Л Чарская - Волшебная сказка Страница 4

- Бедняжка, ступай сюда. Я тоже сейчас на Греции... Будем каждая про себя читать по одной книге. Только, чур, уговор дороже денег, не жужжи, а одними глазами читай, без шепота.

- Хорошо, душка моя, хорошо, не буду! Спасибо... - и босые ножки Саши замелькали по направлению Мани Златомиримовой, самой отъявленной "зубрилки", на институтском языке, очень комфортабельно устроившейся на подоконнике огромного дортуарного окна. Теперь вместо одной закутанной в теплый платок детской фигурки на окне выросли две. Книжка лежит на коленях Мани. Она хозяйка и не хочет стеснять себя. Гостья же только бочком заглядывает в раскрытую страницу.

А короткая весенняя ночь уже выводит на далеком небе первые предрассветные узоры.

Надя Таирова, притаившаяся на другом дортуарном окне с учебником на коленях, с удивлением замечает розовую полосу зари, опоясавшую небо. Боже, как скоро промчалась эта ночь! Все казалось, что до утра еще далеко. А как прекрасны были ее ночные грезы нынче! Какое дивное настроение давал этот бледный, призрачный свет. Как рельефно переживались в воспоминаниях картины и образы прочитанного. Действительность с ее скучной прозой отошла далеко-далеко, и девочке в эту ночь кажется снова, что не Надя она, не Надежда Таирова, воспитанница пятого класса Н-ского института, которой суждено держать последний, решительный экзамен завтра, а принцесса, пленница какого-то таинственно заколдованного замка, пленница злого чародея-чудовища, который держит ее за семью затворами высокой башни. А там, внизу, герои-рыцари осаждают замок, пытаясь освободить принцессу из плена... Но высока, неприступна башня, крепки затворы замка, далеко им до терема пленницы. Сам колдун о семидесяти драконовых головах стережет вход в башню, не допускает освободителей проникнуть в свой волшебный чертог. Пленница знает, однако, в чем ее спасение: ей необходим первый взгляд проснувшегося доброго чародея-солнца. Если первый взгляд его золотых очей упадет на нее - она спасена; тогда рухнут злые чары, падут сами собой крепкие затворы, ослабеет дракон-чудовище, и смелые рыцари проникнут в башню. Вот уже скоро-скоро поднимется с голубой постели прекрасный добрый волшебник. Алое пламя зари уже залило небо... Надя смотрит туда большими, остановившимися от ожидания глазами, и душа ее трепещет и сердце бьется частыми-частыми ударами... Сейчас-сейчас поймает она первые брызги золотых лучей!

- Таирова, ты, кажется, спишь с открытыми глазами? Вот смешная! Ха, ха, ха!

Как несносна эта Софи Голубева. Какое ей дело до Нади? Что ей надо от нее? Она своим неожиданным смехом нарушила очарованье, прогнала грезы, прекратила волшебную сказку.

- Мильтиад при Марафоне... Мильтиад при Марафоне... При Марафоне, при Марафоне, при Марафоне... - совершенно бессознательно начинает твердить Надя, поднимая к самому лицу книгу и закрываясь ею от подруги.

А утром, когда заливается, поет звонок в коридоре, безжалостно прерывающий особенно сладкие сны институток, Надя с пустой головой и разбитым от бессонницы телом лениво и апатично одевается, чтобы идти на молитву. Из сорока билетов по курсу истории она знает только первые пятнадцать, да и то с грехом пополам.

* * *

Длинный, крытый зеленым сукном экзаменационный стол, выдвинутый на середину класса, уже сам по себе говорит за торжественность случая.

Пятый класс весь в сборе. Воспитанницы еще задолго до звонка, возвещающего о времени экзамена, сидят на своих местах и, спешно перелистывая страницы "курса", наскоро пробегают в памяти пройденное.

Надя тоже, для "очистки совести", берет учебник. Пунические войны еще туда-сюда, она с грехом пополам кое-как помнит. Но что идет дальше - все уже перепуталось в голове. Про русскую же историю и говорить нечего. Все эти удельные князья - какая путаница, какой сумбур!.. А потом Иваны... Иван Калита, Иван Третий, Иван Грозный... И кто такой Калита? И почему Калита? Какое странное название... А татарское иго? Про иго она совсем плохо помнит... Был Мамай, был Батый... И кого-то ослепили... И будет двойка в лучшем случае, а потому только, что единиц не принято ставить на экзаменационных испытаниях, только поэтому...

Звонок. Все встают. Все кланяются.

- Nous avons l'honneur de vous saluez, madame la baronne! (Имеем честь здороваться с вами, госпожа баронесса!) - дружным хором восклицают девочки.

