Александр Батров - Завтра - океан Страница 2

Но вот, наконец, и его дом - дом, где он родился и жил, где на деревянных воротах еще сохранилась собственноручно сделанная надпись: "Борис Ифанов". Вот и знакомое рожковое дерево, на которое он не раз взбирался.

Дворник Никита стоял у ворот и курил цигарку. Заметив подбегающего к дому Бориса, он усмехнулся, а затем быстро зашел в ворота и наглухо закрыл за собой калитку.

Борис остановился перед закрытой крепостью. Тяжело дыша, он ухватился за спасательную ручку звонка.

Спустя десять невыносимо долгих минут в подъезде раздались тяжелые шаги. В решетчатом отверстии калитки показался лукавый глаз, послышалось удивленное бормотанье, сопровождаемое каким-то странным, похожим на смех покашливанием, после чего прозвучал медленный сипловатый голос дворника:

- Чи я сплю, чи я не сплю?

- Не спите, не спите, дядя Никита! - поспешно заверил его Борис.

- Що я бачу? - не без злорадства продолжал Никита. - Голого, босого человека!

- Голого-босого, голого-босого! Пустите!

- Так я и пустил! Ошиблись, гражданин, домом, - официальным тоном заявил Никита.

- Как ошибся! Да это же я, Борис Ифанов!

- Борис Ифанов? Нет, того быть не может!.. Борис Ифанов добрый хлопец. Он не может шататься по ночам голый!

- Да это же я, дядя Никита! - нетерпеливо произнес Борис,

- А кто тебя знает, может быть, как тот Гришка Отрепьев, самозванец, - меланхолично проговорил Никита.

- Дядя Никита, откройте, ну честное слово, это же я! - взмолился Борис.

- Нет! - решительно отказался Никита. - Если бы ты был Борисом... Да нет, того быть не может... Борис моего голубка из голубятни выпустил. Разве ты выпускал?

Да, это он, Борис Ифанов, в начале марта без всякой причины, просто из озорства, выпустил из голубятни дворника Никиты голубя-новичка. Голубь не вернулся.

- Разве ты выпустил? - еще раз спросил Никита.

- Я... я... - признался Борис. - Белого турмана с рыжим хвостом.

Никита весело хмыкнул и продолжал:

- Борис - он стекло в прачечной разбил... Разве ты разбил?

- Я... я... Из рогатки... Откройте!

- Бачите, люди добрые, что делается! - удовлетворенно произнес Никита и загремел засовом.

Ворота раскрылись.

Борис вихрем пронесся через двор, влетел в парадное и вдруг остановился. Предстать перед родителями в таком виде? Ни за что! Что скажет мама?

Тем временем дворник Никита уже во второй раз успел рассказать жене, Агафье Васильевне, о молодом жильце Ифанове.

- Бедный мальчик! - вздохнула добрая женщина.

В этот момент в дверь квартиры смотрителя дома кто-то тихо постучал.

- Можно! - крикнул Никита.

Вошел Борис. Лицо у него было жалкое-прежалкое.

- Дядя Никита, дайте что-нибудь надеть, не могу так... Перед мамой... А голубка я вам откуплю...

Агафья Васильевна без долгих расспросов бросилась отпирать огромный сундук.

Вскоре в сапогах Никиты, в клетчатом пиджаке и брюках клеш, на которых пришлось загнуть тройные манжеты, Борис предстал перед своей мамой, Еленой Александровной.

- Что с тобой, Боря? - испуганно вскрикнула она.

Лицо мальчика было абсолютно спокойно.

- Ничего, мама, ты только не тревожься, - как можно бодрее ответил он. - Я играю...

- Играешь? Как играешь?

- Ой, какая ты недогадливая!.. Ну, играю, участвую в школьном спектакле. Сам народный артист Ляров, шеф нашего драмкружка, сказал: "Из этого мальчика выйдет толк". Я сюда прямо со сцены, в театральном костюме...

- Отчего же ты раньше нам ничего об этом не говорил?

- Я... я недавно... Всего несколько дней...

- Странно, очень странно, - произнесла Елена Александровна и, как бы успокаиваясь, спросила: - Кого же ты играешь?

Этого вопроса Борис совсем не предвидел. Его лицо мгновенно залилось краской, в голове закружились обрывки каких-то туманных воспоминаний.

- Императора Веспасиана! - выпалил он, сам не понимая, как он мог это сказать.

Глаза мамы сделались узкими-узкими:

- Императора? В этом костюме?

Сердце Бориса замерло. Что теперь делать? Все, все пропало! Теперь Вадя и Коля до утра просидят на берегу в своих плавках... Надо было действовать немедленно.

- Ах, мама, - обиженно и с некоторым сожалением произнес он, ты только зря отнимаешь у меня время! Ты знаешь, зачем я пришел? Я пришел взять костюмы; лыжный, белый парусиновый и хаки. Я должен выступать еще в роли иллюзиониста. Ну, там, разные штуки с переодеванием. Дай, пожалуйста. Через несколько минут я должен быть на сцене.

