Ирина Токмакова - Слово ко взрослым Страница 2

Авантюрный характер Буратино, лирический — Пьеро, несколько жеманно-педантичный — куклы Мальвины, понятия алчности и преданности, мужества и благородства, правды и лжи и в конечном счете — добра и зла, разве все эти серьезные понятия не исследуются в веселой, динамичной, увлекательной сказке А. Толстого?

Подумайте, мы ведь и не сомневаемся, что все так и было, когда читаем, например:

«У Буратино отчаянно забилось сердце. Он соскочил с пригорка, заглянул под корявые корни…

Пещера была пуста!!!

Ни Мальвины, ни Пьеро, ни Артемона.

Только валялись две тряпочки. Он их поднял — это были оторванные рукава от рубашки Пьеро.

Друзья кем-то похищены! Они погибли! Буратино упал ничком — нос его глубоко воткнулся в землю.

Он только теперь понял, как дороги ему друзья. Пусть Мальвина занимается воспитанием, пусть Пьеро хоть тысячу раз подряд читает стишки, — Буратино отдал бы даже золотой ключик, чтобы снова увидеть друзей».

Эти чувства испытывает деревянная кукла? Буратино, первоначально поступавший так неумно и легкомысленно? Да, так оно ведь и бывает в жизни — накапливается опыт, закаляется характер. Вот почему Буратино был нашим любимым героем, милые бабушки и дедушки, затем наших детей, которые сейчас стали папами и мамами, а теперь с ним сдружились наши внуки. В нем — правда жизни. А она-то и есть основа основ настоящей сказки.

Доктор Айболит Корнея Чуковского тоже имеет литературного «родителя» — сказки Хью Лофтинга о докторе Дулиттле, написанные по-английски. И, так же как и сказка Алексея Толстого, не перевод и даже не пересказ, — я бы назвала это произведение импровизацией на тему. Имеет ли писатель право на такую импровизацию, нет ли оснований упрекнуть его в заимствовании? Нет, ни в коем случае. Это примерно как в музыке, когда композитор берет созданное другим музыкантом произведение и интерпретирует его, развивает, придавая ему черты своей творческой личности. Взрослый читатель с благоговением встретится в литературе с изумительной личностью реально существовавшего легендарного доктора, жившего в Москве в XIX веке, Федора Петровича Гааза — этого бескорыстнейшего человека, посвятившего всю свою жизнь бедным, гонимым, обездоленным и несчастным. И, как ни удивительно, вспомнит сказку своего детства о докторе Айболите. Ведь доктору Айболиту тоже в первую очередь свойственно бескорыстие. И лечит он тех, кто больше всего нуждается в его помощи, — слабых и беззащитных зверей. Идея милосердия — животрепещущая, актуальнейшая в наши дни, ею то как раз и пронизана вся книга Чуковского. А каким прекрасным языком написана эта книга! Как идеально он ориентирован на читателя-слушателя:

«Жил-был доктор. Он был добрый. Звали его Айболит. И была у него злая сестра, которую звали Варвара.

Больше всего на свете доктор любил зверей.

В комнате у него жили зайцы. В шкафу у него жила белка. В буфете жила ворона. На диване жил колючий еж. В сундуке жили белые мыши…»

Динамично, прозрачно, просто и увлекательно!

«Семь путешествий вместе с Синдбадом-Мореходом» Радия Кушнеровича также имеют литературного «предка». Это «Тысяча и одна ночь» всемирно прославленный свод сказок арабской средневековой культуры. Но он отнюдь не адресован детям. Однако Кушнерович — человек яркой писательской индивидуальности. И поэтому его «Синдбад» — это уже его «Синдбад», со всеми признаками его писательского почерка, увлекательно рассказанная сказка для юного читателя, понятная ему и «питательная» для его разума и чувства.

Интересно задуматься над тем, почему Андрей Платонов, один из самых замечательных прозаиков нашего времени, автор таких решительно «взрослых» трагических произведений, как «Чевенгур», «Котлован», обратился к жанру сказки? При этом вдохновила его сказка народная, и он создал свои авторские сказки в духе фольклорных сказок, в рамках их стилистики и лада.

Что, захотелось этому проникновеннейшему жизневеду уйти от действительности, может быть, отдохнуть, вольно пофантазировать, порезвиться?

Нет, нисколько. Сказки Платонова подтверждают высказанный ранее тезис, что сказка — это определенный способ познания, изучения, раскрытия действительности.

О чем сказка Андрея Платонова «Иван Бесталанный и Елена Премудрая»?

