся мне какой-то ерундой. И сам папа… он словно погряз в этих бесчисленных планёрках, погрузках, доставках. Только об этом и думает, только об этом и говорит. Ничего кроме не видит и не слышит. А мне хочется крикнуть ему в лицо: «Да кому это интересно?!» Естественно, молчу, терплю. Но его общества я практически не могу выносить.