Джордж Макдональд - Легковесная принцесса Страница 2

Вернувшись, кормилица решила, что ребенка унесла ее величество королева, и, страшась нагоняя, не сразу спросила о своей подопечной. Однако, ничего такого не слыша, она забеспокоилась и, наконец, заглянула в королевин будуар, где и обнаружила ее величество.

— Простите, ваше величество, не забрать ли мне деточку? — спросила кормилица.

— А где она? — удивилась королева.

— Умоляю ваше величество простить меня. Я знаю, что поступила дурно.

— О чем ты? — посерьезнела королева.

— Ох, не пугайте меня, ваше величество! — воскликнула кормилица, заламывая руки.

Королева поняла, что дело неладно, и рухнула в обморок. А кормилица заметалась по дворцу, восклицая: «Деточка моя! Моя деточка!»

Все устремились в королевины покои. Но никаких распоряжений ее величество, разумеется, отдать не могла. Однако вскоре выяснилось, что принцесса пропала, и не прошло и минуты, как дворец загудел, точно пчелиный улей; еще минута — и королеву привели в чувство рукоплескания и ликующие крики. Принцесса нашлась: девочка крепко спала под розовым кустом, куда отнес ее шаловливый ветерок. Причем мало ему одной проделки, так озорник еще и осыпал спящую малютку с ног до головы дождем алых лепестков. Гомон слуг разбудил принцессу; она проснулась и в неуемном восторге разбросала лепестки во всех направлениях — так рассыпает пенные брызги фонтан на закате.

Разумеется, после этого случая бдительность удвоили; однако времени не хватит на то, чтобы рассказать обо всех курьезных происшествиях, причиной коих послужило необычное свойство юной принцессы. Однако ни в одном доме, не говоря уже о дворце, не рождалось еще младенца, благодаря которому все домочадцы неизменно пребывали бы в столь веселом расположении духа, — во всяком случае, «внизу», то есть среди слуг. Да, удержать малютку для нянюшек оказалось непростым делом, зато у них не ныли из-за девочки ни руки, ни сердца. А до чего занятно было играть с ней в мяч! Ей совершенно не грозила опасность упасть и ушибиться. Малютку можно было сколько угодно бросать, толкать, сшибать вниз, но уронить — урон нанести, стало быть, это увольте! Да, безусловно, не исключалась вероятность того, что девочка случайно влетит в огонь, или в чулан, где хранится уголь, или упорхнет в окно, — но ведь до сих пор ни одной из этих бед не приключилось! Если невесть откуда вдруг доносились взрывы смеха, за причину можно было поручиться. Переступишь порог кухни или комнаты, — и там обнаружатся и Джейн, и Томас, и Роберт, и Сьюзан, — все скопом, — за игрой в мяч с малюткой-принцессой. Принцесса служила мячом — и радовалась игре ничуть не меньше прочих. Дитя перелетало от одного игрока к другому, заливисто хохоча. А слуги любили свой «мячик» даже больше, чем саму игру. Однако бросать малышку следовало с осторожностью; ведь если задать направление «вверх», так потом без лестницы не обойдешься.

5. Что делать?

Но «наверху», в господских покоях, дело обстояло иначе. Так, однажды, после завтрака, король отправился к себе в бухгалтерию в и пересчитал свои деньги.

И операция эта не доставил монарху ни малейшего удовольствия.

— Подумать только, — говорил себе король, — ведь каждый из этих золотых соверенов весит четверть унции, а моя настоящая, живая принцессочка из плоти и крови ровным счетом ничего не весит!

И король с ненавистью оглядел золотые соверены, что лежали себе перед ним с широкими, самодовольными ухмылками на желтых физиономиях.

А королева в ту пору сидела в гостиной, кушая хлеб с медом. Но, отправив в рот второй кусочек, она вдруг разрыдалась и так и не смогла проглотить его. Всхлипывания жены услышал король. Радуясь возможности затеять ссору хоть с кем-то, а тем паче с королевой, он со звоном ссыпал золотые соверены в копилку, нахлобучил на голову корону и вихрем ворвался в гостиную.

— Ну и что тут у нас приключилось? — воскликнул он. — К чему эти слезы, а, королева?

— Мне кусок в горло не лезет, — отозвалась ее величество, скорбно глядя на горшочек с медом.

— Вот уж не удивляюсь! — фыркнул король. — Ты же только что позавтракала двумя индюшачьими яйцами и тремя анчоусами.

— Да не в том дело! — снова расплакалась королева. — Моя деточка, ох, моя деточка!

— Ну и что не так с твоей деточкой? Она не застряла в трубе и не провалилась в колодец. Слышишь, как хохочет?

Однако и сам король не сдержал вздоха, но тут же сделал вид, что закашлялся, и проговорил:

— Право же, с легким сердцем и жить лучше, наша уж она там дочь или нет!

— Зато ветер в голове — это плохо, — отрезала королева, пророческим взором прозревая будущее.

