И. Ликстанов - Малышок Страница 22

Дикерман вытер платком подбородок, заросший белой щетиной, и снова взялся за щипцы.

- Извините, товарищ инженер! - сказал он сердито. - Кажется, вы помните, что нам говорили на заседании партбюро? Если даже эту чертову «рюмку» нужно калить в золоте, так нам дадут чистое золото. Значит, нужно работать и не опускать рук. Я вам говорю это как старый человек и как молодой член партии.

- Вы на ногах с утра. Отдохните немного.

- Вы тоже с утра не на курорте. Но, конечно, если вы настаиваете, я могу отдохнуть. Так что же советует профессор Колышев?

Они начали совещаться, сколько времени выдерживать «рюмку» в свинце, и Нина Павловна забыла о Косте, да это и к лучшему. Только что он хотел похвалиться своей победой, но радость уже опустила крылышки. Задумчивый, прошел он во второй цех.

Стукачев полсмены учил ребят токарить, а полсмены работал за станком, но делал полторы нормы, как обязался под Новый год, поэтому он иногда задерживался в цехе. Вокруг его станка спорили взрослые рабочие.

- Высокая скорость резания да большая подача - это понятно, - сказал один излих, - никого ты этим, Ваня, не удивил. Однако победитовых резцов опять нет, а сталь-быстрорез горит. Покажи-ка вот новый режим обработки!

- Доказываю, что быстрорез держит, если дать охлаждение, - с вызовом в голосе ответил Стукачев.

- Хорошо, что твой станок с охлаждением, а тут просишь насосики сделать - как горох в стенку. Черепахой ползешь, да и то резцы горят… Что там говорить!

Токари пошли по своим местам, а Костя впился глазами в синюю стружку металла, которая сбегала с резца.

Струйка желтоватой эмульсии падала на резец и пофыркивала, коснувшись горячего металла.

- Берет, берет, парень! - сказал Стукачев, сдвинув кепку на макушку. - Доказываю, что на этой детали можно повысить режим обработки в полтора раза. Нужно только…

Раздался противный визг, какой Косте уже пришлось услышать, когда Катя сожгла резец. Улыбка исчезла с лица Стука-чева.

- Все ж таки сгорел! - процедил он сквозь зубы, выключил станок и задумался, глядя на резец. - Правда, я слишком большую скорость резания закатил. Так еще в цехе никто не работал. А по-старому мне уже неинтересно.

- А на «Буше» можно режим повысить? - несмело спросил Костя. - Хоть чуть… А то «Буш», как черепаха, ползет.

- Не видел ты пломбу? Вам только разреши режим менять, так вы чудес наделаете! И вообще, видишь, что человек переживает, значит, скройся в тени!

Пришлось скрыться в тени ни с чем. Как это ни с чем? В голове толпились беспокойные мысли. Только что семьдесят пять процентов казались ему высокой горой, а теперь они стали ниже муравьиной кучи.

Забыв о киносеансе, он вышел во двор. Здесь разгружались машины, доставившие заготовки с трубопрокатного завода. Громко командовал разгрузкой начальник материального склада, маленький толстый человек. Вдоль стен поднялся высокий штабель труб, похожий на медовые соты. По сравнению с этой грудой металла «Буш» показался крохотным, бессильным.

Когда Костя вспомнил о кино, оказалось, что сеанс уже кончился и все разошлись по домам.

- Ой, Шагистый Севку Булкина загрыз! - крикнула Леночка, налетев на Костю, как бомба. - Иди скорей, а то будет ужас!

Со двора вперемежку доносились звонкий голос Катюши и грозное рычание. В сугробе возле крыльца возилось что-то темное, а на крыльце подпрыгивала Катя.

- Шагистый, Шагистый, - выкрикивала она, - покажи ему, как драться! Проучи его - пускай помнит!

«Урры!» - отвечал Шагистый, готовый выполнить приказ хозяйки.

Это было не дело, это никуда не годилось. Костя крикнул: «Поди прочь, хвостатый!» - и пнул Шагистого в бок. Громадный пес, рыча, отскочил. Сева поднялся из сугроба весь в снегу. На крыльцо выбежала Антонина Антоновна.

- Ах, бесстыдница! - разахалась она. - Да что же это такое? Да как же тебе не совестно!

- Он тоже сам виноват! - подала голос Леночка. - Он Катю толкнул, а потом меня, не понимаю, за что…

- Счастье его, что Малышок заступился! - бушевала Катя. - В другой раз прикажу Шагистому еще не так! Пускай руки в ход не пускает! Будет лодырь ходить рваный-латаный!

В боковушке Костя разглядел, что у Севы совсем белое лицо. Привалившись боком на подушку, он тяжело дышал, с полузакрытыми глазами. На его руке багровел след, оставленный крепкими зубами. Шагистый не любил Севу, так как чувствовал, что его не любит хозяйка, и охотно показал, что такое зубы лайки-медвежатника.

- Зачем девочек трогаешь? - сказал Костя.

