Посторонним вход воспрещён - Борис Борисович Батыршин Страница 26

Шурик открыл дверцу и сел рядом с расстроенной девушкой, – Ерунду сказал, дурак, виноват. Если бы ты туда не залезла, мы бы всего этого не узнали. Алис, пойми, для тебя это просто журналистское расследование, а для меня – гораздо большее. Олегыч и Макар наши, реконструкторы. Как бы тебе объяснить… Реконструкция – это не просто увлечение прошлым. Это ещё и товарищество «людей с лица необщим выраженьем», понимаешь? Мы ненормальные, чокнутые, если хочешь, одержимые. А ещё мы очень крепко дружим. У моих друзей – проблема. А значит, это и моя проблема. И если я сейчас не сделаю для них все, что только смогу, то буду считать себя дерьмом всю оставшуюся жизнь.

– Хорошо, – тихо сказала Алиса, – я всё поняла. Я туда пока не пойду. И зря ты думаешь, что я – беспринципная тварь, которую интересует только сенсационный материал. Этот материал никуда не годный, между прочим. Ненаучная фантастика типа летающих тарелок. Ни один серьёзный журналист про такое писать не станет – побоится угробить свою репутацию. Это как актрисе в порнофильме сняться. Я пошла делать эту штуку, – кивок на «искалку», – ясно понимая, что, скорее всего, никогда про это не напишу. А теперь – эта история для меня уже больше, чем обычное журналистское расследование. А сейчас иди, Шурик, иди, пожалуйста. Потом созвонимся, хорошо?

Шурик хотел что-то сказать, но посмотрел на Алису, вздохнул и вылез из машины.

Алиса ехала домой без мыслей, без эмоций, сосредоточившись на дороге. И только дома, сунув в вазу «искалку», дала волю слезам.

Потому что за захлопнутой дверью остались не только незнакомые ей Семёновы, Смольские, Каретников и Войтюк – за ней остался барон Евгений Петрович Корф, идеальный мужчина, принц на белом коне, о котором мечтает каждая девушка. И только теперь, когда чуда не произошло, Алиса призналась себе, что влюбилась в него. Влюбилась глупо и безнадёжно, как тринадцатилетние девочки влюбляются в рок-звезд.

XXV

Апрель 1888-го года.

В Москве полно народу.

– Уже больше года здесь, а всё никак не могу привыкнуть к таким перлам – сказал Ромка.

Он в недоумении стоял перед пёстрым двухэтажным домиком в самом начале Гороховской – там, где она выходит на Земляной вал. Фасад домика украшала вывеска:

Рудометчикъ Нефедъ Шелепко

онъ же омозолю съ корнемъ

Чуть дальше, на соседнем «особняке», над особой, наполовину застеклённой дверью, значилось:

Кислощёвое заведеніе съ газировкой фрухтовой воды.

К. Панкратовъ.

Возле двери толпилась стайка гимназистов – большие, телячьей кожи, ранцы, лопоухие, стриженные почти налысо головы, шинели с откинутыми на спину башлыками – в Москве по утрам подмораживало.

– Вот поди, додумайся, что это за «помозоли»? По нашим временам – точно вопросик для «Что, где, когда»…

– Да чего тут гадать? – добродушно заметил его спутник, солидных габаритов человек с длинными запорожскими усами и смушковой шапке-папахе.

– «Рудомётчик» – значит отворяет кровь по всякому нездоровью. Ну и, как водится, и мозоли срезает. А иногда такие умельцы-знахари ещё и пиявок ставят.

Последнюю реплику услыхал молодец, высунувшийся из загадочного заведения – судя по всему, сам Нефёд Шелепко.

– Так ведь был у меня раньше по пиявкам, Ерофей звали. Выгнал я его взашей. Портило, не лекарь – то ли дело, были ране пиявочники-цырульники! А этот – страмотишша одна, клиенты жалобятся, спасу нет…

Говорливый знахарь перевёл дух и посмотрел на физиономию другого Ромкиного спутника. Щёку доцента Евсеина украшала не слишком крупная, но приметная бородавка.

– А вот, господин хороший, можем бородавочку вам свести? Один пустяк – сало свиное с солью, сочёк от цветка подорожника жёлтого. Вот и всё! Никакая бородавка не устоит. Только денежки уплатите, а мы уж со всем нашим старанием…

Огорошенный бесцеремонным обращением доцент открыл, было, рот, чтобы ответить нахалу, но Гиляровский, похохатывая, крепко ухватил его за рукав и увлёк прочь. Вдогонку им неслось:

– Очень обидно, ваше степенство, такая к моим словам непочтительность! Могли бы и ответить, не побрезговать, а вы изволите харю от моей личности воротить!..

– Да, это Москва. – отсмеявшись, репортёр полез в карман за платком, высморкался. – Тут за словом в карман не лезут, это вам не чинный Петербург. Нет, но каков гусь, а? Мы ему слово, а он – десять: шестизарядная пустомеля системы Лефоше, а не человек!

– Не понимаю я вашего, Владимир Алексеевич, панибратства с подобной публикой. – сварливо отозвался доцент, высвобождая из лапищи Гиляровского рукав пальто. – Вы, как человек образованный и пишущий, должны понимать, что…

– Это ты, дюша мой, «высокообразованный». – хохотнул Гиляровский. – А нам ку-у-да, всё образование – в юнкерском училище недоучкой, да в цирке, да в бурлацкой артели… Нет уж, ты, братец, народ слушать научись, без этого в нашем, газетном деле невозможно-с! Вот где живое слово, куда там Пушкину с Некрасовым, да и нам, высокомудрым… и он кивнул на мальчишку-газетчика, надрывавшегося на углу:

– Последние новости дня, «Вечернее время! – орал юный распространитель прессы. – Хроника – Негус абиссинский купил апельсин мессинский, зонтик от дождика, два перочинных ножика! Как в Африке пушками сражаются с лягушками, как земля кружится, как кто с кем дружится, как шах персидский прошёл по улице Мясницкой! Как и почему у Вильгельма – анператора прусскова длинный нос прирос!

– Но это же возмутительно – вот так издеваться над одним из могущественнейших монархов Европы, к тому же, дружественным России! – возмущался Евсеин. – Куда полиция смотрит!

Но Гиляровский, не слушая, направился вниз по Гороховской; незадачливому доценту оставалось только поспешать за своим спутником.

Репортёр напросился за компанию с Ромкой и Евсеиным, в общем, случайно: явившись на Варварку, они как раз наслаждались горячим чаем, как вдруг, в Яшину «сыскную» контору нежданно заявился Гиляровский. Он был здесь желанным гостем и порой подолгу просиживал за конторкой, беседуя с серой мышкой Натальей Георгиевной о городских делах. Увидав гостей, Владимир Алексеевич обрадовался и насел с расспросами. Он был в курсе дел гостей из будущего, так что Ромка не счёл нужным скрывать от репортёра цель визита.

И как-то само собой получилось, что на охоту за следами порталов, они отправились втроём – Ромка, Вильгельм Евграфович и Гиляровский. До Земляного вала дошли пешком; по дороге зашли в мастерскую под вывеской «Лудимъ, паяемъ, починяемъ ведра тазы и каструліи», и там им по чертёжику, извлечённому доцентом из бумажника, быстренько спаяли мудрёную проволочную конструкцию. Пока Владимир Алексеевич развлекал лудильщика беседой, Евсеин закрепил на новорожденном агрегате пяток драгоценных зёрнышек.

Опробовали его тут же, возле мастерской – безрезультатно. Оставалось идти на Гороховскую и искать вожделенную «тень» портала уже там.

Евсеин, позабыв о невоспитанном «рудомётчике» с головой ушёл в процесс – лицо его стало отрешённым, глаза доцент то крепко зажмуривал, то закатывал вверх. Прохожие недоумённо косились на приличного господина, занятого странным баловством с проволочной бирюлькой. Около троицы уже вертелись