Валерий Гусев - Письмо дяде Холмсу Страница 4

Примерно так.

Папа отфутболивает к стене старый чайник без носика, но с ручкой:

– На помойку, я проверю!

– Ты что! - ужасается мама. - Я его на дачу заберу. Из него очень удобно резеду поливать.

Никакая резеда у мамы на даче не растет, одни одуванчики, но помечтать-то она может!

Папа раскрывает старый чемодан. Чайник без ручки, зато чемодан с ручкой. И с замками, которые не запираются.

– На помойку!

– Ты что, отец! - ужасается мама. - Я в него что-нибудь сложу, пусть себе лежит спокойно.

– Ты в него чайник спрячь, - советует папа. - Чтобы не убежал.

И тут папа вытаскивает за ухо громадного розового медведя, похожего на бегемота. Но с кошачьей мордой.

Мама чуть не падает в обморок:

– Ты что! Эту собаку нам Ивановские подарили. Ее нельзя выбрасывать. Они обидятся!

– Они не узнают, - успокоил ее Алешка.

– Узнают, - возразила мама. - Они на работу каждое утро мимо нашей помойки ходят.

– А мы на чужую помойку отнесем, - пообещал Алешка.

– Не верь ему, - предупредил папа. - Он этого носорога Ивановским под дверь положит.

Алешка усмехнулся, но спорить не стал.

Короче говоря, ничего мы на помойку не отнесли - все уложили обратно на антресоли. А лыжных ботинок там не оказалось.

– Они в стенном шкафу, - вспомнила, подумав, мама. - На самой верхней полке.

– Я туда не полезу, - сразу же сказал папа. - Мне эти ботинки не нужны.

В общем, шкаф мы тоже разобрали, но и в нем ботинок не оказалось.

– Куда же они делись? - всерьез задумалась мама. И повернулась к папе: - Наверное, где-нибудь в твоем кабинете. Надо поискать.

– Нет уж! - возразил папа. - Мне еще там жить и работать.

– Иногда, - кивнул Алешка.

– Что - иногда? - не понял папа.

– Иногда там жить и иногда там работать.

Мама засмеялась:

– Он прав, отец. Ты и работаешь, и живешь в основном на работе.

Папа решительно снял трубку и набрал номер Митька:

– Писатель, у тебя лыжи есть? Тогда - все, завтра встречай. С медом и песнями. - Папа положил трубку: - У него этих лыж - целый сарай. Только все разные и поломанные. Обойдетесь.

На следующий день ясным морозным утром мы забрались в папин «джип», который он взял на работе, и отправились к писателю Митьку, на берег замерзшей реки, на край зимнего леса.

Потом, когда через неделю мы вернулись домой, я вспомнил этот день и обиделся на него. Он тогда весь сиял. В синем небе полыхало красное солнце, сверкал снег на ветках деревьев, за машинами на шоссе порошилась снежная пыль и вились белые дымки выхлопа. А ведь по сути - в этот день должны были сверкать грозные молнии и грохотать раскатистый гром. Или, по крайней мере, закружилась бы злая пурга. Чтобы предупредить нас: сидели бы вы, ребята, дома. В тепле и уюте, в безопасности. Под маминым крылышком и папиным крылом. Снимали бы с елки золотые мандарины, смотрели бы телевизор с новогодними программами или читали, забравшись с ногами на тахту, интересные книги про приключения и опасности.

Нет, вам эти опасности и приключения нужны, оказывается, в жизни. Вдали от родного дома. В зимнюю стужу. В черную ночь…

Ну, так вам и надо!

Ехали мы довольно весело, но долго. Дорога была сложная - узкая и скользкая, да и в общем-то дальняя.

Зато чем дальше мы отъезжали от Москвы, тем чище становилось над нами небо, и снег по обочинам уже сиял белизной и меньше становилось машин на шоссе.

Я сидел впереди, рядом с папой, а мама с Алешкой - на заднем сиденье. Они все время хихикали, - видимо, Алешка рассказывал маме о каких-то своих приключениях в Англии.

