Алан Милн - Дом в медвежьем углу Страница 3

4. Мифологизм

Основную особенность произведений 1920-х годов, определивших художественную парадигму первой половины

[16

]

XX столетия, принято обозначать как неомифологизм [Мелетинский 1976}, то есть такое построение текста, при котором архаическая, фольклорная и литературно-бытовая мифология начинает не только служить в качестве основы сюжета, но и управлять динамикой его построения, то есть при котором само художественное произведение уподобляется мифу: повествование становится нелинейным, время -- цикличным, стирается грань между личностью и космосом, материей и духом, живым и неживым и, наконец, что самое важное, между текстом и реальностью, которая его окружает (см. основополагающие исследования по структуре мифологического сознания -- Дж. Фрэзера, Б. Малиновского, Л. Леви-Брюля, О. М. Фрейденберг, К. Леви-Строса, М. Элиаде, В. Н. Топорова). Так, структуру джойсовского "Улисса" опосредует гомеровский миф, "Волшебной горы" Т. Манна -- миф о Тангейзере, "Приговора" Кафки -- библейская мифология, "Замка" -- миф о Сизифе, "Звука и ярости" Фолкнера -- новозаветная мифология и т. д.

Структуру ВП определяет одна из наиболее универсальных архаических мифологем -- мировое древо, воплощающее собой архаический космос [65]. Действительно, дерево -- это центральный объект пространства, композиции и сюжета ВП: все действие происходит в Лесу, а большинство персонажей -- Пух, Поросенок, Сыч* и Кристофер Робин -- живут в деревьях. С деревом связан ряд конкретных сюжетов ВП: на дереве Пух спасается от наводнения (Потопа, которым заканчивается первая книга); с дерева Кристофер Робин наблюдает за происходящим; на дерево лезут друзья-и-родственники Кролика, что

* В данной статье все собственные имена и цитаты из ВП даются по переводу, представленному в данном издании. Обоснование той или иной передачи собственных имен персонажей см. "Обоснование перевода".

[17

]бы обозревать с него самые важные события; дерево служит символом открытого Северного Полюса; на дерево лезет Тиггер с Бэби Ру на спине, чтобы доказать свою жизненную (и сексуальную, как мы увидим ниже) силу; дерево-дом Сыча падает от бури в конце второй книги, что служит символом разрушения архаического мира и ухода Кристофера Робина в большой мир; образованный деревьями круг (Гелеоново Лоно) в финале ВП олицетворяет вечность и неразрушимость мира детства. Но самый универсальный сюжет, связанный с деревом, непосредственно открывает мир ВП. Пух лезет на дерево в поисках меда; ему не удается отнять у пчел мед, но, именно залезая на дерево, он начинает писать стихи, что безусловно является реминисценцией к мифологеме священного меда поэзии, в поисках которого взбирается на Мировое Древо бог Один в "Младшей Эдде".

Противоположное дереву мифологическое пространство -- нора (или яма). В норе живет Кролик, там застревает во второй главе Пух. В яму стараются заманить Heffalump'a Пух и Поросенок, но попадают туда сами.

Мифологической или даже, точнее, ритуально-мифологической природой обладает и сам Лес, играющий одну из главных ролей в обряде инициации. В. Я. Пропп показал связь инициации с природой волшебной сказки. И хотя ВП, по существу, волшебной сказкой не является, тем не менее там можно обнаружить много реликтов как сказки, так и самого обряда инициации.

Отлучка, чудовища (в ВП воображаемые), недостача, борьба с противником (в ВП опять-таки воображаемым), победа и воцарение героя -- все это важнейшие элементы волшебной сказки, по В. Я. Проппу [Пропп 1969}. Самое важное, что инициация -- важнейший семантико-прагматический лейтмотив ВП: инициация Пуха, Поросенка (подробнее ниже). По сути, весь ВП -- зеркало инициации Кристофера Робина. В жизни она затянулась, но на то она и жизнь.

[18

]

Важную роль играют в ВП также мифологемы воды и ветра. Ветер играет чисто деструктивную роль -- разрушает и сносит дома. Вода выступает в демаркационной функции -- отграничивает мир Леса от Внешнего Мира -- и в этом близка смерти. Она изолирует героев не только от внешнего мира, но и друг от друга, как в конце первой книги -- глава "Наводнение"*.

При этом, имея эсхатологические ассоциации ("Потоп") [Аверинцнев 1982}, вода также связана с идеей времени (образ реки в главе "Игра в Пухалки", которое течет медленно, потому что уже некуда спешить). В то же время, вода связана с зачатием и рождением [КJйпер 1986, Топоров 1995] и служит символом возрождения после смерти на новой основе (как живая вода в фольклоре).

