Владимир Бондаренко - Сказки черепахи Кири-Бум Страница 18

Выбил дятел Ду-Дук на березе очередную сказку, сказал:

– Все. На одну только сказку место на березе осталось.

– Ну что ж, эту последнюю сказку мы запишем завтра, – сказала черепаха Кири-Бум. – Вы отдохнете за ночь, да и я подумаю, о ком рассказать.

И сдвинулась с пенечка. Тут к ней и подошел Ивашка:

– Сегодня годовщина со дня смерти моей мамы. Пойдем, Кири-Бум, побудь у меня до завтра. О маме моей поговорим.

Черепаха любила медведицу Авдотью, пошла с Ивашкой. Весь вечер говорили о ней.

– Помаялась она с тобой, – говорила черепаха и пила из блюдца чай с малиновым вареньем. – Озорник ты был, Ивашка. Забыл, наверное, как больным притворялся и ничего делать по дому не хотел?

– Как можно забыть это? – говорил Ивашка и подливал черепахе чай из чайничка.

Правду говорил. Этот случай он хорошо помнил. Попросила его как-то вечером мать:

– Сходи, сынок, налови в речке раков, поужинаем.

Поужинать Ивашка был не прочь, а вот в речку за раками лезть, мокнуть в студеной воде на ночь глядя не хотелось. Но ведь так прямо не скажешь матери – не пойду. Она ведь может и за вихры оттаскать. Да и поругивала уже не раз мать Ивашку:

– Что же это ты ничего делать не хочешь. Ведь кормильцем ты моим должен быть, а ты все еще на моей шее сидишь.

Нет, так просто отказаться нельзя было, мать ругаться бы стала. И потому сказал Ивашка матери:

– Я бы, мама, с радостью сходил, да нога у меня что-то побаливает. Застужу в воде, хромота нападет, куда я тогда калека? А так бы я с радостью.

– Что ж, – сказала медведица Авдотья, – раз болеешь ты, посиди тогда в берлоге, я сама схожу.

Сходила, принесла целое лукошко раков. Дрожью изошла вся, пока наловила их, стара уж стала в речке-то купаться. Кормила Ивашку, приговаривала:

– А ты побольше ешь, сынок. Пища крепость придает, а крепких хворь стороной обегает.

А когда укладывала Ивашку спать, сказала:

– Раз нельзя тебе пока, сынок, в речку лезть, не надо. На деревню сходи завтра, барашка добудь. Неможется мне что-то. Пожую баранинки, полегче, может, станет. Да и ты мясца отведаешь.

Отведать баранинки Ивашка всегда готов, а вот идти за ней ему не хотелось. Но ведь так просто не скажешь матери – не пойду. Начнет браниться мать, услышат медведь Спиридон с медведем Лаврентием, придут и расчешут вихры. Они уж расчесывали ему. Подумать надо, как быть.

А медведица Авдотья увидела – ушел ее сынок в мысли, обрадовалась. Ясно, о чем сейчас думает Ивашка: как незаметно к барану подобраться, как без лишнего шума подмять его под себя и унести, чтобы собаки его не заметили.

Всю ночь лежала медведица в постели, смотрела на светлый квадратик окошка и улыбалась нежно: выправляться, значит, Ивашка начал – задумывается.

А утром Ивашка сказал ей:

– Я бы, мама, с радостью пошел на деревню, да что-то у меня сегодня голова не в порядке: кружение в ней какое-то. Как бы не свалиться в дороге, беды бы не на жить. А так я бы с радостью.

– Ну коли болеешь ты, сынок, в берлоге посиди, в шашки поиграй. Я сама схожу как-нибудь, – сказала медведица Авдотья и пошла на деревню барашка добыть да сына мясцом попотчевать.

С этого дня частенько начал прихварывать Ивашка. Так обычно носится по роще, а чуть станет посылать куда мать по делу, тут же за сердце хватается. Глаза под лоб закатывает, охает:

– Ох, я бы с радостью, мама, да недуги меня разные замучили. Не успею от одной боли оправиться, другая прилипает. Вчера животом маялся, сегодня сердце что-то пошаливает. А так я бы с радостью.

И плетется, бывало, медведица Авдотья сама, куда Ивашка в минуту слетать мог бы, если бы захотел. Но медведица не знала этого и говорила всем в роще:

– Выправляется мой Ивашка. Бывало, никак не хотел помогать мне.

– А сейчас, – спрашивали у нее, – помогает?

– Нет пока, но и не отказывается. Готов помочь, да болеет. Но ведь заболеть каждый может. Я вон тоже себя плохо чувствую, чуть хожу.

Но хоть и плохо себя чувствовала Авдотья, кормила Ивашку сытно. Чего, бывало, ни пожелает он, того и добудет.

– Балуешь ты его, Авдотья, – говорила ей медведица Матрена. – Покрепче приглядывай за ним. Не стойкий он у тебя, свихнется ненароком.

А она отвечала:

– Больной он у меня, а больного что ж не побаловать.

И пришли тогда однажды к ней в берлогу медведь Спиридон с медведем Лаврентием и сказали:

– А ну показывай, где больной твой, мы ему лечебный массаж сделаем.

