Александр Кулешов - Голубые молнии Страница 24

Обычно в ответ на подобные предположения Таня взрывалась. Поэтому Рена была просто ошарашена, услышав тихое:

— Ты думаешь?

— Да нет, — убежденно констатировала Репа, — теперь уже не думаю, теперь утверждаю.

— Ну и что в таких случаях полагается делать? Ты же специалист.

Но в голосе Тани звучала скорее грусть, чем насмешка. Рена не могла прийти в себя от изумления.

— Таня, серьезно, ты влюбилась! Это ужасно! Я еще никогда не видела тебя такой. Ты влюбилась!

Рена умела хранить тайны. Никто не догадывался о великой сенсации, происшедшей в маленькой комнате деревянного особнячка.

Таня, которая не представляла себе, что значит отсутствие аппетита или сна, не спала в ту ночь почти до утра. А когда уснула, ее одолели сны, чего тоже раньше не бывало.

Она видела себя, Ручьева, Копылова и Васнецова, совершающих бесчисленные прыжки — рекордные, в тыл врага, в море, на солнце и на луну, спасая друг друга, избегая самых невероятных опасностей…

Проснулась разбитая, проспав все на свете.

Не успев как следует причесаться, сделать зарядку и позавтракать, умчалась в медсанбат.

И все равно опоздала.

Работала рассеянно, с ошибками.

Вечером взяла себя в руки.

Ну что, собственно, произошло? Ну, увидела интересного парня. А потом узнала, что парень маменькин сынок, трус, боится прыгать с парашютом и ей, Тане, надлежит участвовать в педагогической операции по спасению этого парня.

И отлично. Во всяком случае, причин для переживаний нет. Пусть переживает Ручьев в предвидении прыжка. Или Копылов, ожидая, чем кончится его затея.

Но не она.

В конце концов успокоилась окончательно. «Вспышка гриппа», как выразилась Рена, прошла.

И вот однажды, направляясь ясным осенним утром в медсанбат, Таня встретила Ручьева.

Румяная, свежая, бодрая, элегантная в своей шинели офицерского сукна и сверкающих сапожках. Таня оказалась в более выгодном положении, чем Ручьев.

В промасленном, старом комбинезоне, он тащил тяжелые, неудобные аккумуляторы. Весь раскраснелся, пот заливал глаза, сапоги скользили, чертовы аккумуляторы сползали и вырывались из-под связывавших их веревок.

В тот момент, когда, проклиная старшину с его дурацкими заданиями, дворников, которые не сметают скользкие опавшие листья, завод, где делают такие нелепые аккумуляторы, фабрику, где шьют столь неудобные комбинезоны — словом, все на свете, грязный, злой Ручьев остановился перевести дыхание, перед ним. «как мимолетное виденье, как гений чистой красоты», предстала Татьяна Кравченко. Красивая, счастливая, далекая от его солдатских бед и забот. Та самая, встречу с которой он никак не мог забыть.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом, не говоря ни слова, Ручьев вытер рукавом пот со лба и, наклонившись к аккумуляторам, тяжело взвалил их на плечи.

Он пошел своей дорогой, осторожно переставляя ноги, боясь поскользнуться на мокром, устланном желтыми листьями асфальте.

А Таня смотрела ему вслед. Ей вдруг стало его так пронзительно, так жгуче, по-бабьи жалко, что перехватило дыхание. Ругая себя последними словами за слезливость, глупость и миллион других грехов, она продолжала путь. Одно Таня знала точно — она сделает все, чтоб Ручьев совершил прыжок с парашютом, больше того, она сделает из него спортсмена. Он еще им всем покажет! Он не только прыгать будет, он еще чемпионом станет, рекорды установит! Он…

И у нее стало легче на душе.

Следующая встреча Тани и Ручьева едва не оказалась для них последней.

Произошла она в воскресный день в клубе.

Копылов и Васнецов отправились в городской Дом офицеров на читательскую конференцию, где, как и следовало ожидать, собрались выступить с прямо противоположными оценками обсуждаемого романа. Рена прихворнула. И Таня, оказавшись в одиночестве, отправилась смотреть детектив.

Наконец сеанс кончился, зрители стали неторопливо расходиться.

С темного неба небрежно слетал мелкий дождик, смешанный с первым жиденьким, мокрым снегом.

Белые шары фонарей равнодушно взирали на эту сырую крупу, затемнившую асфальт, рябившую лужи. Люди поднимали воротники пальто, ежились в плащах, потели в пальто и шинелях. Женщины досадливо оглядывали ноги, считая грязевые брызги на икрах.

У Ручьева была увольнительная. Утро он провел в городе на почтамте, пытаясь дозвониться в Москву. Но, как всегда бывает в таких случаях, линия не работала.

