Рик Янси - Меч королей Страница 2

– Дядя Фаррел, я не хочу играть в футбол.

– Ты представляешь опасность, Эл, – очень серьезно сказал дядя. – Все факторы риска налицо. Первое: нет отца. Второе: нет матери. Третье: твой опекун постоянно занят. Ты живешь в незнакомом городе, без друзей – и это четвертое. Было там еще что-то… Ах да, пятое: тебе пятнадцать лет.

– Я хочу получить права, – сказал я.

– Какие еще права?

– Водительские права. Я хочу получить ученические.

– Я говорю о том, что ты в любой момент можешь слететь с катушек, а тебе понадобились ученические права?

– Я вспомнил про них, когда ты сказал, что мне уже пятнадцать.

– Доктор Педдикот считает, что это здравая мысль, – сказал дядя.

– Ученические права?

– Нет! Поступить в футбольную команду. Во-первых, тебе необходима физическая активность. Во-вторых, это отличный способ обрести уверенность в себе и обзавестись друзьями. И в‑третьих, посмотри на себя! Господи, ты же такой здоровяк! Любой тренер будет счастлив принять тебя в команду.

– Не люблю футбол, – повторил я.

– Не любишь футбол? Как можно не любить футбол? И кто же ты после этого? Как американский парень может не любить футбол? Сейчас еще заявишь, что хочешь учиться танцам!

– Я не хочу учиться танцам.

– Вот это хорошо, Эл. Правда хорошо. Если бы ты сказал, что хочешь учиться танцам, я бы не знаю, что сделал. Со скалы бы бросился или еще что-нибудь с собою сотворил.

– Я не люблю боль.

– Ой, перестань. Ребята будут отскакивать от тебя, как мелочь пузатая! Или мошкара. Точно комарики!

– Дядя Фаррел, я плачу, когда занозу посажу. От вида крови в обморок падаю. Чуть ушибусь – обязательно синяк.

Но мой опекун не принимал ответа «нет». Все закончилось подкупом. Дядя сказал, что позволит мне получить ученические права, только если я поступлю в футбольную команду. И еще пообещал: если не поступлю в футбольную команду, он подсадит меня на такие антидепрессанты, что я забуду штаны снимать, прежде чем садиться на унитаз. Дядя Фаррел мог быть и грубым, когда считал это нужным.

Мне в самом деле хотелось получить права, а вот чего не хотелось, так это справлять нужду в штаны. Поэтому я согласился играть в футбол.

2

Меня приняли в команду запасным правым защитником – тренажером для основных.

Тренер Харви оказался невысоким толстяком, живот выпирал над ремнем, а икры были размером с мою голову. Башка у меня, как я уже говорил, немаленькая. Подобно многим тренерам, Харви любил кричать. Особенно на меня.

Однажды, примерно за месяц до того, как дядя Фаррел заключил сделку с главным агентом тьмы, я получил возможность услышать, как громко он способен орать. Я всего-то позволил полузащитнику промчаться мимо и сбить с ног стартового квотербека, самого популярного в школе парня – Барри Ланкастера. Я не нарочно, просто мне было трудно запомнить схему игры. Она казалась слишком сложной, особенно если учесть, что этот документ был составлен для амбалов, большинство из которых едва умели читать. Короче, я подумал, что Барри крикнул «правый дог», а на самом деле он имел в виду «правый хог»[2]. Одна-единственная буква все изменила и послала Барри на поле, где он теперь лежал и корчился от боли.

Тренер Харви рванул к нам со скамейки запасных, сжимая губищами серебряный свисток и чередуя трели с истеричными воплями.

– Кропп! – (Чик-чирик!) – Кропп! – (Чик-чирик!) – Кропп!

– Простите, тренер, – сказал я ему. – Я услышал «дог», а не «хог».

– Дог вместо хог? – Тренер глянул на корчившегося Барри, но корпусом остался развернутым ко мне. – Ланкастер! Ты цел?

– Я в порядке, тренер, – задыхаясь, ответил Барри.

Но по-моему, он был совсем не в порядке – лицо у него стало белым, как метки на поле.

– Какая была команда, Кропп? – гавкнул тренер Харви.

– Э-э… правый дог?

– Дог! Дог! Ты решил, что хог – это дог? Как дог может быть хогом, Кропп? Ну? Отвечай!

К этому моменту нас окружила вся команда. Ребята стояли, как зеваки на месте страшной аварии.

Тренер Харви размахнулся и хлопнул меня ладонью по шлему.

– Ты что, малой?

Он хлопнул снова и дальше сопровождал плюхами каждый вопрос.

– Ты тупой?

Плюха.

– Ты тупой, Кропп?

Плюха.

– Ты тормоз, Кропп? В этом все дело?

Две плюхи.

– Нет, сэр, я не такой.

– Какой – «не такой»?

– Я не тупой, сэр.

