Анатолий Петухов - Сить - таинственная река Страница 21

они хозяйничают... В общем, выбрали мы место, засели. Двое суток дежурили. И точно! Я сам двух бобров видел.

И Витька двух. Днем их будто и нету, а как вечер приходит, вот и начинается работа!.. Если бы ты видел, какие

огромные осины они валят! Зубы у них, как стамески! Сук в руку толщиной, а он два раза чиркнет — и готово!..

— Обожди, обожди, — вдруг перебил его Васька и повернул изумленное лицо, с которого стекала мыльная

пена. — Значит, бобры?.. Вот кто у нас сетку резал!..

— Точно! — воскликнул Сережка торжествующе. — Мы это тоже сразу сообразили. Такими зубами ему

расстричь сетку — раз плюнуть!

Тем временем Дарья собирала ужин. Гусь сел к столу.

— Да, вы — молодцы! Разгадали, значит... Но откуда бобры пришли? Ведь здесь их никогда не было.

Сережка пожал плечами.

— Откуда-то пришли... А как они интересно плавают! Над водой только мордочка чуть-чуть видна...

Дарья вышла о кухню. Сережка наклонился к Гусю и быстро шепнул:

— Танька приехала! Тебя ждет! — и как ни в чем не бывало, продолжал: — Плывет, плывет, а потом как

ляпнет хвостом!.. Это они так ныряют...

Но Васька уже не слушал. Что-то дрогнуло у него в груди, и сердце забилось часто-часто, как тогда на Сити, у

старой сосны... Мысли мешались: почему приехала Танька — не смогла поступить или ее отпустили до начала

занятий? Как лучше встретиться с нею? Уйти после ужина с Сережкой к ним домой, раз оно ждет? Но там,

наверно, отец, мать, бабка... Нет, это невозможно! Надо придумать что-то другое... Хотя бы узнать, получила ли она

мое письмо. Поручить это Сережке? Ему можно — не выдаст. А может, он уже знает?..

Когда Сережка наконец умолк, Дарья спросила у сына:

— Не слыхать, Вася, когда аванец-то вам давать будут?

— Не знаю. А что?

— Да вишь ли, в сельпе хорошие костюмы есть, по сорок два рубля. Купить бы надо, а то в школу-то ходить

не в чем.

— Надо — купим, — отозвался Гусь. — Те-то тридцать семь рублей еще не истратила?

— Что ты, что ты? — испугалась Дарья. — Я их не тронула. Как положил в шкаф, так и лежат. Раз уж сам

заработал...

— Добавь пятерку, да и купи!..

Дарья сразу поднялась из-за стола.

— Ты чего?

— Дак в лавку-то. Ведь скоро закроют уж!

— Не к спеху. Завтра купишь.

— Нет уж! Ежели покупать, дак сегодня. Завтра, может, их и не будет уже.

Гусь промолчал: пожалуй, и кстати, если мать уйдет сейчас — можно будет Сережку расспросить...

Дарья взяла о шкафу деньги, накинула на голову выгоревший ситцевый платок.

— Боле-то ничего покупать не надо?

— Ничего.

— Ну и ладно.

О том, что денег у нее, кроме Васькиных, всего два рубля, она не сказала сыну: пятерку-то и у Пахомовых

можно занять — не велик долг.

Как только мать вышла, Гусь спросил:

— Не говорила Танька, получила мое письмо?

— Получила.

— А что сама не написала?

— Но знаю. Она в кино собирается. Велела тебе сказать.

— Что велела?

— Да сказать, что в кино пойдет и тебя дожидается.

— A-а... В училище-то поступила?

— Поступила.

Гусь закончил ужин, собрал посуду, вынес ее в кухню.

«Можно и в кино, — размышлял он. — А после поговорить...»

— Тольку давно видел? — спросил он.

— А ну его! Он с отпускниками целые дни по лесу таскается — грибы ищут. А грибов-то нету — сухо, не

растут.

Прибежала Дарья, взволнованная, довольная.

— Вот, купила! — сказала она и положила на стол узел. — Сорок восьмой размер третий рост. Ежели

неладно, продавщица заменит...

Новый черный костюм показался Гусю таким нарядным, что и надевать его было страшно.

— Померь, померь! — настаивала Дарья.

— Ладно, потом, — отнекивался Гусь. — Я в кино пойду.

— Дак в костюме-то и иди, ежели ладной! — и Сережке: — Ты хоть похвастал, что Танька-то приехала?

— Я знаю, — буркнул Гусь.

Костюм пришелся в пору, но идти в нем в кино Гусь не решился. Он надел свой старый латаный пиджачишко,

который к тому же был заметно мал ему. Дарья запротестовала:

— Чего ты в этаком страмиться пойдешь на люди!

— В этом привычнее!

Дарья вздохнула.

Сережка и Гусь вышли на улицу.