Взглянув на стенные часы, мама сделала шаг к комоду. Было похоже, что она без промедления выдаст требуемое. Но, видимо, слишком хорошо знают мамы своих мальчиков.

- Борис, - грустно глядя на сына, сказала Елена Александровна, - ты лжешь. У тебя лживые-прелживые глаза.

Она прошла мимо заветного комода и остановилась на пороге второй комнаты, где отец отдыхал после работы.

- Михаил! - громко позвала мужа Елена Александровна. - Будь добр, поговори с императором Веспасианом...

Спустя несколько минут Борис производил носом грустные звуки, точь-в-точь как на самодельной сопилке.

- Так-так-так! Здорово живете, Борис Михайлович! - говорил отец.

- Больше не буду! - глухо заверял его Борис.

- Все можно простить, но только не ложь! Мать, загляни-ка к нам.

Елена Александровна вошла в комнату.

- У нашего чада стянули на берегу одежду, - объяснил ей отец. - У Вади и Коли тоже. Ты только не волнуйся, пожалуйста, не стоит Борис твоего волнения. Дай-ка что-нибудь для мальчишек, а я пойду отнесу.

- Эх, Боря, Боря! - вздохнула.

- Мамочка, я не буду больше! - мучимый стыдом, произнес Борис. - А Ваде и Коле я отнесу одежду сам.

- Что ж, иди, - согласился отец, - и знай, что вот это благородное желание выручить товарищей и спасло тебя от наказания.

Каково же было удивление Бориса, когда, сбежав с лестницы, он столкнулся во дворе с Колей и Вадей, одетыми в собственные костюмы! Коля держал под мышкой штаны и рубашку Бориса, а Вадя небрежно вертел на шнурке его ботинки.

- Борис Ифанов, - хмуро произнес Коля, - наша одежда колобком скатилась прямо на нас. С запиской... На вот, прочти.

Борис развернул записку, поднес близко к глазам и стал читать ее вслух при свете месяца.

"Ребята, ведь я не забыла, как вы цвели в Лузановку мою Мирзу. Я искала ее весь день по городу и даже плакала.

Теперь квиты.

Нина Чижикова (см. на об.)"

- Жаль, что она девчонка и живет в нашем доме, не то я поколотил бы ее! - возмутился Борис. - Ну, что там еще на обороте.

На обороте было написано:

"Помните, как вы смеялись надо мной, когда я ловил в Хлебной гавани бычков и мне не везло, оттого что крепко штормило? А потом спрятали в песке мои тапки. Смеялись? Да? А подойти близко боялись. А то бы я показал вам, как смеяться, когда нет никакого клева. Ладно, теперь смеюсь я!

С почтением!

Мишка Пахомов с Каретной".

- Мишка? Какой Мишка? - грозно спросил Борис.

- Ну, конечно, тот, в синей рубашке, что приходит к Нине, - сказал Вадя и вспомнил вихрастого белобрысого Мишку, живущего на Каретной улице.

- Что же, встретим - получит как полагается. Закрякает по-утиному! - пообещал Борис и в клочья разорвал записку.

- Подумаешь, беда! Сейчас дело не в нем, - миролюбиво сказал Коля. - Надо же нам, наконец, решить, кому быть начальником и капитаном. Спор так спор. И пора уже приступить к делу. А о том, что произошло, лучше никому ни слова.

- Есть! - торжественно приложив руку к груди, произнес Борис и вдруг дрогнувшим голосом спросил: - Значит, они все видели, Мишка с Ниной?

- Не видели, - успокоил его Коля. - Когда нас выбрасывали, их не было. Наверно, спрятали одежду и убежали.

- Именно так и было, - подтвердил Вадя, как будто он это точно знал. - Я их тоже что-то не видел. Не волнуйся, Борис, все в порядке... Значит, никому?

- Никому!

Где-то прозвучали двенадцать мерных ударов. Весеннее небо было полно звезд, и месяц, словно рыбацкая парусная фелюга, казалось, плыл по широкому серебристому течению.

3

Спал Борис неспокойно, то ворочаясь с боку на бок, то дергая ногой. Потом он увидел сон. Будто встретился он в гавани с Мишкой Пахомовым с Каретной улицы. Мишка показал ему язык, который вдруг оказался не языком, а тонкой камышовой удочкой. Борис быстро протянул руку, чтобы изо всех сил дернуть за дерзкий Мишкин язык-камышину, и проснулся.

Было рано. В воротах гавани только что погасли огни маяка.

"Ну, давай поднимайся!" - сейчас же позабыв о сне, сказал самому себе Борис и торопливо принялся одеваться.

Две минуты на умывание, четыре - на завтрак и минута - для гребешка. Но волосы пришлось привести в порядок рукой на ходу, сбегая вниз по гулкой мраморной лестнице.

Во дворе Борис остановился под окном с цветочными ящиками на карнизе и засвистел, подражая пению щегла.

Окно раскрылось. В нем показалась голова мальчика, черноволосого, в голубой майке. Это был Вадя.

- Выходи, - сказал Борис. - Сегодня решаем.

- Непременно! - согласился Вадя.