Софья Прокофьева - Сказочные повести. Выпуск первый Страница 3

Остальное было не лучше. Длинный нос криво оседлали разбитые очки с закинутой за одно ухо петлей из бечевки. Из-под чепца торчали пучки волос, напоминающие перья седой вороны.

Одета старуха была в старый домашний халат, на ногах стоптанные шлепанцы.

— Лентяйки! Бездельницы! Белоручки!

Придворные дамы разом уткнулись носами в коленки. Только мелко дрожали лопатки.

— Молоко! — рявкнула Барбацуца.

Она опрокинула кувшин с молоком над кастрюлей, щедро поливая молоком раскаленную плиту.

— Соль! Сахар! Крупу! — послышалось из клубов молочного пара.

Все это Барбацуца тут же, не глядя, бухнула в кастрюлю.

— Дровишек!

Загудело пламя.

Барбацуца взгромоздилась на табуретку. В клубах белого пара мелькнули ее локти, зеленые, как недозрелые бананы. Барбацуца повыше засучила рукава и старой поварешкой принялась размешивать кашу.

Пузыри вздувались и оглушительно лопались, как будто в кастрюле началась война. Летела к потолку копоть и черными бабочками валилась в кашу.

Барбацуца продолжала бешено вертеть поварешкой.

Соскочив с носа, в кастрюлю нырнули очки Барбацуцы. Вслед за ними в кашу полетел ее старый чепец.

— Готово, — прошамкала Барбацуца.

Поварешкой выудила из каши очки и чепец.

Двое слуг с благоговением наклонили кастрюлю. На золотое блюдо потекла манная каша: белая, пышная, как взбитые сливки.

Маленький поваренок подцепил пальцем повисшую на кастрюле каплю, лизнул палец и зажмурился.

Слуга поднял блюдо над головой и вышел торжественным шагом.

— Дорогая Барбацуца! — растроганно сказал главный повар. — Вы знаете, манная каша — самое любимое блюдо нашего короля. А манная каша, которую варите вы, божественна, бесподобна. Вероятно, вы знаете секрет, как ее варить.

— Надоело… — мрачно проворчала Барбацуца, глядя вниз и шевеля пальцами, вылезшими из драной туфли.

— Как — надоело? — изумился и испугался главный повар.

— Я тоже человек… Всю жизнь — манная каша. Без выходных. Надоело.

— Дорогая Барбацуца, я начинаю волноваться… — с дрожью в голосе сказал главный повар.

— А кто обещал мне помощниц?

— Но… — Главный повар беспомощно указал на придворных дам, уткнувшихся в носовые платки. Можно было подумать, что носовые платки просто приросли к их носам.

— Эти?! — взвизгнула Барбацуца. — Манную кашу надо хорошенько мешать, размешивать, перемешивать. Вот и весь секрет. А моя поварешка, видите ли, слишком тяжела для их нежных ручек. Нет, клянусь последней коровой на этом свете, последней каплей молока, я возьму себе в помощницы первую попавшуюся нищенку, побирушку, оборвашку! Только не этих лентяек! Уф! Да тут задохнуться можно!..

Барбацуца по пояс высунулась из окна.

Над королевским садом в пустом небе висел месяц, острый и желтый.

Прямо под окном на дорожке, посыпанной мелким песком, сидела большущая жаба.

Она была похожа на старый потертый кожаный кошель. Кожа складками сползала на короткие лапы. В лунном свете, как изумруды, сверкали ее бородавки.

Вокруг нее чинно сидели шесть лягушат. Их молодые, туго натянутые шкурки блестели.

Старая жаба строго и задумчиво посмотрела на Барбацуцу глазом, выпуклым, как стекло фонаря. В горле у нее забулькало.

«Или я выжала из ума и из меня пора насушить сухарей, — подумала Барбацуца, — или эта жаба все понимает. Давно не видела такой умной физиономии…»

Жаба что-то скрипнула и уползла в шелковую от росы траву. Лягушата — за ней.

Когда золоченая карета довезла Барбацуцу до ее крепкого деревянного дома с голубятней на крыше, городские часы отбили полночь.

Барбацуца увидела около крыльца какую-то скорчившуюся фигурку.

Она разглядела тощую девчонку в тряпье. В широко открытых глазах девчонки повис месяц.

А Лоскутик, потому что это была именно она, увидела страшную одноглазую старуху. На голове у старухе дыбом торчал чепец, твердый, как коробка из-под торта. Впрочем, для нас в этом нет ничего удивительного, если мы вспомним, что чепец Барбацуцы побывал в котле с манной кашей.

— Вам не нужна служанка? — чуть слышно прошептала Лоскутик.

— Ты бы лучше спросила, не нужна ли мне воровка? — закричала Барбацуца таким страшным голосом, что в окнах соседних домов зашатались огоньки свечей. Барбацуца вытащила Лоскутика из-под крыльца.

— Я не воровка! — вскрикнула Лоскутик, стараясь вырваться из цепких рук Барбацуцы.

