Мадлен Л`Энгл - Ветер на пороге Страница 4

– Доктор Змея! – говорил Деннис. – Вот смехота!

– Хорошее имя! – сказал Сэнди. – Давай нашу змейку в честь ее назовем. Будет Луиза Большая.

– А почему Большая?

– Чтобы не путать с доктором Луизой!

– Ну, доктор Луиза-то все равно больше змеи!

– Для змеи, которая живет в стене сада, Луиза Большая очень даже большая! – взъерепенился Сэнди. – А доктор Луиза для доктора очень маленькая. Ну, в смысле, как человек. Как доктор-то она о-го-го!

– Ну, докторам-то все равно, какого роста быть. Но ты прав: она действительно маленькая, а наша змея большая.

Близнецы вообще редко спорили, а если расходились во мнениях, то быстро договаривались снова.

– Только доктор Луиза – она больше на птичку похожа, чем на змею.

– Ну а разве змеи и птицы когда-то давно, много миллионов лет назад, не принадлежали к одному типу – или как это называется? В общем, по-моему, Луиза – отличное имя для нашей змеи!

К счастью, доктора Луизу это от души позабавило. Люди вообще недопонимают змей, сказала она близнецам, и она лично считает за честь, что ее именем назвали такую прекрасную змею. Кроме того, добавила она, змея украшает собой кадуцей, эмблему профессии врача, так что это более чем уместно.

С тех пор как змею окрестили Луизой Большой, она заметно подросла, и Мег, хотя и не боялась ее по-настоящему, все же, прежде чем сесть, каждый раз оглядывалась, нет ли там Луизы. Впрочем, Луизы было не видно, так что Мег успокоилась и снова вернулась мыслями к Чарльзу Уоллесу.

– Слушай, ты, конечно, намного умнее близнецов, но ведь и они не дураки. Как же они-то выживают?

Чарльз Уоллес сказал:

– Хотел бы я знать! Но они не говорят.

– Для начала – в школе они не говорят так, как дома.

– Ну я же думал, что, раз мне интересно про митохондрии и фарандолы, другим тоже будет интересно!

– Ты был неправ.

– Но ведь мне же это правда интересно. Вот ведь странно…

– Ну, если у тебя родители – физик и биолог, это не так уж и странно, мне кажется.

– Я имею в виду, что большинство людей ничем таким не интересуются.

– Так ведь у них же родители не ученые. Нам от родителей вообще досталось много недостатков. Вот я, например, никогда не буду такой красивой, как мама…

Чарльзу Уоллесу давно надоело разубеждать Мег.

– В фарандолах самое невероятное – это их размеры!

Мег думала про свои волосы. Скучные, прямые и цветом – как шерсть у мыши-полевки. То ли дело – мамины каштановые кудри!

– А что?

– Они же такие крохотные! Максимум, что с ними можно сделать, – это обнаружить их существование. А разглядеть их не получится даже в самый мощный электронный микроскоп. Но они для нас очень важны, без них мы бы не выжили. А в школе это никому ни капельки не интересно! У нашей учительницы мозгов как у кузнечика. Быть сыном известных родителей – это совсем не преимущество, как ты и говорила…

– Если бы они не были известными – а я могу поспорить, весь город знает, когда нам звонят из Лос-Аламоса или когда папа ездит в Белый дом, – нам бы было не легче. Мы просто не такие, как все, вся наша семья. Ну, кроме близнецов. У них все в порядке. Может, это потому, что они нормальные. Или просто умеют притворяться нормальными. Но с другой стороны, что вообще значит «нормальный»? Как это определишь? А почему ты так интересуешься фарандолами?

– Мама над ними работает.

– Она много над чем работает, тебя это раньше никогда особо не интересовало.

– Если мама докажет, что они действительно существуют, она, наверно, Нобелевскую премию получит!

– Ну и что? Тебя же явно не это грызет.

– Мег, а если с нашими фарандолами что-то случится – ведь это же будет катастрофа!

– Почему?

Мег передернула плечами – ей вдруг и правда сделалось холодно. Она застегнула свой кардиган. По небу неслись облака, поднимался ветер.

– Помнишь, я упоминал про митохондрии?

– Ну да. И что?

– Митохондрии – это крохотные живые организмы, живущие внутри наших клеток. Можешь себе представить, какие они маленькие?

– Ну да.

– Для митохондрии человек – это целый мир, так же как для нас – наша планета. Но в то же время мы куда сильнее зависим от своих митохондрий, чем планета зависит от нас. Земля прекрасно может обойтись и без людей, а вот если что-нибудь случится с нашими митохондриями, нам конец!

– А почему с ними вдруг что-то должно случиться?

Чарльз Уоллес слегка пожал плечами. В сумерках он казался особенно бледным.