- Знаешь ты… - ответил Сева бессильно. - Кто их трогал! А она идет с Ойкой да на всю улицу: «Лодырь, лодырь, господин-сковородин Булкин-Прогулкин!» А я терпеть должен, да? Подумаешь, задается, что девяносто пять выработала!…

Сказав это, Сева отвернулся. Костя заметил, что у Севы вздрагивают плечи, и вдруг пожалел товарища, только он не понял этого, так как жалость прикинулась досадой на Катюшу. Не имела она права напускать на Севу глупого Шагистого. Собака должна знать свое дело - стеречь дом, поднимать медведя, вылавливать белку, а это что же такое - на человека! Так не годится! Снимая валенки, Костя сердито посапывал.

Он даже не пошевелился, когда за дверью послышался властный голосок:

- Малышок, зайди на минутку!

- Что же ты не бежишь к Галкиной? - насмешливо спросил Сева. - Пойди подслужись… Катька перед сеансом рассказывала ребятам, что взяла над тобой шефство, на буксире тащит. Красота! Ученик перед учительницей на задних лапках служит… Тьфу!

Сева не подозревал, как много соли и кислоты оказалось в его словах. Костина гордость встала на дыбы.

Так вот что оказывается: Катя болтает, что он ее подшефный, что он тащится на буксире, как слабое звено! Вот куда дело пошло!

- Врет! - пробормотал Костя. - Она только малость помогла. (Сева при этих словах хмыкнул.) Вот попрошу мастера режим-скорость повысить, сразу норму дам.

- Так он тебе и разрешил! Пломбу видел?

- А коли «Буши», как черепахи, ползут!

- Нарочно такой режим для «Бушей» сделали… Не позволит мастер менять. - Помолчав, Сева добавил: - А мы с Колькой знаем, как можно норму сделать и пломбу не трогать. Пока мастер в доме отдыха будет, можно попробовать. Может, даже полторы нормы выйдет…

- Полторы? -усмехнулся Костя. - Вот сделай да меня научи, спасибо скажу…

Наступило молчание.

- А если сделаем полторы нормы, в тайгу пойдем? - спросил Сева.

- Чего рядишься? Сначала сделай, а потом, может, и потолкуем, - ответил Костя все так же насмешливо.

В сенях послышались голоса девочек. Провожая подругу, Катя умышленно громко сказала:

- Я уверена, ну совершенно уверена, что мы завтра перевыполним норму. Пожалеет гога-магога, что с Булкой нянчится!

- Ой, не кричи! - взмолилась Леночка. - А что, если не получится?

- А я говорю - получится, получится, получится! - пропела Катя и хлопнула дверью.

Обитатели боковушки совещались. Сева рисовал что-то на клочке бумаги, а Костя, рассматривая чертежик, сомневался, но сомнение становилось все слабее, а желание попытать счастья - все сильнее.

Затихли далекие утренние гудки, и давно уже проснувшийся Герасим Иванович вздохнул.

- Что-то мои галчата поделывают? - сказал он соседу, разделившему с ним комнату в доме отдыха. - Вот ворчишь на них, так и оттрепал бы за уши, чтобы не баловали, а не видишь их, и всякие думки являются.

Отдыхает, отдыхает старый мастер. Как только новые станки заняли свое место в заводских цехах, как только получили они все необходимое для работы, директор приказал Герасиму Ивановичу отправиться в загородный дом отдыха на два-три дня. Поехал мастер - и не обрадовался. Принялись за него врачи, как за старый станок: и осматривают, и выслушивают, и в ваннах полощут, и даже к энергии подключают - честное слово, устраивают электролечение. Герасим Иванович не протестует - он понимает, что у врачей тоже есть своя норма выработки, он им не мешает выполнять план, он только скучает по цеху.

Все грезится мастеру, что он идет между станками, заложив руки за спину, и замечает всякую мелочь. Что это Степа Турбин такой бледный? Болен паренек или дома что случилось? На Петюниной ботики новенькие. Ишь как сияет своими сиреневыми глазками, щеголиха курносая! Вот возьмем да проверим, как она за станком ухаживает, что ей дороже - ботики или станок. Интересно, куда Сеня Игошин сбежал? Должно быть, опять в третьем цехе пялит глаза, на громадный станок «Булард». Придется паренька на «Булард» отдать - головенка у него хорошо работает, механик растет.

Кажется мастеру, что он и не отлучался из цеха, что в цехе все обстоит по-старому. Ошибается Герасим Иванович. Не все в цехе идет по-старому. Растет, шумит молодежь в шапках-ушанках, задорных беретах, в замасленных ватниках и стоптанных валенках. Вот Маша Петюнина придумала шлифовать деталь 116-«А» по-новому - не кольцо за кольцом, а всю трубку-заготовку сразу. Завкомовский художник, по просьбе Зиночки, написал Петюниной поздравительный плакат и вывесил над доской показателей. Перед этим плакатом, открыв рот, стоит мальчик в длинноухой оленьей шапке и смотрит как зачарованный. Значит, не только Нина Павловна и Стукачев имеют голову, которая думает, - у Петюниной тоже голова настоящая. А что представляет собой Петюнина, если не считать ее новеньких ботиков? Худенькая, маленькая, голосок тихонький, а вот какой плакат написан о ней желтыми, красными и голубыми буквами.