— Хорошо, если скажут: «легка на подъем»! — не отступался король.

— Плохо, если скажут: «легка на помине»! — отвечала королева.

— Хорошо, если рука у нее легкая! — настаивал король.

— Плохо, если… — начала было королева, но король оборвал ее на полуслове.

— Собственно говоря, — объявил монарх тоном человека, который завершает спор с воображаемыми противниками, и, разумеется, остается победителем, — собственно говоря, легковесность во всех отношениях хороша.

— Зато в легкомыслии ровным счетом ничего хорошего нет, — отпарировала королева, понемногу выходя из себя.

Последние слова супруги привели его величество в замешательство, так что он развернулся на каблуке и отправился назад в бухгалтерию. Но еще на полпути его настиг голос королевы:

— На голове золото, и то неполновесное! — закричала она, решив, что одним последним словом ограничиваться не стоит, раз уж она и впрямь распалилась не на шутку.

А надо сказать, что королевины кудри были темнее ночи, а у короля во времена молодости и у его дочери ныне — золотые, как утро. Впрочем, задел короля отнюдь не уничижительный отзыв о собственной шевелюре, но двойной смысл фразы в целом. Его величество терпеть не мог остроты любого вида и сорта, а каламбуры — в особенности. Он не был уверен, к кому именно относятся слова королевы и подразумевается ли цвет волос — или, чего доброго, корона. Ибо, если уж ее величество не желает проглотить обиду, могла бы заодно и слова не глотать!

Король развернулся на втором каблуке и вернулся к супруге. Королева все еще пылала гневом, ибо сознавала свою вину — или знала, что супруг считает ее виноватой, а ведь это, по сути дела, то же самое.

— Дражайшая королева, — изрек монарх, — двуличность во всех ее проявлениях крайне предосудительна в отношениях супружеских пар любого ранга, не говоря уже о венценосных, а наиболее предосудительная из форм, в кои облекается двуличность, суть каламбур.

— Ну вот! — вздохнула королева. — Отпустишь шутку — а ее того и гляди схватят на лету! Нет на свете женщины несчастнее меня!

И вид у нее сделался такой удрученный, что король заключил супругу в объятия и они присели рядышком — посоветоваться.

— Ты в силах это вынести? — вопросил король.

— Не в силах, — отозвалась королева.

— Так что же нам делать? — воззвал король.

— Откуда мне знать? — откликнулась королева. — Может, попробуешь извиниться?

— Перед моей старшей сестрицей, ты имеешь в виду? — уточнил король.

— Ну да, — подтвердила королева.

— Ну что ж, не возражаю, — ответствовал король.

И на следующее же утро король отправился к старухе-принцессе и весьма смиренно попросил прощения, умоляя снять заклятие. Но принцесса с самым невозмутимым видом заверила, что понятия не имеет ни о каких чарах. Тем не менее, глазки ее отсвечивали розовым: верный признак того, что ведьма счастлива. Она посоветовала королю с королевой запастись терпением и впредь вести себя достойнее. И безутешный король вернулся во дворец. Королева попыталась ободрить его.

— Подождем, пока дочка подрастет. Может, тогда она сама что-нибудь присоветует. По крайней мере, она сможет описать нам свои ощущения.

— А что, если она выйдет замуж? — воскликнул король, в ужасе от внезапно пришедшей в голову мысли.

— Ну и что с того? — не поняла королева.

— Ты только представь себе! Вдруг у нее будут дети? Пройдет каких-нибудь сто лет — и в воздухе стаями запорхают младенцы, точно паутинка по осени!

— А это уже не наше дело, — отрезала королева. — Кроме того, к тому времени они непременно научатся сами о себе заботиться.

В ответ король только вздохнул.

Его величество охотно бы посоветовался с придворными медиками, да только опасался, что те вздумают поэкспериментировать с малюткой.

6. Нельзя столько смеяться!

А тем временем, невзирая на досадные происшествия и огорчения, доставляемые родителям, юная принцесса смеялась себе да подрастала — отнюдь не в ширину, — и выросла высокой и пухленькой. И достигла она семнадцатилетнего возраста, ни разу не попав в беду более серьезную, нежели дымовая труба. Спасая принцессу из помянутой трубы, уличный мальчишка, продемонстрировав изрядные гимнастические таланты, — вис носками сзади, заработал себе немалую славу и черную физиономию. Более того, при всей своей беспечности принцесса не совершила ровным счетом ничего предосудительного: вот только все вокруг без исключения вызывало у нее смех. Когда ей, в порядке опыта, сообщили, что генерала Кланрунфорта вместе со всем его войском порубили на мелкие кусочки, девушка только расхохоталась; услышав, что враг вот-вот осадит столицу ее папы, она расхохоталась безудержно, а уж когда ей сообщили, что город наверняка окажется во власти вражеских солдат, — ну, уж тут она хохотала до колик. Все попытки заставить ее воспринять всерьез хоть что-нибудь терпели крах. Если ее матушка плакала, принцесса говорила так: