Альберт Лиханов - Лабиринт Страница 28

Он что-то говорил, но Толик не слушал, будто отец стоял за толстым стеклом. Потом повернулся и побежал.

- Толик! - крикнул отец. - Подожди!

И Толику послышалось отчаяние в его голосе. На он лишь прибавил ходу.

Толик бежал размеренным шагом, как спортсмен, - согнув в локтях руки, дыша носом, сильно отталкиваясь ногами от земли, и вдруг услышал за спиной шаги.

Кто-то гнался за ним. Тот, сзади, приближался, и Толик рванулся вперед. Он уже не думал, что надо сгибать руки в локтях, дышать носом, сильно толкаться ногами. Толик мчался по дороге и слышал сзади тяжелое, прерывистое дыхание.

"Что же, - думал он, - значит, так? Отец обозлился и решил поговорить с ним, как тогда, на пляже? Дать ему как следует, чтоб выслушал и понял? Доказать свою справедливость? Ну уж нет! Этого не будет!"

Толик бежал все дальше и чувствовал, как наливаются тяжестью ноги. Во рту стало горько, грудь сжимало. Изнемогая, он обернулся и рванул из последних сил. За ним бежал не отец, а его новый сын. "Подговорил! - решил Толик. - Или сам решил расквитаться за вчерашнее!"

Но сил больше не было, и Толик, еле дыша, прислонился к заборчику.

Боксеристый Артем медленно подходил к нему.

- Ну на, бей, бей! - сказал отчаянно Толик. Все стало ему опять безразлично.

- Ну и бегаешь! - отдуваясь, проговорил Темка. - Будто кто гонится!

"Будто не гонится?" - ответил про себя Толик, но промолчал, удивляясь, что новый сын не торопится. В таких делах всегда торопятся.

- Слушай! - сказал Темка, блестя на солнце своим ежиком. - Есть разговор!

"И у этого разговор", - подумал машинально Толик, но послушно пошел за Темкой. Они уселись на бревнышке под каким-то забором, и Темка вытащил сигареты.

- Куришь? - спросил он басом.

Толик мотнул головой. Но вдруг, неожиданно для себя, взял сигарету.

Подозрительно поглядывая на Толика, Темка поднес ему огонь. Толик втянул в себя горький дым. В горле защипало, ужасно захотелось кашлять, но он только крякнул, сдерживаясь, стараясь не ударить в грязь лицом. Теперь Толик дым не вдыхал, а глотал или выдувал носом, и очень походило, что он в самом деле курит. Только выступили слезы - вот и все.

- Дурак же ты! - убежденно сказал Темка, растягиваясь на бревнышке и дымя сигаретой. - Набросился на меня, а хоть бы спросил: нужен мне твой отец?

Толик удивленно уставился на него.

- Ты же его новый сын? - спросил он.

- "Новый, новый"! - обозлился Темка и даже покраснел. - У меня свой отец есть!

Толик ничего не понимал.

- Что, у тебя два отца?

- Ох, дурак! - подскочил Артем. - Ну, дурак! Отец у меня один, его мать выгнала, а потом твой пришел. Понял?

Толик кивнул.

- Ну так слушай! - сказал Темка и поднялся, чтобы идти. - Этот твой отец мне - до лампочки. Понял? У меня свой есть! Понял? А твоего я ненавижу. Понял?

Толик кивал головой после каждого Темкиного вопроса.

- Вот ты найди его, - велел Темка. - И скажи, что я его ненавижу. Понял? И пусть уходит!

Толик опять кивнул.

- Я и сам ему говорил, - грустно сказал Темка, - да мать плачет. Говорит: "Повешусь..."

Он вздохнул.

- Если бы не мать, - сказал он, - я бы давно куда-нибудь драпанул.

7

После встречи с Темкой Толик снова бросил якорь у окна. Часами он торчал на подоконнике, пустыми глазами разглядывая улицу. Если бы кто-нибудь спросил его, что он там видел, Толик пожал бы плечами. Он ничего не видел. Все, что отмечали его глаза, в голове не оставляло никакого следа.

Толик думал совсем о другом.

Толик думал, что, значит, у отца не все так просто, если новый сын его ненавидит. Выходит, они теперь в сговоре с Темкой. Толик хочет, чтоб отец вернулся, а Темка - чтобы ушел от них. Вот так. Любовь и ненависть соединились.

Раньше Толик всегда ждал, что ему скажут взрослые. Что они решат. Что они сделают. А ты уже на сделанное гляди: нравится не нравится - не твое дело. Готовые решения кушай - подают их тебе на блюдечке, как кашу. Любишь не любишь - лопай!

Теперь все переменилось. Теперь он не станет молчать и ждать, что ему скажут. Надо действовать, чтобы все было в порядке. Надо вообще действовать в жизни, а не ждать!

Толику казалось, что раз их теперь двое, они сумеют добиться своего. Надо только сказать отцу, что Темка его ненавидит. Что у него есть свой отец и новый ему не нужен. Как жить с сыном, который его ненавидит? Отец должен уйти...

Думая об этом, Толик не переставал удивляться: почему отец женился снова? Как хватило решимости у него? Отцу было тяжело дома, и он ушел Толик прекрасно понимал это. Ведь он ушел не просто так. Он ушел потому, что не мог смириться с бабкой. Он ушел в знак протеста - и это была борьба!

