Алоис Ирасек - Старинные Чешские Сказания Страница 21

Все дышало глубоким покоем. Лишь внизу, в запрудах, гулко шумела вода. Как зачарованные, смотрели король в придворные на город, казавшийся еще прекраснее в изменчивом свете луны; взоры их блуждали по окутанным синеватым туманом склонам Петржина, по Малому городу[28], лежащему прямо под ними. Долго глядели они на окрестности, озаренные лунным светом, на дворец архиепископа у реки, на сверкающую позолоченную кровлю его сторожевой башни, на старый мост, на реку, что светилась, как разлитое серебро, на гетто и Старый город[29], окруженный стенами и бастионами, над которыми возвышались соборы и башни, – на всю обширную Прагу. Темнели улицы и порталы домов; все тонуло в свете, тенях и глубоком мраке.

Дальше, на широких просторах за Старым городом, виднелась церковь святого Лазаря, одиноко и гордо высилась на Здерасском холме церковь святого Петра, за ней дремала деревня Опатовицы, белела в сиянии месяца церковь святого Штепана, что в Рыбнике, а еще дальше – церковь святого Яна на Боиште. Повсюду свободно струился лунный свет, заливая сады, садики, зреющие нивы и всю долину до смутно вырисовывающихся на горизонте покрытых виноградниками холмов.

Все молчали и не могли отвести глаз от этой чарующей картины; наконец король, растроганный величием И красотой раскинувшегося перед ним города, промолвил:

– Прекрасна моя страна! В любви к ней нахожу я великое счастье. Люблю я ее, как чудесный, неповторимый сад, лучший из всех садов мира… И в том саду самое отрадное место- она, наша Прага! Есть ли что-нибудь более прекрасное?

Глаза короля засияли.

– Действительно, прекрасен этот город, – молвил Арношт из Пардубиц, – прекрасен и счастлив, как сказано в летописях, ибо издавна был он высоко возвеличен нашим святым воеводой. А теперь украшается он и будет впредь украшаться твоей неизменной любовью. Растет Прага в величии и славе. Князья ей кланяются, честь и хвалу воздают ей по всему миру, и в будущем еще возрастет ее слава.

– Рад бы я был возвеличить ее с божьей помощью, – взволнованно сказал король. – И верю я, что так будет… – Потом быстро повернулся к старому ученому астрологу, который задумчиво смотрел вдаль: – Ну, почтенный магистр, разве не прекрасна и не величественна будущность этого города? Ты хмуришься? Говори!

– Милостивый король, не желай, чтобы именно в эту минуту открыл я тебе то, что предвещают небесные знамения.

– Говори, говори, – настаивал король. – Хочу я слышать, что прочитал ты по звездам.

– Государь мой, это слишком печально.

– Я хочу знать. Говори!

И омраченный магистр объявил королю и дворянству, напряженно внимавшим его словам:

– Возвестили мне небесные знамения, что Малый город погибнет в огне, уничтоженный великим пожаром, а Старый город погибнет от грозного наводнения. Все сгинет, все, и не останется камня на камне.

Придворные испуганно взглянули на короля, который стоял пораженный и опечаленный. Но вдруг повернулся он к городу, протянул руку и воскликнул:

– Не погибнет Прага! Останется, будет стоять! А если Малому и Старому городу суждено разрушиться, пусть воз никнет тут новый! Глядите, вон там выстрою я Новый город, там будет новая, великая Прага!

И показал он на пространство за Старым городом, вверх по обширной возвышенности, на поля и сады, на селенья Рыбник и Опатовицы. Присутствующие вздохнули с облегчением, лица их прояснились, а мудрый архиепископ высказал то, что чувствовали в ту минуту гости и придворные и что от полноты души желали своему королю:

– Бог да благословит вашу милость!

Как решил Карл IV, так и сделал. Тотчас начались приготовления к закладке Нового города: король сам определил его размеры, направление его укреплений, сам положил первый камень при их основании, сам присутствовал при прокладке улиц, сам установил места рынков и площадей. Часто разговаривал и советовался он со строителями. А когда приезжал посмотреть, как идет дело, каждый раз беседовал то с каменщиками, то с плотниками, расспрашивал их, давал советы и оделял дарами, радуясь, что работа успешно подвигается.

Лишь однажды разгневался король. Возвратившись из поездки в Германию, пришел он посмотреть на Новый город и увидал, что землемеры проложили в его отсутствие новую улицу. Вела она к церкви святого Индржиха, и на ней уже возводились дома.

