Звезды сделаны из нас - Ида Мартин Страница 30

Они двигают стулья и столики, рассаживаются, и Милана на правах хозяйки положения грациозно оттесняет меня к низенькой деревянной перегородке.

Начинается форменный ад: тупые разговоры и несмешные шутки, вопли и хохот, от которого мгновенно разгорается мигрень. Бобров вот-вот лопнет от самолюбования, Савкин устраивает ему «прожарку», а серая масса хлопает глазами в тщетных попытках понять, когда именно нужно засмеяться.

Артём отстраненно вертит в руках заламинированный листок с меню, но минут через десять сдается и все же включается в общение: то снисходительно, то заинтересованно слушает бредни Миланы и подробно отвечает на назойливые вопросы о себе.

Его тоже накрывает ощущение облома – гнетущее, тягучее, холодное, – но рассекречиваться нам нельзя.

Я запрокидываю голову и в зеркальном потолке далеко-далеко вверху вижу свое отражение: перевернутый двойник со звезды с тоской смотрит вниз – в глубокий колодец моей реальности.

Вгрызаюсь в пирожок и утешаюсь мыслью, что Артём пригласил погулять именно меня, значит, я мелкими шажками иду в верном направлении…

Вволю накрасовавшись, Милана наконец вспоминает о фарфоровой тарелке, наполненной овощами и листьями салата, берет в правую руку вилку, а в левую – нож и пытается ими орудовать.

Артём озадаченно наблюдает за ее ужимками, и черная бровь ползет вверх: закос Орловой под светскую леди настолько жалок, что во мне просыпается подобие сочувствия. В конце концов, я не понаслышке знаю, что такое прилюдно облажаться, и даже врагу не пожелаю подобного.

Но она пригубляет колу, далеко отставляет мизинец и острым длинным ногтем указывает на меня:

– Только посмотрите, как некоторые лопают пирожки и понятия не имеют о манерах!

Все милосердные порывы смывает волна чистейшей злости, и меня несет.

– Дорогая Милана, – отправив последний кусочек в рот, я отряхиваю ладони и чеканю каждое слово, – прежде чем говорить о манерах, попробуй-ка для начала взять вилку в левую руку!

Над сдвинутыми столиками повисает гробовая тишина.

Артём не сдерживает улыбку, а звезда класса, осознавшая промах, бледнеет и покрывается бордовыми пятнами. Я всерьез опасаюсь стать причиной ее инфаркта и заливаю поднявшуюся со дна души горечь остатками кофе.

– Кто-нибудь уже видел шестую серию второго сезона «Черной королевы»? – восклицает Кислова, самоотверженно спасая свою госпожу от полного провала, и остальные с облегчением выдыхают: начинается обсуждение тупого сериала с кучей нестыковок и оборванных сюжетных ходов.

Мне скучно и впору завыть, но уйти – значит сдать позиции и оставить Артёма на растерзание Орловой. Я зеваю, постукиваю ногтями по красному обшарпанному пластику, рассматриваю сколы на маникюре, грызу губу.

Потом достаю телефон посмотреть время. Я с самого утра не заходила в Сеть и сейчас сразу замечаю белый конвертик оповещения – это Глеб, больше некому.

С нетерпением открываю его новое послание и… тут же прикрываю экран ладонью, отвожу глаза и краснею как рак – становится неловко, жарко, душно.

Я ожидала увидеть все что угодно, но только не то, что увидела.

Стараясь не смотреть на пришедшее фото, быстро пишу:

«Ты дебил? У тебя украли рубашку? Если собираешься на что-то намекнуть, вслед за другими извращенцами улетишь в чс!»

Заношу палец над экраном, но, выдохнув сквозь сведенные челюсти, все же перемещаю взгляд чуть выше.

Черт. Я знала, что он симпатичный, но списывала это на удачный ракурс и не загонялась. А сейчас окончательно убеждаюсь: он обезоруживающе, опасно красив – в темных глазах можно утонуть, от яркой улыбки – растаять, а в объятиях спрятаться от всего мира. Против воли и вопреки здравому смыслу я безнаказанно пялюсь на фотку, и в солнечном сплетении разливается кипяток.

Происходящее за столиками перестает волновать, щеки горят, и я глотаю вставший в горле комок. Теперь, понимая, какой он на самом деле, смогу ли я вот так запросто с ним общаться?..

Мозг заклинило, мысли разбежались, словно испуганные тараканы. Впервые я не знаю, как прокомментировать то, что он сделал.

Малодушно стираю неотправленное сообщение и с ощущением полной катастрофы прячу телефон обратно в карман.

Глава 15. Глеб

Каждую субботу мы ездим к Мишке в реабилитационный центр. Мама собирает огромные сумки с едой, которую копит всю неделю, и какие-нибудь вещи: новые носки, бритвенные станки, журналы (она до сих пор думает, что их кто-то читает), крем для рук, пилку для ногтей или очередную иконку. Мама всегда находит, что взять, хотя Мишка ничего не просит, но и ни от чего не отказывается. Не знаю, где он держит это барахло, возможно, меняет на сигареты, потому что мама никогда не привозит ему курево, а от него постоянно пахнет табаком.

Поездка к Мишке – мероприятие не очень-то радостное. Полдороги мама суетится, вспоминая, все ли взяла, и каждый раз волнуется, словно не видела старшего сына лет десять.

Мишка же всегда одинаковый: тихий, молчаливый, равнодушный. Он нам не то чтобы не рад – ему все равно. Он под лекарствами и как будто спит на ходу.

Мы проводим в холле для посетителей около часа, и все это время болтает только мама. С ним она такая же жизнерадостная и мультяшная, как у себя в детском саду. Шутит, гримасничает и в лицах пересказывает забавные случаи из жизни своих малышей. Я же там просто мебель. Когда встречаемся, Мишка лишь жмет мне руку, а в конце говорит «пока».

Обратно мы едем не разговаривая. Нам обоим грустно, обсуждать нечего, а у мамы начинается головная боль, и до самого вечера мне приходится занимать себя уроками или школьными проектами, просто чтобы больше ни о чем не думать.

Когда я в Москве, все субботы проходят одинаково.

Но эта немного отличается. Полночи мы болтали с Нелей и теперь я полусонный, заторможенный и по-глупому довольный. Сижу, глазею в окно автобуса на обычную городскую жизнь: на осенние улицы, подсвеченные лучами утреннего солнца, на людей, спешащих по своим делам, на проносящиеся мимо машины, но, хотя и смотрю на них, толком ничего не вижу.

Нелли разрешила называть себя Нелей, и это определенно прогресс. Оказалось, что Нелли в переводе с греческого означает «новая». Так что мне пришлось загуглить значение имени Глеб, и выяснилось, что на древнескандинавском Глеб – это «наследник богов». Неля сказала: «Круто», а мама за завтраком спросила: «Каких еще богов?» Но мне самому этот образ понравился.

Мы долго говорили о кино и обсуждали сериальные проекты последних лет. Неля больше всего любила «Аркейн» и «Темные начала», из-за которых мы потом долго фантазировали на тему собственных деймонов. Так в «Темных началах» назывались воплощения человеческих душ в виде