Тогда Толик жалел, любил, понимал отца. Сейчас - презирал!

Выходит, все это была липа? Обман? Пустые слова и пустые поступки раз отец так быстро успокоился. Нашел новую жену. Нового сына...

Толик жестоко судил отца, сам порой не веря во все, что случилось. Это казалось фантастическим, невозможным, страшным: отец - изменник... Толик вспоминал, как он мучился, написав две жалобы на завод. Он считал, что совершил преступление, написав эти письма - первый раз избитый, другой желая уберечь отца. Как он мучился, как он ненавидел себя! Но ведь ничего не мог поделать. А отец? Кто заставлял его?

Нет, то, что произошло, нельзя было понять, и Толик думал о мести.

Темка, кажется, придумал неплохо Толик найдет отца и скажет ему, что все бесполезно, что Темка ему никогда не будет сыном как Толик, что Темка ненавидит его.

Неожиданно Толик вспомнил день, когда был суд. Вспомнил, как говорил отец с мамой в стеклянном кубе "Силой не удержишь", - сказал отец. Правильно, силой не удержишь. Может, он хочет всем этим доказать что силой его не удержишь?

Толик вышел на улицу и услышал странные звуки. Вроде музыка, но какая-то не такая.

На трамвайной остановке окруженный людьми стоял маленький толстый дядька в соломенной шляпе. Он был, наверное, чуть повыше Толика и в три раза толще Толику сразу стало жалко его. Некрасивые люди всегда вызывали в нем смертельную жалость и слезы, а этот, в соломенной шляпе, еще держал на себе толстую медную трубу и дул в нее, отчего щеки его округлялись и он становился совсем страшным.

Дядька играл старый вальс - Толик слышал не раз эту музыку, она называлась "Амурские волны", - глаза его печалились, он был немного выпивши.

Толпа на остановке посмеивалась, а дядька все играл, пропуская трамвай за трамваем, будто он специально стоял и провожал трамваи. Пу-пу-пу, пу-пу-пу, пу-пу-пу! - торжественно гудел он, а люди подходили, похихикивали, показывали на него пальцем; кто-то постучал из-за спины по его шляпе.

Дядька перестал играть, оглянулся, нахмурил белесые брови. Подошел трамвай, он полез в него, не сняв трубу, и, конечно, застрял. Люди на остановке засмеялись хором, кто-то свистнул. У Толика навернулись слезы. Жестокий, жестокий народ! Он подскочил к трамвайной двери и помог толстяку снять трубу. Дядька забрался в трамвай, а Толик обернулся к людям на остановке, посмотрел, как они тупо хохочут, и крикнул захлебываясь:

- Что он вам сделал, гады? Что сделал?..

Кто-то осекся, но остальные продолжали смеяться, словно ничего не слышали. И вдруг из трамвайного окна высунулся толстяк. Он обвел толпу тоскливым взглядом.

- Эх, чудаки! - сказал он. - Смеетесь? А я друга сейчас похоронил. Тридцать лет рядом в оркестре играли.

Он сел, выставил из окна трубу и снова заиграл медленный вальс.

Пу-пу-пу, пу-пу-пу... - загудела труба, и трамвай медленно-медленно тронулся.

Люди на остановке быстро расходились, заспешив куда-то, а Толик стоял на рельсах, скрипя зубами, чтоб не зареветь, и смотрел, как уплывал по синим рельсам красно-желтый трамвай с трубачом.

Ему казалось, что это над ним хохотала толпа и что это у него умер старый друг. Да ведь так оно, в сущности, и было. Кто-то взял его за руку. Толик поднял глаза. Это был отец. Вот он, умерший друг. Стоит цел и невредим, человек, меняющий сыновей.

- Мне надо поговорить с тобой, - сказал Толик отцу, глубоко вздыхая, как бы освобождаясь от трубача.

- И мне надо поговорить с тобой, - ответил отец, вынимая папироску.

Они зашли в стеклянный кубик. Им поставили вазочки с цветными шариками, и Толик спросил первым:

- Зачем ты сделал это?

- Ты должен попытаться понять меня, - сказал отец, опуская голову. - Я измучился от такой жизни. Твоя бабушка невыносима. Мама не любит. Лучше как ножом: обрубил - и все... - Он заглянул Толику в глаза. - Единственное, что я хочу, единственно, о чем думаю все время, - чтобы понял и простил меня ты. Я тебя очень люблю, - сказал отец, - и прошу остаться моим сыном.

Он сказал слово "моим" громче, будто хотел подчеркнуть, что Толик должен быть не чьим-то там сыном. Чудак человек! Разве можно стать чужим сыном, если у тебя есть отец?

- Ты понял меня? - спросил отец.

Толик вспомнил трамвай, уплывающий с трубачом. Вспомнил людей на остановке. Тем, веселым, было не до толстяка. Он их рассмешил, вот вам и все. А как мало! Как мало смеяться, когда надо плакать! Ах, люди, как часто не понимают они друг друга! Не хотят понять. Вот и отец спрашивает: "Ты понял меня?" - потому что сам ничего не понял. Потому что у самого сил понять не хватило.