Патик-Эмпатик - Е. Розенблюм Страница 2

Патик-Эмпатик ощущал, что застывает в поверхностном мире этой девочки, и ещё немного — и увязнет здесь навсегда. Его интуиция говорила, что ему не справиться одному, и здесь нужна помощь кого-то более опытного, а чувства просто кричали, что пора уходить. Поэтому, несмотря на то что эмпатия убеждала его оставаться здесь до тех пор, пока он не освободит восприятие девочки, одним ясным утром Патик принял решение отступить и сконцентрировал намерение проснуться в другом сне.

2. На пустыре

Патик-Эмпатик осознал себя на блёклом, заброшенном пустыре, где люди выгуливали собак. Не успел он подняться с земли и отряхнуться, как на него с щенячьей радостью набросился восторженно сюсюкающий мальчик, что всё пытался взять Патика на руки, погладить и чуть ли не задушить в объятьях. Когда мальчик, наконец, понял, что Патик ему совсем не рад и хочет убежать, лицо его посерело и размылось, улыбка превратилась в гримасу, а восторг — в отчаяние. Он отпустил Патика и завыл.

— Эй, ты чего? — спросил опешивший при виде такого горя Патик.

— Ты — не Тузик, — сказал мальчик и забился в истерике.

— Я — не Тузик, я — Патик-Эмпатик, но это не важно, ведь ты в сновидении, а тут всё непрерывно меняется. Не переживай, совсем скоро ты проснёшься и увидишь Тузика, — попытался утешить его Патик, но мальчик почему-то невероятно разозлился:

— Куда ты дел моего Тузика? Он только что был на этом самом месте, — заорал мальчик, что есть мочи, и стал изо всех сил колотить Патика кулаками.

Патик-Эмпатик слышал, что иногда пиявища становятся агрессивными и применяют друг к другу физическую силу, но одно дело знать по рассказам, а другое — ощутить колотушки на себе. Он был в таком шоке от того, что его бьют, пусть и в сновидении, что не придумал ничего лучше, чем превратиться в маленькую собачонку.

Мальчик тут же разительно переменился: запищал, прижал Патика к себе, гладил, целовал, обнимал, подбрасывал вверх и ловил, снова прижимал к себе и душил в объятьях.

"Что я наделал? — ругал себя Патик. — Только зря его обнадёжил. Как мне теперь снова стать собой и в то же время не расстроить его? Ну что за странные реакции у этих пиявищ? И с чего я взял, что они бесчувственные? Всё как раз наоборот, одни эмоции и никакого над ними контроля, не говоря уж об осознанности. Но ничего, сейчас я его немного загипнотизирую и разузнаю, что произошло, а потом помогу осознаться и найти истинного себя. Всё будет хорошо, ведь именно для этого я здесь".

***

— Что ты здесь делаешь, зачем спустился в такие глубины сновидений? — начал расспрашивать утихомирившегося мальчика Патик, принявший свой прежний вид.

— Я ушёл нарочно, не желаю возвращаться в мир, который так жесток и несправедлив.

— А в чём его жестокость?

— В том, что Тузика больше нет.

— Ах вот оно что. Сколько лет ему было?

— Тринадцать, он умер от какой-то инфекции.

— Все уходят.

— Пусть уходят, мне наплевать. Лишь бы Тузик всегда был со мной.

— Какой странный подход… Если тебе наплевать, почему вселенной должно быть какое-то дело до тебя? Почему она должна оберегать твоего Тузика?

— А зачем она вообще создала болезни. Зачем есть горе и страдания?

— Горе и страдания на самом деле не существуют. Они есть, только если смотреть на всё с эгоцентрической точки зрения.

— В смысле?

— Разве Тузику было хорошо в его последние дни?

— Он очень болел.

— И страдал. А ты все равно хотел, чтобы он жил и мучился, потому что тебе больше нравилось быть с ним. А о том, каково ему, ты даже ни разу не задумался.

— Меня это твоё объяснение совсем не утешает.

— Конечно, оно и не предназначено для того, чтобы тебя утешать, я вовсе не хочу тебя утешить.

— А зачем ты здесь?

— Чтобы расшатать ось твоей саморефлексии и научить тебя принимать мир таким, каков он есть, конечно.

— Что плохого в моей любви к Тузику?

— Её эгоцентричность. Тузик жил просто, чтобы жить, а не для того, чтобы тешить тебя.

— Что хорошего в том, что он заболел?

— Ничего хорошего. Ни для тебя, ни для него. Но для миллионов и миллионов микробов — это просто счастливый случай, невиданная удача, шанс насладиться сытым и довольным существованием в этом мире.

— Почему меня должны интересовать какие-то микробы?

— А почему микробов должен интересовать какой-то мальчик и какая-то собака? Какое им дело до ваших страданий, почему им нельзя использовать свой шанс жить и размножаться?

— Потому что мы, люди, важнее.

— Важнее для кого? Во вселенной все равны, у всех есть право поучаствовать в эволюционной гонке.

— Глупости! Конечно же, я — важнее всего, потом — Тузик, а на остальных наплевать.

— Ну да, я не встречал ни одного существа, которое было бы более важным, чем ты, — задумчиво протянул Патик.

— Вот видишь!

— … и ни одного существа, которое было бы менее важным, чем ты.

— Да что ты, их тысячи. Ты просто слишком много умничаешь и потому не замечаешь всех этих паразитов, которых давно пора уничтожить.

"Забавные эти пиявища, — усмехнулся про себя Патик. — Прикольно спорят. Умничаешь, ха-ха! Как будто им можно хоть что-то объяснить без слов. Все существующие каналы связи у них закупорены, кроме словесного, да и тот они игнорируют, когда он не соответствует их ожиданиям, и вместо того, чтобы настроиться на говорящего, тупо ехидничают. Как же с ним контактировать? Может накричать на него? Он так эмоционален …"

— Хватит уже вращаться вокруг себя и своей воображаемой исключительности! Неужели ты не видишь, что это и есть источник твоих страданий, а вовсе не болезни и несправедливости, как тебе кажется. Избавься от саморефлексии и просто живи!

— Я и так живу, мне нужно всего лишь, чтобы жил и мой Тузик, и всё. Мне нет никакого дела до какой-то там эволюции, саморефлексии и всей той ерунды, что ты тут несёшь, — заорал мальчик в ответ.

"Не работает, они просто бездумно сжигают эмоции, совсем не включая осознанность. Ну как же ему объяснить?" — переживал Патик, глядя на мальчика, лицо которого снова стало изменяться, приобретая какие-то лисьи черты. Мальчик с хитрецой посмотрел на Патика, подмигнул и вдруг сказал заговорщически:

— Слушай, я точно знаю, что ты то ли маг, то ли что-то типа того. Верни мне Тузика!

— Избавься от своей эгоцентричности!

— И тогда вернёшь?

— Нет, тогда ты поймёшь,