Входит начальница, инспектор классов, "свой" преподаватель, чужие учителя-ассистенты, назначенные на экзамен, и в их числе "Мишенька".

Еще не старый годами, но болезненный и старообразный, с подагрическими ногами, Михаил Михайлович Звонковский кажется особенно озабоченным и суровым сегодня. То и дело своими нервными пальцами он пощипывает маленькую жидкую бородку с пробивающейся на ней сединой. Михаил Михайлович не может не волноваться. По его мнению, пятый класс слишком мало преуспевает по истории и совсем уже не имеет понятия о хронологии. А между тем он, Звонковский, усерднее, чем с кем-либо другим, занимался с этим классом.

Экзамен начинается, по раз навсегда заведенному правилу, общей молитвой. Все воспитанницы поднимаются, как один человек, со своих мест и выстраиваются в промежутках между скамейками. Дежурная по классу звонким голосом читает раздельно "Преблагий Господи..." Потом все снова садятся, начальство - вокруг зеленого стола, воспитанницы - на своих партах.

- Арсеньева, Аргенс, Беляева, Бобринцева... - громко произносит инспектор классов, глядя в журнал.

Маленькая Арсеньева с испуганным лицом бросается к столу.

Михаил Михайлович чуть заметно улыбается девочке ободряющей улыбкой. О, за эту ему нечего бояться: она на двенадцать баллов знает предмет, а вот Бобринцева так может смутить своими познаниями кого угодно... Веселая проказница-толстушка со смеющимися глазами и ямками на щеках развязно несет какую-то чепуху о Карфагенских войнах и Александре Македонском и так быстро при этом, что за нею трудно уследить.

- Позвольте, позвольте... - не выдержав, останавливает инспектор классов Варю, - не так скоро, не так скоро, я ничего не могу разобрать...

Но та уже несется на всех парах без удержу, сыпля первыми попавшимися в голову именами, цифрами, названиями мест и городов.

- Верениус, Вартышевская, Голубева... - продолжает вызывать инспектор.

Мишенька, с лицом, покрывшимся пятнами волнения во время ответов Вари Бобринцевой, теперь облегченно вздыхает. Добросовестная шведка Верениус и одна из лучших учениц пятого класса Софья Голубева бесспорно отличатся своими ответами и загладят предыдущие, он это знает хорошо.

Так и есть: обе девочки отвечают прекрасно. Баронесса улыбается довольной улыбкой; инспектор одобрительно кивает головой; лица ассистентов проясняются.

- Дарлинг, Дмитриева, Звонарева...

Надя Таирова, словно сквозь сон, слышит произносимые фамилии своих одноклассниц, такие знакомые и незнакомые в одно и то же время. Вслушивается в их ответы, ловит то или другое название, год или имя и обливается потом от волнения и страха.

- Нет, так, как они, она не сумеет ответить никогда. Китайскою грамотою кажутся ей все эти года событий и войн древности с их героями. Никогда она не запомнит в точности ни одного из них. Никогда.

- Мильтиад при Марафоне... Фермопильское сражение... Ах ты, Господи, и когда все это было? Когда?

А экзамен приближается между тем к концу. Добрая половина класса уже вызвана в алфавитном порядке. Все больше и больше прибавляется спрошенных. Воспитанницы с красными, взволнованными лицами одна за другою возвращаются от зеленого стола и снова помещаются за своими партами.

Одни - удовлетворенные, счастливые вследствие удачного ответа, другие - встревоженные, с беспокойным выражением глаз.

Миновали уже буквы к, л, м, н... Скоро придет очередь Нади... Машинально перебирает девочка страницы учебника и ничего не может понять; строки сливаются со строками; в голове сумбур; в ушах звон от бессонной ночи и в мыслях не удерживается ничего, совсем как решето стала голова Нади, самые дикие мысли мелькают сейчас в ее мозгу.

- Что за лицо у инспектора? Как он похож на отца герцога Адольфа, а "Мишенька" - на того кастеляна замка, который похитил бриллиантовое колье герцогини... Ну, конечно, на него, вот только бы наклеить ему большую бороду и...

- Госпожа Таирова, Тонская, прошу... - откуда-то издалека-издалека звучит голос инспектора.

Вздрогнув всем телом, Надя быстро поднимается и идет к зеленому столу. На сукне лежат раскинутые красивым веером экзаменационные билеты. Тонкая трепещущая детская рука протягивается к ближайшему.

- Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его... - шепчет Надя обычную школьную молитву, помогающую, по убеждению институток, во всех страшных и трудных случаях жизни, и левой рукой незаметно крестится под пелеринкой в то время, как правая уже несет неведомый билет.

- Господи, помоги, чтобы из первого десятка, из первого, из первого... - одними губами беззвучно шевелит Надя и, вспыхнув до ушей, переворачивает к себе лицевой стороной билет.