Посторонним вход воспрещён - Борис Борисович Батыршин Страница 21

На краю стола, хронически уставленного разного рода нужными вещами (сейчас на почётном месте красовался механизм старинных настенных часов со следами вторжения в его внутренний мир) притулился ноутбук – подарок студентов. Хозяин квартиры не одобрял Интернета и компьютерных технологий, в чём и не стеснялся признаться. С чудесами АйТи у его были особые счёты: полгода назад его обожаемую лабораторию закрыли как раз потому, что институтское начальство сочло, что будущим педагогам будет довольно интерактивных учебных курсов и компьютерных моделей. А помещения, занимаемые архаичной (по мнению проректора по учебной работе) лабораторией пригодятся для чего-нибудь, более отвечающему духу времени. Юлий Алексеевич с истинно суворовским пылом кинулся в схватку – и проиграл. Теперь всё, что удалось утащить из обречённой лаборатории домой, громоздилось по углам квартиры, а крупногабаритное оборудование он с трудом распихал по знакомым, занимающим схожие должности в московских вузах.

Юлий Алексеевич тяжко переживал гибель лаборатории, но сдаваться не собирался. Предпринял несколько попыток заинтересовать идеей физического кружка соседние школы и даже попытался сунуться с Московский Дворец Школьников (бывший Дворец Пионеров на Ленгорах) – но дело не слишком продвинулось. Студенты, сохранившие доброе отношение к Юлию Алексеевичу, по прежнему были частыми гостями в «келье алфизика», как они называли его квартиру. Захаживали и аспиранты с кафедры физики и индустриально-промышленного факультета – им хозяин дома помогал с подготовкой материалов для диссертаций, причём – совершенно бескорыстно.

Ещё одним полем деятельности старика стало коммунальное хозяйство дома. Ни один техник-смотритель, ни один электрик или водопроводчик не знали его так хорошо, как он. Жильцы подъезда, где обитал Юлий Алексеевич, с советских времен привыкли обращаться не к жэковским работникам, а в квартиру номер 165. Когда же в доме принялись монтировать новые лифты, Юлий Алексеевич решительно задвинул в сторону инженера, надзиравшего за работами, и принялся вникать в детали. В результате, монтаж затянулся на лишних полтора месяца, зато после этого не случилось ни единой поломки. Хотя в соседние подъезды ремонтные бригады приходилось вызывать с удивительной регулярностью.

Юлий Алексеевич жил холостяком; за столько лет бурной деятельности он там и не удосужился обзавестись семьей, перенеся отцовскую любовь, таящуюся в сердце всякого мужчины, и упорно прорывающуюся на поверхность, когда жизнь начинает идти под горку, на своих студентов и многочисленных племянников и племянниц. Одной из них как раз и была Алиса. И теперь, вспомнив о дядюшке, девушка собрала листки описания и чертежей «искалки», сунула в карман пакетик с загадочными бусинками, и по пробкам отправилась на Юго-Запад Москвы.

XXII

Апрель 1888 года

Самое время подкрепиться.

– Премного благодарен, Роман Дмитриевич, что вы нашли время встретить меня. Признаться, после известных вам событий я чувствую себя в Москве несколько неуверенно.

– Ну что вы, Вильгельм Евграфыч, не стоит. – ответствовал Ромка, уворачиваясь от носильщика, навьюченного пирамидой чемоданов и шляпных картонок – вокзальные тележки были делом далёкого будущего. – Это вы Евгения Петровича благодарите. Я, как получил его депешу, сразу отправился на вокзал. Чёрт знает что такое: представьте, пакет от барона принесли за час до петербургского почтового! И зачем, спрашивается, было посылать депешу почтой? Мог бы и телеграфом, я бы всё заранее устроил…

– Не скажите, Роман Дмитрич, не скажите! – покачал головой доцент. – отлично понимаю резоны Евгения Петровича. Дело ведь секретное, мало ли мы с вами натерпелись от всяческих проходимцев? Нет уж, лучше по старинке, а то мало ли кто эту телеграмму прочтёт?