– Ты уверен, что не тупой, Кропп? Потому что ты ведешь себя как тупой. Играешь как тупой. Ты даже говоришь как тупой. Так ты точно уверен, что не тупой?

Плюха, плюха, плюха.

– Да, сэр, я знаю, что не тупой!

Тренер снова заехал мне по шлему.

Я взвыл:

– Моя мама проверила мой ай-кью, и я не тупой! Сэр!

Тут ребята взорвались от смеха. И они смеялись надо мной еще три недели подряд. Я постоянно слышал: «Мама проверила мой ай-кью, и я не тупой!» И это звучало не только в раздевалке, а разошлось по всей школе. Незнакомые пацаны проходили мимо меня в коридоре и, кривляясь, пищали: «Мама проверила мой ай-кью, и я не тупой!» Это был кошмар.

Вечером после той тренировки дядя Фаррел спросил, как все прошло.

– Я больше не хочу играть в футбол, – сказал я.

– Ты будешь играть в футбол, Альфред.

– Дело не только во мне, дядя Фаррел. Другие тоже могут пострадать.

– Ты будешь играть в футбол, – повторил дядя. – Иначе не получишь права.

– Я не вижу в этом никакого смысла, – возразил я. – Что ужасного, если я не буду играть в футбол? По-моему, глупо думать, что раз я большой, то должен играть в футбол.

– Ладно, Альфред, – произнес дядя, – тогда сам скажи, чем ты хочешь заниматься. Может быть, пойдешь в духовой оркестр?

– Я не играю ни на одном музыкальном инструменте.

– Это оркестр средней школы, Альфред, а не Нью-Йоркский филармонический.

– И все-таки мне кажется, для этого нужно хоть что-то знать, разбираться в нотах и все такое прочее.

– Нет, ты не будешь днями валяться дома, слушать музыку и витать в облаках. Я устал предлагать, скажи сам – что ты умеешь? Чем хочешь заниматься?

– Лежать дома и слушать музыку.

– Я говорю о способностях, мистер Умник, о талантах, об особенностях, которые выделяют тебя из середнячков.

Я постарался припомнить хоть один свой талант, но у меня ничего не вышло.

– Боже ж ты мой, Эл, у всех есть какой-нибудь дар.

– А что плохого в середнячках? Ведь их большинство?

– Вот оно что! Вот как ты представляешь свое будущее!

Лицо дяди Фаррела побагровело. Я приготовился к тому, что он заведет свою песню о сильных мира сего или о том, что при капле везения и правильном настрое успеха добьется любой.

Но дядя не стал читать мораль. Вместо этого он велел мне сесть в машину и повез меня в центр города.

– Куда мы едем? – спросил я.

– Везу тебя в волшебное путешествие, Альфред.

– В волшебное путешествие? Это куда?

– В будущее.

Мы переехали через мост, и я увидел возвышающееся над округой огромное стеклянное здание. Оконные стекла были тонированные, и небоскреб напоминал блестящий черный большой палец, наставленный в ночные небеса.

– Знаешь, что это за дом? – спросил дядя Фаррел. – Здесь я работаю, Альфред. Сэмсон-Тауэрс. Тридцать три этажа в высоту и три квартала в ширину. Хорошенько посмотри на него, Альфред.

– Дядя Фаррел, я уже видел большие дома.

Дядя на это промолчал. На его худощавом лице застыла злость. В свои сорок лет он был настолько же маленьким и костлявым, насколько я – большим и мясистым. Правда, с такой же большой головой. Когда дядя надевал свою форму, он смахивал на Барни Файфа из старого шоу Энди Гриффина. Или, скорее, из-за крупной головы и щуплого тела – леденец на палочке с головой Барни Файфа. Мне было совестно сравнивать дядю с таким придурком, но я ничего не мог с этим поделать. Он даже губошлепом был – вылитый Барни.

Дядя подъехал к подземной стоянке и сунул в автомат пластиковую карточку. Ворота медленно отворились. Стоянка была почти пуста.

– Кому принадлежит Сэмсон-Тауэрс, Альфред? – спросил дядя.

– Какому-то Сэмсону? – попробовал угадать я.

– Не какому-то, а Бернарду Сэмсону, – сказал дядя. – Ты о нем ничего не знаешь, но я тебе расскажу. Бернард Сэмсон – миллионер, который сделал себя сам. Он приехал в Ноксвилл в шестнадцать лет без гроша, а сейчас – один из богатейших людей в Америке. Хочешь узнать, как он этого добился?

– Изобрел айпод?

– Он много работал, Альфред. И у него было то, чего так не хватает тебе: сила духа, бесстрашие, дальновидность и энтузиазм. Позволь, я тебе кое-что скажу: мир достается не самым умным и не самым талантливым. В нем полно умных и талантливых неудачников. А знаешь, кому он принадлежит, Альфред?