Ниже мы покажем, как основные мифологемы ВП тесно связаны с сексуальными и перинатальными явлениями, образуя мифологическо-психофизиологический круг.

5. Сексуальность

Персонажи ВП живут, на первый взгляд, крайне безобидной инфантильной жизнью в лесу: пьют чай, обедают, ходят в гости, лазят на деревья, собирают шишки и желуди, сажают цветы, пишут стихи, посылают друг другу послания, охотятся за воображаемыми лютыми животными и при этом постоянно разговаривают. Между тем и благодаря этому подобно внешне безобидному и безоблачному детству (а ведь в ВП изображен мир детства -с этим никто не станет спорить), которое проникнуто, как показал психоанализ, напряженной сексуальной жизнью, весь текст ВП проникнут изображением детской сексуальности.

* В настоящем переводе главам даны короткие названия. Подробнее об этом см. в разделе 3 "Обоснования перевода".

19

В классическом труде "Анализ фобии пятилетнего мальчика" 3. Фрейд проанализировал сексуальный невроз пятилетнего мальчика Ганса, страдающего навязчивой фобией -- боязнью больших белых лошадей. Не будем пересказывать содержание этого увлекательнейшего произведения, тем более что оно теперь вполне доступно [Фрейд 1990а], но обратим внимание на устойчивую связь между детской сексуальностью и воображаемыми животными-монстрами, которые снятся мальчику или которых он выдумывает. Приведем диалог между Гансом и его отцом, помогавшим Фрейду проводить анализ и терапию невроза своего сына:

На следующее утро я начинаю его усовещивать, чтобы узнать, зачем он ночью пришел к нам. После некоторого сопротивления развивается следующий диалог, который я сейчас же стенографически записываю.

Он: "Ночью в комнате был один большой и другой измятый жираф, и большой поднял крик, потому что я отнял у него измятого. Потом он перестал кричать, а потом я сел на измятого жирафа".

Я, с удивлением: "Что? Измятый жираф? Как это было?"

Он: "Да". Быстро приносит бумагу, быстро мнет и говорит мне: "Вот так он был измят".

Я: "И ты сел на измятого жирафа? Как?" Он это мне опять показывает и садится на пол.

Я: "Зачем же ты пришел в комнату?"

Он: "Этого я сам не знаю".

Я: "Ты боялся?"

Он: "Нет, как будто нет".

Я: "Тебе снились жирафы?"

Он: "Нет, не снились; я себе это думал, все это я себе думал, проснулся я уже раньше".

Я: "Что же это должно значить: измятый жираф? Ведь ты знаешь, что жирафа нельзя смять, как кусок бумаги".

20

Он: "Это я знаю. Я себе так думал. Этого даже не бывает на свете. (Примеч. Фрейда: Ганс на своем языке определенно заявляет, что это была фантазия.) Измятый жираф совсем лежал на полу, а я его взял себе, взял руками".

Я: "Что, разве можно такого большого жирафа взять руками?"

Он: "Я взял руками измятого".

Я: "А где в это время был большой?"

Он: "Большой-то стоял дальше, в сторонке".

Я: "А что ты сделал с измятым?"

Он: "Я его немножко подержал в руках, пока большой перестал кричать, а потом сел на него".

Я: "А зачем большой кричал?"

Он: "Потому что я у него отнял измятого".

<...>

Большой жираф -- это я (большой пенис, длинная шея), измятый жираф -- моя жена (ее половые органы), и все это -- результат моего разъяснения.

Кроме того, изображения жирафа и слона висят над его кроватью. <...>

Все вместе есть репродукция сцены, повторяющейся в последнее время почти каждое утро. Ганс приходит утром к нам, и моя жена не может удержаться, чтобы не взять его на несколько минут к себе в кровать. Тут я обыкновенно начинаю убеждать ее не делать этого ("большой жираф кричал, потому что я отнял у него измятого"), а она с раздражением мне отвечает, что это бессмысленно, что одна минута не может иметь последствий и т. д. После этого Ганс остается у нее на короткое время ("тогда большой жираф перестал кричать, и тогда я сел на измятого жирафа").

Разрешение этой семейной сцены, транспонированной на жизнь жирафов, сводится к следующему: ночью у него появилось сильное стремление к матери, к ее ла

21

скам, ее половому органу, и поэтому он пришел в спальню. Все это продолжение его боязни лошадей [Фрейд 1990а:56-57].

Вспомним, какую большую роль в ВП играют вымышленные, виртуальные животные-монстры: Woozle, Heffalump (Слонопотам), Busy Backson (Щасвирнус), Jagular (оказавшийся Тиггером). То, что эти вымышленные животные имеют агрессивный характер, что они полны, по словам Поросенка, Враждебных Намерений, не вызывает сомнений. Ниже мы покажем, что они имеют сексуальный, анально-фаллический характер.