Ромка недовольно пожал плечами, но спорить не стал. В словах Евсеина имелись свои резоны. Им обоим была памятна безумная свистопляска, устроенная год назад в Москве стараниями Стрейкера. Ромка самолично принимал участие в лихом рейде со стрельбой по хитровским трущобам. Повторения не хотелось никому – неизвестно, скольких подручных и с какими заданиями оставил бельгиец в Первопрестольной?

Собеседники неторопливо шли по перрону, к зданию вокзала, вдоль вереницы вагонов. Миновали багажный, осаждаемый толпами пассажиров третьего класса и носильщиками; Евсеин, вся поклажа которого состояла в портпледе и небольшом саквояже, здесь не задержался. Вслед за багажным вагоном шёл почтовый. Эти вагоны заметно выделялись своим обликом из остальных, благодаря будке для осмотра пути и характерной треугольной вывеске «Почтовый вагонъ».

Здание вокзала – роскошь николаевского ампира, кирпичная багрово-красная кладка, державное великолепие, резьба, украшения, лепнина – нависало над приезжающими в какой-то сотне шагов. Справа от распахнутых дверей, куда устремлялся основной поток приезжающих, высилось ажурного литья чугунное крыльцо – вокзальный ресторан первого класса. Ромка тронул спутника за локоть.

– Не перекусить ли нам, Вильгельм Евграфыч? Кто знает, сколько придётся мотаться по городу? Дело ваше, как я понимаю, отлагательства не терпит?

Высокая стеклянная дверь беззвучно провернулась, впуская посетителей в зал ресторана Первого класса Николаевского вокзала. Несмотря на то, что только-только прибыл курьерский, везде пустота; огромный буфетный зал – особый мир состоятельных, важных персон, мир людей, свободных от забот тех, кто ездит курьерскими, – чист и тих. Повсюду крахмальная белизна скатертей, вазы, бронзовые канделябры на стенах – имперский стиль самой главной дороги, связывающей старую и новую столицы, не мог не поражать своим великолепием.

Рядом беззвучно возник предупредительный, одетый как парламентарий, официант. Ромка с Евсеиным были препровождены за уютный столик, возле которого тут же материализовался другой служитель с неизменной салфеткой через руку и толстой, в бархате, с бронзовыми уголками, книгой меню.

Евсеин завозился, удобно устраиваясь в кресле, и довольно огляделся по сторонам.

«А ведь привык, привык господин историк к такой жизни! – подумалось Ромке. – Раньше, в бытность университетским преподавателем, он вряд ли мог позволить себе путешествовать первым классом. Умеет ведомство Корфа создать условия ценным сотрудникам…»

– Вы совершенно правы, друг мой. – заговорил, наконец, Евсеин. – Дел у нас с вами невпроворот. Как вы относитесь к тому, чтобы ненадолго прогуляться в ваш двадцать первый век?

Ромка поперхнулся бифштексом. Евсеин участливо глянул на собеседника, дождался, когда тот откашляется.

– Да-да, вы не ослышались. Дело в том, что изыскания в Египте дали неожиданный результат. И теперь я почти уверен, что смогу отыскать… как бы вам это объяснить… – и доцент задумчиво пошевелил в воздухе пальцами. Ромка, едва справившись с кашлем, весь обратился в слух.

– Вы знакомы с теорией ветвления параллельных линий, выдвинутой господином Семёновым?

Ромка в ответ лишь виновато развёл руками. Как-то при нём зашёл разговор о природе перемещения во времени, тоннеля, через который они проникали из двадцать первого века сюда и обратно. Молодой человек целых пять минут пытался вникнуть в тему, и сдался; остальные полтора часа он делал вид, что внимательно слушает Олега Ивановича), а на самом деле отчаянно пытался не заснуть.

Евсеин озадаченно хмыкнул.

– Это несколько усложняет мою задачу. Признаться, я не предполагал… ну да ладно. Тогда, пожалуй, обойдёмся, без некоторых сугубо