Радий Погодин - Рыба Страница 3

- Под пирсом пойдем и поплывем сначала под пирсом, а как пирс кончится - по открытой воде. Ближе всех "Двадцатка" стоит - у кормы ялик. По-собачьи, чтобы без всплесков. - Куница уже разделся, Женьку ждал. - Ну, - сказал он, - пора.

Они пошли вдоль пирса и, пройдя несколько шагов, забрались под настил, где пахло дегтем и тухлой рыбой. Дно понижалось быстро. Через несколько шагов пришлось плыть. Женька тут же стукнулся лбом в сваю, пирс загудел - ему показалось, - а сам он пошел ко дну. Ему стало страшно, потом смешно, он поправил одежду, закрепленную на голове, пригляделся и как бы осознал окружающее его пространство; вода даже под пирсом, в тени, слабо светилась, бликовала, настаивалась то синим, то коричневым цветом, сваи же были плотными и черными, они четко вздымались и несли на себе тоже черный настил - в щелях светлело небо. Женька неторопливо поплыл за Куницей, не суетясь и от этого приобретая свободу движений. Он видел, где кончается пирс, - там пространство резко светлело. Подплыв к Кунице и уцепившись за сваю, Женька разглядел две пары ног, свисающих над водой. Куница прижал палец к губам.

- Дед, - послышался сверху молодой голос. - Ты испанок видел? - В вопросе слышалась грустная усмешка.

- А где мне их видеть? В нашем лесу они не водятся.

- Что же ты, за весь свой возраст нигде не бывал?

- Где же рыбаку бывать - небось где рыба. С Ильменя на Камчатку пошел, во Владивостоке работал, в Мурманске, в Астрахани, на море Аральском, потом снова на Ильмене, теперь здесь. В отпуск ездил, как водится, на курорт. А испанки... Нет, не встречались. Думаю, бабы как бабы.

- Циник ты, дед, - ответил молодой голос. - Женщин нельзя бабами называть, они будто птички... Ты что, и по телевизору испанок не видел?

- В телевизоре, смекаю, все на один цвет, серые.

- Блондинки тоже бывают. - Молодой вздохнул. - Заработаю, цветной телевизор куплю или в Калининград мотнусь, устроюсь на фрахт, весь мир повидаю.

- Лучше за рыбой иди, в тунцеловы.

- Тунец разве рыба? Это же чемодан, несгораемый сейф. Я рыбу люблю красноперую, с пушистым хвостом... Ленточка есть такая с бантиком, на шляпе. Вот чтобы талию у моей рыбки можно той ленточкой опоясать.

- Русалка тебе нужна, знать...

Куница прыснул, зажав рот ладонью. Голоса на минутку смолкли, затем дед сказал:

- Никак ты всерьез русалку накликал. Вроде хохотнуло...

- Если бы... Дед, дед, всякое чудо кончается простым конфузом: бутылка пустая по морю плавала и утонула, булькнула нам на прощание... Капитан придет, скажи - ждал его Коля и ушел на корабль.

- Подождал бы еще. Мне же его придется переправлять.

- Переправишь, тебе все равно делать нечего.

Коля спустился по деревянной лестнице, отвязал ялик, оттолкнулся от сваи веслом; ялик пошел, прорыв на воде борозду; в темноте борозда казалась глубокой, а ялик тяжелым. Женьке в нос ударили волны. Блики пошли плясать. Женька замерз и не сразу почувствовал, что Куница толкает его в плечо и кивает - поплыли.

* * *

Эхолот щелкал и щелкал. Неощутимо, как взгляд, обращенный внутрь души, к картинам памяти, где вечно плывет Золотая рыбка, устремлялись эховолны, искали в глубинах и близко к поверхности.

Старик сторож сидел на краю пирса, свесив ноги в стоптанных кирзовых сапогах. Ревматизм сверлил кости ног неторопливо и тупо. Боль поднималась от щиколотки, опускалась от колена и, сталкиваясь посреди голени, разогревала ее. Старику хотелось скинуть обувку, чтобы ветер остудил боль, привычную и надоевшую; старухи рыбачки тоскливо шутили: мол, у зажившихся на свете рыбаков на ногах вырастают клешни; давно это было, когда он вытирал нос подолом холщовой коротенькой рубашонки, он тогда все на свои ноги глядел и боялся, что обезобразятся они, такие ровненькие и бегучие.

Старик смотрел в темное море. Под ударами прожектора оно как бы оледенялось.

Думал старик о русалках, о водяных девах. Ведь когда-то возникло такое мнение. Мужики-водяные все, как один, страшные, бородатые, бородавчатые, даже царь - глаза как у жабы. Может, поэтому водяные девы-красавицы на берег лезут.

Старик посмеялся над этой мыслью. А русалок он видел однажды. На Крайнем Севере.

Промышляли рыбу в тундровых озерах. Опускали невод в одну прорубь, выстаскивали в другую, на другом краю озера. Тянули лошадьми. И на лошадях отправляли в поселок за тридцать верст. Пока рыбу грузили в розвальни, она замерзала и звякала, ударяясь друг о друга. Сиги в основном. Тогда он молодой был и солнце на севере было яркое - апрель был. Он с обозом пошел, один на двое саней.

