Отрочество. Автобиография… почти. Книга вторая. Цикл «Додекаэдр. Золотой аддон» - Илья Андреевич Беляев Страница 19

Занявшись, таким образом, своими мыслями, я чуть не пропустил свою остановку, но, к счастью, успел вовремя выскочить из уже начинающего отъезжать трамвая. На меня сразу же косо посмотрела стоящая на остановке толпа, но никто ничего не сказал, лишь провели суровыми взглядами.

Весь оставшийся день и понедельник я находился в задумчивости, хотя, казалось бы, ничего не произошло. Но за несколько дней нужно было сделать столько дел, что любой другой точно посчитал бы меня ненормальным. Странно, что я вообще на это согласился, хотя все мои друзья вначале были против, но в конце концов решили помочь и дело стало выглядеть не таким уж и безнадежным! Вера — единственный мой союзник на данный момент. Даже друзьям я не мог довериться полностью из-за опасений о будущем.

Итак, во вторник, ровно в восемнадцать часов, я находился уже в шатре. Любовь Васильевна решила сегодня провести большое собрание. Как бывало и раньше, артисты цирка стали подходить после шести и собрались полностью только в половине седьмого. На такие опоздания уже никто не обращал внимания, все к этому привыкли. Даже руководители, если сначала делали выговор, то теперь с безразличием смотрели на задержавшихся, так как репетиция из-за этого, была продлена на полчаса, что, в сущности, окупало ожидания.

Когда все расселись на манеже, к нам вышла Любовь Васильевна и заговорила весьма необычным голосом, который от нее еще никогда не слышали.

— Сегодня я собрала вас всех здесь для того, чтобы объяснить недалекое будущее, то есть то, что должно вскоре произойти, — она немного помедлила и вновь заговорила, пытаясь спрятать в голосе ноты разочарования, и хочу признаться, делала она это весьма успешно, почти никто ни о чем не догадался. — Завтра в цирк приедет ревизор, осматривать наше положение, а что мы ему можем показать? Одни только задолженности и больше ничего. Вы, наверное, понимаете, чем это для нас грозит? Так вот, завтра цирк «Мечта» перестанет су…

Она не успела закончить какую-то, по-видимому, важную мысль, так как на манеж в это мгновение выбежал запыхавшийся почтальон с огромной сумкой через плечо, который пытался что-то сказать, но делал он это столь тихо, что никто ничего не услышал.

Удивленная Любовь Васильевна долго на него смотрела, собираясь с мыслями — видимо, он сумел застать ее врасплох, — а потом спросила:

— Ты кто?

Теперь удивился почтальон — мальчик, нет, скорее всего, юноша, лет восемнадцати. Он-то думал, что его узнали, к тому же на синей сумке крупными буквами было написано: «Почта».

— Почта! — выдавил он, хотя его спрашивали о другом. — Вам срочная телеграмма из Москвы. Заказная! Это ж вы Любовь Васильевна?

— Да… это я!

— Отлично, а то я думал, что уже опоздал. Мне вообще-то сказали доставить телеграмму в шесть, но вы, наверное, знаете, как много нам приходится ходить, и бывает такое, что опаздываем…

Так, разговаривая обо всем, что придет в голову, он достал из сумки тетрадь и сказал:

— Распишитесь!

Когда все было сделано, юноша протянул листок бумаги, сложенный в несколько раз, и так же быстро выскочил из шатра — видимо, еще многим нужно было разнести срочную корреспонденцию.

Из-за кулис вышел второй руководитель и подошел к жене, которая читала телеграмму:

"ЛВ и СД! Это НА — ревизор. Завтра не приеду. Буду в следующем месяце. За неудобства Вам купят билеты в театр на пол-одиннадцатого. Ждите следующих сообщений.

С уважение. Коврижкин Николай Алексеевич".

Вы спросите, откуда я знал то, что было там написано? Да очень просто, но если Вы еще не догадались, то придется рассказать в свое время. Сейчас же вернемся к другому.

Руководители так и застыли с чуть приоткрытыми ртами. Они ожидали всего, что угодно, но только не такого поворота событий. Они даже не знали, что и сказать, так велико было их потрясение. Наконец, первой опомнилась Любовь Васильевна. Она словно разморозилась, вышла из долгой спячки и тихим голосом заговорила:

— Полученная телеграмма свидетельствует о том, что ревизоры завтра не придут, также возможно, что они не придут и до начала следующего года. Это дает нам возможность хоть немного рассчитаться по задолженностям и улучшить свое положение. К тому времени у нас все должно выглядеть на отлично! А теперь прошу заниматься своими номерами. Впереди много выступлений, как выездных, так и местных.

— Так что, завтра к нам никто не придет? — послышался голос Иннокентия.

— Конечно, нет! Но ты, я вижу, не очень рад.

— Я только хотел узнать, почему они…

Его голос прервался, так как по неизвестной причине он слетел со своего стула и плюхнулся на манеж. Все улыбнулись, и сразу же было прекрасно видно, из-за чего случилась эта «неприятность». Оказывается, ему помогла сестричка, сидевшая за его спиной. Она-то в нужный момент и скинула своего братишку, вот только что способствовало этому? Мне не ясно. Должно быть это что-то важное, иначе говоря, Вероника хотела, извините за грубость, закрыть рот Иннокентию, и это ей удалось. Причем с таким блеском, что никто ровным счетом ничего не заподозрил. Ну-у-у, почти никто! Эта девчонка не учла только одного — позади всех сидел я, и только мне все было видно!

Сколько раз я задавал себе один и тот же вопрос: «Почему мне нравится не привлекать к себе внимание»? Наверное, потому что мое самое любимое проявление — это одиночество. И что в нем такого особенного? А может, мне нравится то, что другие терпеть не могут?..

Все разошлись по своим комнаткам и вскоре вернулись с реквизитом. Начиналась репетиция. Она ничем не отличалась от тех, что были раньше, только сегодня — особенный день, хотя никто об это даже и не догадывался. Для всех остальных это очередной, ничем не привлекательный «серенький» денек, каких много в неделе, в месяце, в году…

После получасовой репетиции настало время воздушных гимнастов. Для них освобождали весь манеж, натягивали сетку, и те приступали к своим играм в воздухе. Наличие страховочной лонжи — обязательно! Без нее руководители ни за что никого не выпускали. Они ведь отвечали за каждого участника!

Евгения Фоменкова сегодня была особенно в ударе. Она так лихо перепрыгивала с трапеции на трапецию, что я, как и все ребятишки, не мог отвести от