— Кино-то хоть, какое? — спросил Гусь.

— «Тихий Дон». Вторая серия. Сначала к нам зайдем, а потом уж в клуб. Время еще есть.

Гусь не возражал. Но когда они дошли до Сережкиного дома, заупрямился:

— Не буду я заходить! Здесь обожду.

— Ты чего? Пойдем в избу-то!

— Сказано — не пойду! Ты ведь недолго?

— Ну как хочешь...

Сережка и Танька вышли скоро. Taнька была одета нарядно: кремовая кофточка, черная юбка, бежевые

сверкающие туфельки, а на плечах тонкая, будто паутинка, косыночка. Гусь сразу почувствовал, как нелепо будет

выглядеть он в своей трепаной одежде рядом с такой красавицей. А Танька улыбалась. Сияющая, она сбежала с

крылечка и протянула Гусю руку.

— Ну, здравствуй!

Гусь заметил, что на них смотрят из окон шумилинского дома — кто смотрит, не разобрал — и от этого

растерялся еще больше.

— Ты хоть дай мне руку! — засмеялась Танька.

С отчаянной решимостью Гусь поднял на нее глаза и медленно, будто рука была чужая, пожал Танькину

ладошку. Взгляды их встретились. И Гусю показалось, что Танька стала еще красивее, в тысячу раз красивее и

лучше!

— А я уже слышала про тебя!

— Что слышала? — не понял Гусь.

— Да что в газету про вас напишут! – Hy, чего мы стоим? Пошли!..

Гусь хотел идти рядом с Сережкой, но Танька легонько оттолкнула брата и пошла в середине. Она была в

отличном настроении, рассказывала, как поступала в училище, потом что-то спрашивала у Гуся, но он отвечал

односложно и невпопад. Даже спиной он ощущал на себе любопытные взгляды однодеревенцев и чувствовал, что в

этих взглядах есть еще что-то, кроме простого любопытства, но что именно, понять не мог.

— Ты что сегодня такой? Наверно, сильно устал? — сочувственно спросила Танька и вдруг взяла Гуся и

брата под руки.

Это легкое неуловимое движение обожгло Гуся. Но он не нашел сил отвести Танькину руку и с трепетным

страхом ждал, когда малолетки-ребятишки, которых так много на улице, крикнут вслед: «Жених да невеста!..»

Но ребятишки почтительно уступали им дорогу, и никто ничего не кричал. Так они дошли до клуба.

В кино Танька тоже пожелала сидеть между Гусем и братом. Оно будто напоказ выставляла свою дружбу с

Васькой и хотела, чтобы все видели, все знали: ее и Гуся связывает что-то очень большое и хорошее, чего нельзя

стыдиться и чему можно лишь завидовать...

Кино Гусь почти не видел. Близость Таньки волновала его несравненно больше, чем события, которые

развертывались на экране. Кроме того, Гусь боялся своим пиджаком запачкать рукав Танькиной кофточки. Вот он и

сидел, не шевелясь.

Потом неожиданно Танькина рука легла на его руку, чуть-чуть сжала пальцы и замерла. Гусю сделалось

жарко. Он испугался, что все сидящие в зале заметили это движение. Он повел глазами влево, потом вправо. От

сердца отлегло: на них никто не смотрел, все были поглощены картиной.

После кино молодежь обычно оставалась на танцы до глубокой ночи.

— А ты не останешься? — спросила Танька, когда в зале включили свет и все задвигали скамейками.

— Нет, — ответил Гусь, и ему стало не по себе при одной мысли, что Танька останется здесь. Но она сказала:

— Пошли на улицу!..

Так и сказала — не «домой», а «на улицу».

На крыльце стояли Витька, Толька с транзистором, Вовка Рябов и еще несколько подростков.

«Почему я их раньше, в зале, не заметил? — с тоской подумал Гусь. — Теперь от них не отвертишься...» Пока

здоровался со всеми за руку, Танька стояла рядом. Толька и Вовка сразу стали расспрашивать о приезде

корреспондентки, но Витька с напускной серьезностью осадил их:

— Не задерживайте человека. Вы-то лоботрясничали, а он полсуток ломил!.. Ну, Вася, пока!

— Тань, я тоже здесь останусь! — уже вслед Таньке и Гусю крикнул Сережка.

На улице парами и в одиночку расходились по деревне семейные люди; то тут, то там вспыхивали красные

огоньки папирос. Танька взяла Гуся под руку и повела его не к дому, а в противоположную сторону.

— Ты куда это?

— Сходим на Сить... Знаешь, я по речке соскучилась... И еще — по тебе! — тихо добавила она и коснулась

плечом его плеча. — Знаешь, когда я получила твое письмо, я тысячу раз его перечитала! Не веришь? Я его

наизусть помню.

— Чего же ответ не написала?

— Не знаю... Сначала хотела написать, а потом передумала. Разве в письме все скажешь?