Пошел в клуб. Сеанс кончился, а до конца увольнения еще оставалось много времени. Куда идти?..

И тут он заметил Таню. Она стояла одна у фонаря и смотрела в его сторону. Видела ли она его? Он был в тени.

На ее светлых, непокрытых волосах водяная крупа сверкала мелкими бисеринками, воротник штатского плаща был поднят, руки она держала в карманах и не двигалась. Минуту Ручьев тоже оставался неподвижным, потом глубоко вздохнул. словно собрался лезть в холодную воду, и решительным шагом пересек улицу.

— Здравствуйте, Таня, — сказал он тихо и протянул руку.

Она не удивилась. Только спросила:

— Вам кто сказал, как меня зовут?

— Ваш рентгенолог, тогда…

— Ах да, верно. А вы Ручьев — тринадцатый?

— Я ж вам говорил, что не суеверный.

Таня подняла лицо к неприветливому небу, поморщилась, спросила:

— Прово́дите?

— Провожу.

— У вас увольнительная? До каких? — забеспокоилась Таня.

— Не волнуйтесь. Времени много.

— Ну тогда пошли, — сказала она и решительным жестом взяла его под руку, — я вас чаем угощу.

Первую часть пути по пахнущим мокрой корой улицам, под облетевшими, голыми деревьями прошли в молчании.

— Вы почему стали десантником? — неожиданно спросила Таня.

— Надо же было куда-то идти. — Ручьев отвечал не торопясь. — Я решил, что больше всего подхожу в ВДВ.

— Почему?

Он пожал плечами.

— Ну, спортсмен… и вообще характер такой…

— Какой? — оживилась Таня. — Какой у десантников характер?

Ручьев не отвечал.

— Вы что, любите приключения, трудности? — настаивала Таня, — Вы. наверное, смелый парень?

— Не жалуюсь. — В голосе Ручьева звучало самодовольство.

Таня нахмурилась, но он не заметил этого.

— А с парашютом прыгать не боялись? Первый раз? У вас, в гражданке были прыжки?

— Не было, — попытался уклониться Ручьев.

— И не боялись первый раз? — Таня напряженно ждала ответа.

После недолгого молчания Ручьев сказал:

— Нет, не боялся, — и сразу заторопился словами: — А чего бояться? Столько тренировались, пробовали, прикидывали, с вышки прыгали. Ничего особенного, подошел к двери и бух! Только глаза закрыл. Приземлился нормально…

— А… — сказала Таня. Она незаметно высвободила руку, будто поправить волосы.

— Скажите. — Ручьев поспешил переменить тему разговора. — а как вот вы, девушка, и не боитесь совершать всякие там рекордные прыжки и ночью, и с большой высоты?..

— Привыкла, — Таня говорила сухо, но он по-прежнему ничего не замечал.

— А первый прыжок? Боялись?

Таня усмехнулась.

— Я-то действительно ничего не боюсь. — она посмотрела в глаза Ручьеву, — кроме мышей. — добавила она. — Вы не боитесь мышей?

— Мышей? — удивился Ручьев. — Почему их нужно бояться?

— Ну не знаю, — Таня пожала плечами, — Мне, например, непонятно, как можно бояться прыгать с парашютом, а вам непонятно, как можно бояться мышей. У каждого свое…

Ручьев насторожился. Но мысль, что Таня знает его позорную тайну, не приходила ему в голову.

— Да, конечно. Вам поправился фильм?

— Вы считаете, он может кому-нибудь поправиться?

Ручьев улыбнулся:

— А почему нет?

— Как почему? — возмутилась Таня. — Он же глупый! По-моему, простительно рассказать глупую историю — ее услышат пять-шесть человек, но ведь фильм-то увидят миллионы. Ну что за следователь? Его же ребенок обведет вокруг пальца…

Некоторое время оживленно обсуждался фильм.

Потом разговор, пройдя по кругу, вернулся к прежней теме.

— По-моему, — говорила Таня, — к каждой военной профессии, как и гражданской, надо иметь призвание. Один любит математику — иди в ракетчики, другой — соленые ветры — крой в моряки. И к десантной службе тоже надо иметь склонность. Десантники — это люди очень смелые, решительные, быстрые, инициативные. Вы подумайте, ведь летят через линию фронта — уже опасно, прыгают — тоже опасно… — Что-то вспомнив, Таня торопливо добавила: — В военных условиях, конечно. А ведь это только начало. Главное-то бой.

— Да все это известно, все это я не раз уже слышал, — с неожиданной досадой воскликнул Ручьев. — но в будущей войне все будет по-другому. Сбросят атомную, а потом на опустошенное место — десант. Десанты будут многотысячные, с танками, реактивными установками, орудиями.