Шли в невысоких скалах, по речке. Тогда он и увидел русалок. Они стояли на хвостах хороводом. В блеске и переливах. Ах, что тогда солнце делало! Обледенелые валуны сверкали, как бриллианты в царской короне. А на снегу радуги. А в радугах шесть русалок стоят на хвостах и тоже сверкают, жемчугами увитые.

Старик вспомнил, как перекрестился он, забормотал: "Свят, свят..." Край глухой, безлюдный. Но все же подошел к ним и обомлел. То была рыба! Шесть крупных нельмин стояли на хвостах, заледеневшие, смотрели в небо большими глазами. А вокруг никого, только круглая прорубь, уже затянутая зеленым льдом. Он хотел вырубить нельмам хвосты, погрузить рыбу на розвальни. Но не сделал. И радовался, что не сделал этого... Наверное, местные люди поставили рыбу свечками, чтобы легче потом найти ее, и приедут за ней на оленях.

На какое-то короткое время были русалки. Были от солнца, от горячей молодой крови. Раз были, так, значит, и есть.

И снова засмеялся старик, глядя в темное море.

* * *

Когда мальчишки подплыли к сейнеру, ялик уже был привязан к корме.

- Сколько он нас в воде продержал, худо-бедно. Зуб на зуб не попадает. Смотри не чихни... - Взобравшись в ялик. Куница подтянул его за веревку к сейнеру, по этой же веревке взобрался на борт, перевесившись оттуда, помог взобраться Женьке.

Они пробежали к надстройке и притаились. На соседнем судне играла музыка. Куница нащупал какую-то дверь, приоткрыл ее, звякнув ручкой.

- Камбуз. Согреемся малость. Трусы отожмем.

В камбузе было тепло. Пахло жареной рыбой. Они отжали трусы, растерли тело майками, но лишь после того, как надели фланелевые рубашки, брюки и кеды, Женька почувствовал, что шея его расслабилась, зубы перестали стучать.

Так же тихо они вышли из камбуза и полезли по железному трапу наверх, на спардек.

- Давай под брезент. - Куница приподнял край сложенного на спардеке брезента. Укрылись брезентом со всей осторожностью, но он все-таки шлепнул о металлический пол углом, тихо, как по воде ладонью.

- Звуки какие-то посторонние, - сказали внизу, - слышишь, то брякнет, то шлепнет...

- Это русалки. Они сегодня меня преследуют, больно я парень красивый. Я тебе, Захар, доложу: талия у них - как песня.

Женька прижался к Кунице, ощущая, как бьется Куницыно сердце; он старался не дышать и, пригревшись, задремал, наверное. Очнулся от шума, от буханья тяжелой обуви. Внизу говорили:

- Самолет передал: на горбатой банке косяк салаки стоит, тонн тридцать...

- Мореходы, как наше дело? Салака хорошо маринованная...

Задремав снова, Женька пропустил момент, когда сейнер снялся с якоря, и не вдруг почувствовал, как металл передает от двигателя ритмичное содрогание, как кренится надстройка. Услыхав шипение воды под форштевнем и словно боясь упасть с высоты, он обхватил Куницу и крепко к нему прижался. Все заскользило неудержимо и ушло в темноту.

Проснулся Женька от необычного света, бьющего сквозь веки, открыл глаза и, ослепленный, зажмурился. Над ним гремел неестественно громкий голос:

- Здорово, русалки!

Женька заслонил глаза ладонью, приоткрыл их и понял - прожектор.

- Как на судно проникли?

- Не кричи в мегафон, мы тебе, что, глухие? - ответил Куница.

Над ними нависал парень с плечами широкими, как качели, и скалил зубы; в свете прожектора парень был резко очерчен в небе и как бы парил. Пахло от него машинным угаром и керосином.

- Ясно. Сыпьте к капитану. - По голосу Женька угадал искателя красноперой рыбы. Парень вздохнул с шумным и нескрываемым притворством. Не везет мне нынче - непруха - со всех сторон исключительное разочарование.

Куница пояснил, толкнув Женьку в бок:

- Не робей, это механик Коля. Шумный он. Его Бухалом иногда называют, кличка такая.

- Я вот тебе побухаю! Сказал - сыпьте к капитану! Захар, выключай прожектор.

Выше, на мостике, раздался смешок, и прожектор погас. Глаза заломило от темноты, ни звезд, ни теней, только разноцветные вертящиеся круги. Механик Коля уже кричал внизу:

- Капитан, на спардеке две темные личности, я соображаю, они в Швецию собираются. Как ты лезешь? Переворачивайся! - Это уже относилось к Женьке. Обалдев от яркого света, от мегафонного голоса и темноты, Женька спускался по трапу вниз головой.

* * *

В рубке было тепло и очень светло.

Капитан посмотрел на ребят как бы вскользь.