Как увидал ее король, так сразу остановился в удивлении и, нахмурив брови, сурово спросил, кто приказал проложить эту улицу.

– Никто не приказывал, всемилостивейший король, – ответил архитектор в испуге, – Думали мы, что так будет лучше. Не желаешь ли, чтобы она была уничтожена?

– Пусть останется! – решил король. – Но пусть именуется на вечные времена «Неказалка», ибо не велел я ее прокладывать.

Так поднимался Новый город, строения вырастали, как грибы после дождя. Не только на средства горожан строился он, но и щедротами самого чешского властелина. Он-то и возводил самые дорогие постройки: монастыри, церкви и башни. Так заложил он церковь святого Иеронима и при ней монастырь бенедиктинских монахов, в том месте, на Скалках, где века назад зеленела роща богини Мораны. И строил он ту церковь, не жалея денег. Особые кирпичи, говорят, для нее обжигались – такие же, как для Карлштейновского замка: из серой глины, а сверху полированные; на церковную кровлю, возведенную основательно и искусно, пошло великое множество стволов – целая роща.

Свыше двадцати лет строились храм и монастырь, и дорого обошлись они королю; стоила, говорят, та церковь лишь на геллер[30] дешевле, чем весь Каменный мост.

Когда храм был достроен и совершалось в нем первое богослужение, запели монахи в алтаре по-славянски, чего чешская церковь не слышала многие годы.

И радовался набожный чешский король, пригласивший тех славянских монахов из земли Далматской, а с ним вместе радовался весь народ.

И назвали этот монастырь и церковь «У славян». Так он зовется и поныне.

Не прошло и трех лет с начала постройки храма «У славян», а уже заложил Карл IV новый собор, на самом высоком месте Нового города, напротив Вышеграда. План этой постройки создал один молодой пражский зодчий. Рассмотрев план, император немало был удивлен тому, как прекрасно и смело он задуман. С ним вместе дивились искушенные зодчие и утверждали, что их молодому товарищу не удастся осуществить свой замысел, не перекрыть ему огромный свод, какой он задумал. Король, однако, доверил молодому мастеру все работы, и тот, обуреваемый желанием возвести здание, какого еще не видывала Прага, ревностно и пылко взялся за дело.

День шел за днем, и собор, заложенный восьмигранником, начал расти на глазах. Уже возвышались стены, уже появились в них двойные и тройные стрельчатые окна, уже стоял портал, щедро украшенный резьбою на камне, уже начали по плану молодого мастера возводить над собором невиданно смелый свод, образующий купол в форме звезды.

Был он еще весь закрыт лесами и не виден из-за досок и бревен, а знатоки уже дивились ему. И каждый утверждал, что не довершит молодой строитель своего творения, что свод не выдержит, ибо дело это неслыханное и невиданное, и когда снимут леса, смело задуманное сооружение пошатнется и обрушится.

Смутили эти речи мастера. Начал он терять веру в свои силы. Страх охватил его, и змея сомнения и недоверия пробралась в его сердце. Уже не спешил он на место постройки с такой уверенностью и радостью, как бывало прежде. А дома, оставаясь в одиночестве, он не знал ни покоя, ни отдыха. Без устали чертил, высчитывал, выдержит ли свод; и ночью и днем все вымеривал и прикидывал.

Забота и тревога не давали ему спать. Долго, до поздней ночи, сидел он в своей мастерской, а когда ложился, обдумывал снова каждую линию либо припоминал речи молодых и старых зодчих, их упреки, их опасения, их утверждения, что того свода довершить нельзя. Снова видел он их усмешки и, когда представлял себе, что будет, если свод останется незаконченным или обрушится, сколько вместо похвал и почестей обрушится тогда на него, зодчего, насмешек и упреков, хватался он за воспаленную голову или, вздыхая, прохаживался по своей каморке. В одну из таких ночей молодой зодчий выбежал из дому и поспешил наверх, к Новому городу.

Там, чернея в ночной тьме, возвышалось его творение, недостроенный храм, весь в лесах. Не раздавался стук молотков; здание было тихо и пустынно. Лишь созидатель его бродил вокруг, то осматривая стены, то обращая взоры свои в вышину, где уже рисовались контуры свода. Затем он прокрался в самую середину, в центр будущего храма, туда, где когда-нибудь должны были зазвучать песнопения и молитвы. В еще незастекленные окна заглядывали звезды и струился свет луны. Освещенный бледным сиянием, взволнованный и обеспокоенный, художник осмотрелся и тотчас невольно глянул вверх на свод, темнеющий среди лесов.