Как услышал Ивашка про массаж, так и выскочил сейчас же в окошко и кинулся бежать.

– Я здоров, – кричит, – я уже вылечился, ничем не болею.

Вот об этом и напомнила теперь черепаха Кири-Бум, а Ивашка сказал:

– Такое не забывается.

– А ведь это я тогда подговорила медведей помассажировать тебя. Сходите, говорю, помогите Авдотье вылечить Ивашку… А помнишь, какую я об этом сказку тогда сочинила?

Ивашке ли забыть это! Да над ним тогда недели две медвежата потешались да и от взрослых прохода не было. Кто ни встретит, сейчас же спросит:

– Не приходили еще раз медведь Спиридон с медведем Лаврентием уши тебе драть?

Ивашка даже помнит, как рассказывала Кири-Бум эту сказку у сосны с кривым сучком. Ночь была лунная, хорошо ее было видно. Сидела она на пеньке, глазки щурила, говорила:

«Совсем обленился у медведицы Авдотьи медвежонок Ивашка. Чего бы и когда ни попросила мать сделать у него уж и ответ готов:

– Сама разве не можешь?

Стыдила его медведица:

– Неслух ты. Бока уж, поди, пролежал.

Ничего не помогает. И тогда решила медведица:

– А прикинусь-ка я глухой.

Кликнула Ивашку. Сидел он у берлоги и сам с собой в шашки играл.

– Сходи, сынок, принеси мне поесть чего-нибудь.

– Сама разве не можешь? – ответил, как всегда, Ивашка, а медведица приложила к уху ладонь и говорит:

– Ты вроде что-то сказал, сынок? Не расслышала я. Повтори.

Это Ивашке не тяжело, повторил он:

– Сама разве не можешь поесть себе принести чего-нибудь?

И опять медведица ладонь к уху приставила:

– Ах, батюшки, вот вижу: шевелятся у тебя губы, говоришь ты мне что-то, а что – понять не могу. Совсем туга на ухо стала, глухота меня одолела. Ты мне погромче кричи, сынок. Не слышу я.

И заорал Ивашка изо всей мочи:

– Сама разве не можешь на ужин себе принести чего-нибудь?

И покатилось по роще эхо, от дерева к дереву, от полянки к полянке: «Сама разве не можешь…» И сказала медведица Авдотья:

– Вот теперь хорошо. Теперь не только я, все услышали, что ты меня, старую, кормить не хочешь. Придут сейчас медведь Спиридон с медведем Лаврентием и поговорят с тобой.

А Ивашка знает, как медведи разговаривают: по-медвежьи, один возьмет за одно ухо, другой – за другое. И кто кого перетянет. Вскочил он и побежал в чащу. Немного погодя улей принес.

Поела медведица меду, попить ей захотелось. Кликнула она Ивашку:

– Сходи, сынок, к речке, принеси мне воды.

А у Ивашки, как всегда, ответ готов:

– Сама разве не можешь?

Приставила медведица ладонь к уху:

– Ты вроде что-то сказал, сынок? Повтори, не разобрала я.

– Сама, говорю, разве не можешь за водой сходить?

– Ну что ты будешь делать, – сокрушалась медве дица, – вот вижу: говоришь ты мне что-то, шевелятся у тебя губы, а что – никак понять не могу. Темно в голове, ну ничего не слышу. Ты мне погромче крикни, сынок.

И заорал Ивашка изо всей мочи:

– Сама разве не можешь за водой сходить!

И покатилось по роще эхо, от дерева к дереву, от полянки к полянке: «Сама разве не можешь…» И сказала медведица Авдотья:

– Вот теперь хорошо. Теперь не только я, все слышат, что ты мне, старой, воды ленишься принести. И вот сейчас придут медведь Спиридон с медведем Лаврентием и поговорят с тобой.

Вскочил он поскорее, за ведро и – к речке.

Так и пошло с той поры: станет медведица посылать куда Ивашку, начнет он отказываться, она сейчас же ладонь к уху:

– Глухота меня, сынок, одолела. Ты мне погромче кричи, чтобы не только я и другие слышали, как ты мать свою старую слушаешься. Придут тогда медведь Спиридон с медведем Лаврентием и поговорят с тобой.

Скажет она так, и бежит Ивашка, куда мать посылает, потому что он знает, как медведи разговаривают.

Поговорили они один раз с ним, а он потом с неделю к ушам притронуться не мог».

Вот какую сказку рассказала тогда черепаха Кири-Бум у сосны с кривым сучком. О ней она и напомнила ему теперь.

– Да, – говорил Ивашка и подкладывал черепахе малиновое варенье на блюдечко, – нелегко было матери со мной, я теперь понимаю это. И кто знает, сумела бы она со мной справиться, если бы вы все не помогли ей: медведи – силой, ты – сказками. Ох, ты и пробирала меня ими, вспомнить страшно.

Заячий плетень

Ивашка с черепахой уже ложились спать, когда в окошко постучали.

– Кто там? – спросил Ивашка.

Из-за окошка отозвались:

– Пусть Кири-Бум выйдет.

Вышла черепаха.

– Кто это тут спрашивает меня?