— Ах, не воровка! — захохотала Барбацуца. — Шатаешься по ночам около чужого дома — раз! — Барбацуца загнула кривой тощий палец. — Глаза горят — два! — Барбацуца загнула второй палец. — Живот так и распевает песни от голода — три! Хочешь удрать — четыре! Чего же еще? Ясно, воровка!

Барбацуца, держа Лоскутика за руку, втащила в дом. Швырнула ее на лавку. С грохотом придвинула тяжелый стол, так что он врезался Лоскутику в живот и припер к стене.

Затем Барбацуца выхватила из печки целиком зажаренного гуся и шлепнула его на блюдо, стоящее перед Лоскутиком:

— Ешь!

Налила кружку воды, с маху поставила на стол, расплескав половину:

— Пей!

За окном раздался еле слышный вздох облегчения. Барбацуца подскочила к окну.

Она увидела что-то белое и туманное, прилипшее к стеклу.

— Это еще кто тут? — рявкнула Барбацуца. — А палки не хочешь?

Но белое и туманное поморгало выпуклыми глазищами, тихо отлетело от окна и исчезло в темноте.

Глава 5

Жаба Розитта

Тебе, мой дорогой читатель, наверно, совершенно непонятно, как это Лоскутик в такой поздний час очутилась под крыльцом Барбацуцы? И откуда она могла узнать, что Барбацуце нужна служанка?

Но наберись терпения, мой читатель! Мы с тобой немного забежали вперед, и поэтому теперь нам надо вернуться немного назад.

Если ты помнишь, насмерть перепуганные лавочник и лавочница убежали с чердака. После этого Облако спросило Лоскутика, может ли она тихонько спуститься по лестнице. А само вылетело в окно.

Так вот что было дальше.

Лоскутик на цыпочках спустилась вниз.

Впрочем, она могла бы топать, как слон, и танцевать дикий танец на каждой ступеньке. Лавочник и лавочница, заперев дверь на все замки и засовы, залезли под кровать и так тряслись от страха, что подушки и одеяла решили, что началось землетрясение.

Итак, Лоскутик благополучно вышла из дома. За углом она увидела белого льва. Лунный луч проходил через Облако, и в животе у него плясали мелкие капли воды.

— А вещи, пожитки? — спросило Облако.

— Нету. — Лоскутик с виноватым видом развела руками.

— Хорошо, — одобрительно сказало Облако. — И у меня никаких вещей. Не понимаю я людей! Отправляются в путь — тащат на себе какие-то узлы, ничего не видят кругом… Путешествовать надо налегке. — Облако мягко подпрыгнуло. — Ты знаешь, как пройти к королевским садам?

— Кто же этого не знает?

Они пошли по дороге.

Белый лев шел медленно. Пожалуй, четырех лап для него было слишком много. Непослушные белые лапы то и дело обматывались одна вокруг другой, иногда даже завязывались узлом.

— Я, пожалуй, полечу. Ходок я не из лучших.

Облако упруго, как на пружинах, подпрыгнуло и поплыло рядом с Лоскутиком.

— Я бы сейчас выпило полфонтанчика, — мечтательно вздохнуло Облако. — А почему тебя зовут Лоскутиком? Глупое имя.

— За мое платье, — тихо сказала Лоскутик, не глядя на Облако. — Я собираю лоскутья и подшиваю их к подолу и рукавам. Я же не виновата, что мои руки и ноги почему-то все время растут.

— А о чем думают твои папа и мама, которых всегда полно у вас, у людей?

— Они давно умерли. Я их даже не помню.

— Но маленькие люди не живут одни. С кем ты жила?

— Не «с кем», а «у кого», — сказала Лоскутик. — Я жила у чужих людей. Когда я была совсем маленькая и умела только ползать по полу, меня взяла к себе торговка пуховыми перинами. Она набивала пухом перины и подушки. Пух летел во все стороны, а я ползала по полу и собирала его. Когда я немного подросла и уже научилась ходить, меня взял к себе богатый мельник. Весь дом у него был засыпан мучной пылью. Я вытирала пыль с утра до ночи. Когда я еще подросла, я попала к торговке жаренной печенкой. Целые дни я терла песком жирные сковородки. Но торговка выгнала меня. Она сказала, что я стащила кусок печенки. А на самом деле печенку украл ее сынишка — обманщик и обжора. Тогда взял меня к себе трактирщик. Я прислуживала его гостям и носила тяжелые кружки с вином. Но однажды я уронила кружку и разбила. И тогда трактирщик…

— О!.. О!.. — услыхала Лоскутик позади себя.

Она оглянулась.

Облако сидело в пыли, прямо на дороге, маленькое, сморщенное, и обливалось слезами.

— Я так и знало, что все кончится очень плохо, — тряслось оно в лунном свете. — Зачем, зачем ты мне это рассказала? Чтобы я выплакало из себя последнюю воду? Да?