– Ну, с людьми же происходят несчастные случаи. Болезни всякие. Что-нибудь случиться может с кем угодно. Но судя по тому, что я слышал от мамы, у многих митохондрий какие-то проблемы из-за фарандол.

– Мама тебе прямо так и сказала?

– Отчасти. Остальное я просто… ну, собрал.

Чарльз Уоллес постоянно собирал сведения из мыслей мамы, из мыслей Мег – будто ромашки на лугу.

– Так что же такое эти фарандолы?

Она поерзала, усаживаясь поудобнее, – камни стены были жесткие.

– Фарандолы живут внутри митохондрии точно так же, как митохондрия живет внутри человеческой клетки. Они обладают своим собственным генетическим кодом, независимым от кода их митохондрии, так же как у митохондрий свой генетический код, независимый от нашего. А если с фарандолами внутри митохондрии что-то случается, то митохондрия… ну, заболевает. Возможно, даже умирает.

Увядший листок сорвался с ветки и проплыл мимо щеки Мег.

– А почему с ними вдруг что-то должно случиться? – снова спросила она.

И Чарльз Уоллес снова ответил:

– Ну, с людьми же происходят несчастные случаи, верно? Болезни всякие. Потом, люди друг друга убивают на войне…

– Да, но ведь это же люди. А почему ты так беспокоишься об этих митохондриях и фарандолах?

– Мег, мама день и ночь работает у себя в лаборатории, буквально круглыми сутками, вот уже несколько недель. Ты и сама это заметила.

– Ну, так часто бывает, когда она чем-то увлечена.

– Так вот, она занимается фарандолами. Она думает, что ей удалось доказать их существование, изучая некоторые митохондрии – митохондрии, которые умирают.

– Ты же не распространяешься обо всем этом в школе, а?

– Мег, я все-таки способен кое-чему научиться. Ты меня просто не слушаешь!

– Я переживаю за тебя, вот и все.

– Тогда выслушай меня! Мама так много сидит в лаборатории, пытаясь выяснить, как фарандолы влияют на митохондрии, потому что считает, что с моими митохондриями что-то не так.

– Что-о?!

Мег спрыгнула со стены и развернулась лицом к брату.

Он сказал очень тихо, так, что ей пришлось наклониться вплотную, чтобы расслышать:

– Если мои митохондрии болеют, то и я тоже.

Страх, который Мег так долго сдерживала, грозил вот-вот вырваться на волю.

– Насколько это серьезно? Мама не может тебе дать какую-нибудь таблетку?

– Не знаю. Она со мной об этом разговаривать не хочет. Это всё мои догадки. Она пытается скрыть от меня все это, пока не разберется как следует, и мне приходится просачиваться через щелочки. Может, там на самом деле ничего серьезного. Может быть, это все из-за школы – меня ведь действительно колотят и валяют по полу почти каждый день. Этого достаточно, чтобы я… Эй! Погляди-ка на Луизу!

Мег обернулась, проследила направление его взгляда. Луиза Большая стремительно и упруго скользила по камням стены в их сторону, и ее черные извивы отливали пурпуром и серебром в лучах осеннего солнца.

– Чарльз! Бежим! – крикнула Мег.

Он не шелохнулся:

– Она нам ничего не сделает.

– Скорее, Чарльз! Она сейчас нападет!

Но Луиза остановилась всего в нескольких футах[4] от Чарльза Уоллеса и поднялась на хвосте почти во весь рост, опираясь на какие-то последние дюймы своего тела и озираясь по сторонам, как будто чего-то ждала.

– Поблизости кто-то есть, – сказал Чарльз Уоллес. – Кто-то, кого она знает.

– Д… драконы?

– Не знаю. Я ничего не вижу. Тише, дай мне прислушаться… – Он зажмурил глаза – не затем, чтобы перестать видеть Луизу или Мег, а затем, чтобы лучше сосредоточиться на внутреннем зрении. – Да… кажется, драконы… и человек – но не просто человек… очень высокий и… – Мальчик открыл глаза и указал в тень, туда, где яблони росли гуще всего. – Смотри!

Мег показалось, что она видит смутный гигантский силуэт, движущийся в их сторону, но прежде, чем она успела что-то как следует разглядеть, через сад примчался Фортинбрас и разразился бешеным лаем. Лай был не злой, а скорее приветственный, каким он встречал кого-нибудь из старших Мёрри после того, как их долго не было дома. А потом Фортинбрас задрал лохматый черный хвост и, принюхиваясь, подрагивая ноздрями, пробежал вдоль сада, перемахнул через стену на северный выгон и помчался, все так же принюхиваясь, к одному из больших ледниковых валунов.

Чарльз Уоллес, пыхтя и отдуваясь, побежал следом:

– Он бежит туда, где были мои драконы! Пошли, Мег, вдруг он учуял драконьи феции!