Вырос у крестьянской вдовы сын Иван. «Радуется мать, что он большой стал, да худо, что он у нее бесталанным вырос. И правда: всякое дело у Ивана из рук уходит, не как у людей; всякое дело ему не в пользу и впрок, а все поперек…» Но вот, преодолевая трудности на своем пути, совершает Иван добрые дела: спасает щуку, воробья, выручает простую прислужницу Дарью. И оборачивается его бесталанность талантом человечности, и оказывается этот талант превыше всего, гораздо существеннее мудрости и хитрости. И прочитывает его жена Елена Премудрая в книге, которая в себя всю мудрость мира вобрала: «Сильна хитрость ума, а добро сильнее хитрости, добро и тварь помнит». И решает Елена, что муж ее, слывший бесталанным, душевным своим талантом оказался выше ее мудрости и хитрости. Автор выводит чрезвычайно важный нравственный закон: люби все живое и никого не обижай. Почему облекает Платонов этот закон в форму сказки? Да потому что ясно отдает себе отчет, что образно-поэтический путь — к сознанию ребенка через эмоции — путь кратчайший. Он черпает это понимание из стихийной педагогики народа, ясно себе представлявшего, как необходимо в ребенке воспитать изначальное, душевное милосердие и природолюбие. Тогда не страшен и момент прикладной: добыча зверя на охоте, использование леса в домостроительстве. Сказки были призваны привить иммунитет против голого потребительства. Они боролись с очерствением души.

Всякие сказкоборческие и вообще утилитаристские тенденции в нашей детской литературе… Кто знает, какой вред они принесли, как послужили разрыву связи времен, как перекрыли живительный исток народного сознания? Не обязывают ли всякие там планы переброски северных рек к покаянию и детскую литературу тоже?

Ведь в народных сказках заложена идея единения человека с природой, идея взаимосвязанности всего живого и ответственности за все живое более сильного и наделенного разумом. Народные сказки всегда стремились внушить человеку, что нет для него ничего зазорного в чувстве братства со всем живущим и растущим на земле.

Не близко ли по смыслу к тем же представлениям подошла и сказка знаменитого уральского сказителя Павла Бажова «Серебряное копытце»? Олень — серебряное копытце — чудо, которое требует бережного отношения, и даже старый охотник Кокованя в него стрелять не будет. Да что такое он, вообще-то говоря, этот удивительный олень? А он и есть сама уральская природа, одаривающая человека дорогими самоцветами. Одаривающая, но отрицающая алчность.

«Кокованя сразу пол-шапки камней нагреб, да Дарёнка запросила:

— Не тронь, дедо! Завтра днем еще на это поглядим.

Кокованя и послушался. Только к утру-то снег большой выпал. Все камни и засыпало. Перегребали потом снег-то, да ничего не нашли. Ну, им и того хватило, сколько Кокованя в шапку нагреб». Доброе сердце старика было вознаграждено и убережено от излишества. В этом тоже заключалась награда.

Часто, очень часто служит вдохновению писательскому народная традиция. Вот и сказка Самуила Маршака «Двенадцать месяцев» написана по мотивам славянского фольклора. Сказка эта в дальнейшем была инсценирована и обошла чуть ли не все наши детские театры. Думается, не столько потому, что построена на вечной антитезе добра и зла, и не потому, что действуют в ней, с одной стороны, традиционная злая мачеха и ее дочь, а с другой — забитая, но добрая и внутренне мужественная падчерица. Таких сказок на свете в разных вариациях несть числа. В этой сказке Маршак затронул одну из самых интересных и сущностных философских категорий — Время.

Может ли наступить время раньше положенного ему, может ли будущее вдруг как бы явить себя в настоящем? Это глубочайшая теоретическая проблема. Но поскольку она затронута в сказке, то и решается по-сказочному. Решается положительно. И вот:

«Девочка даже руками всплеснула. Куда девались высокие сугробы? Где ледяные сосульки, что висели на каждой ветке!

Под ногами у нее — мягкая весенняя земля. Кругом каплет, течет, журчит. Почки на ветвях надулись, и уже выглядывают из-под темной кожуры первые зеленые листики…»

Итак, в январе наступил март. Будущее явилось в настоящее. Как и ради чего? Ради добра и милосердия, ради спасения слабой беззащитной героини. Само могущественное Время пришло ей на помощь.

Думается, именно эта интереснейшая постановка вопроса, этот, если хотите, философский эксперимент и обеспечивает сказке Маршака столь долгую жизнь.

И не есть ли та же мысль о «проницаемости» времени, о его течении не только вперед, но и в обратном направлении, о чем думают и пишут философы, «Сказка о потерянном времени» Евгения Шварца?