Так оно потом и оказалось. А папа после так и сказал:

– Эх, Леха, если бы я в дороге прислушался к твоей болтовне!

Но папа не прислушивался. Он был весь поглощен дорогой. Но только мне показалось странным, что он все чаще посматривает в зеркальце заднего вида. А потом вдруг свернул на обочину, остановился и посмотрел вслед обогнавшей нас серенькой «девятке».

– Я выйду, покурю, - сказал папа. - По сигаретке соскучился.

– И я, - сказал Алешка.

Мама ужаснулась - она подумала, что за три дня в Англии Алешка приучился курить, пить пиво и играть в гольф. Она его так и спросила.

– Нет, - ответил Алешка, распахивая дверцу. - Я только научился там королевам место уступать.

Мама успокоилась и начала, как обычно, подкрашивать глаза и губы. Она очень рассчитывала, что Митёк Лосев встретит ее красивым комплиментом.

Мы с Алешкой дышали свежим воздухом на обочине, а папа зачем-то достал мобильник и набрал номер.

Мы, конечно, навострили ушки.

– Саша? - сказал папа. - Пробей-ка мне по-быстрому один номерок. Да. «Девятка», московская, «Женя, пять-ноль-пять, Маша, Толя». Спасибо, жду. - И папа сунул мобильник в карман. - Ну что, лыжники без лыж, едем дальше?

И мы поехали дальше. И очень скоро обогнали серенькую «девятку» Ж-505 МТ. Она словно поджидала нас - пропустила и ненавязчиво пристроилась к нам в хвост.

– Это кто такой? - спросил Алешка папу. - Наша охрана, что ли?

– Нам охрана не положена, - буркнул папа, - мы сами себе охрана. - И не стал ничего объяснять.

Но вот мы свернули на местное шоссе, проехали несколько заснеженных, будто дремлющих, деревенек, переехали замерзшую речку, на льду которой сгорбились зимние рыболовы и гоняли шайбу местные ребятишки, еще несколько раз посворачивали вправо-влево и вырвались, как сказал папа, на оперативный простор.

И на краю этого простора наконец показался красивый дом Митька. Он стоял на пригорке. С одного края - река, с другого - лес, через который бежит в соседнюю деревню глубоко протоптанная в снегу тропинка. А за деревней - опять лес. Дремучий. И тоже спит под снегом. И нет ему никакого дела до того, что там творится под кронами его берез и лапами его громадных елей. Кстати, и назойливая «девятка» тоже потеряла к нам интерес, заблудилась где-то, отстала. Наверное…

Дом Митька весело сияет всеми окнами, в которых ярко играет солнечный свет. А сам Митёк, заслышав шум нашей машины, уже стоит у калитки, приложив ладонь ко лбу.

С окладистой бородой, в громадном желтом тулупе с пышным воротником, он очень похож на Деда Мороза. С голыми красными ногами.

– Это что? - спросила мама про его босые ноги, выходя из машины.

– Закаляюсь! - гордо ответил Митёк и чихнул.

Да так чихнул, что с ближайшей березы сорвалась и закаркала, улетая, стая ворон.

– Все! - Папа посмотрел воронам вслед. - Больше не вернутся, напугал ты их. Привет, Митёк!

Они обнялись и похлопали друг друга по спине. При этом от Митькова тулупа поднялось белое облачко. И папа тоже чихнул.

– Что это? - спросил он. - Эпидемия?

– Нафталин, - объяснил Митёк. - Мой тулуп целый год в сундуке пролежал. А вы обрадовались, что я простудился? Не дождетесь!

Алешка с визгом повис у Митька на шее, болтая ногами, и тоже зачихал.

Папа снял Алешку с Митька, а тот поцеловал маме руку и торжественно ей выдал:

– С прошлого лета в наших краях не было такой очаровательной Снегурочки.

– Снегурочки летом не водятся, - сказал Алешка и опять чихнул.

– Все равно приятно, - сказал папа.

Митёк распахнул воротца, папа загнал машину во двор.

Смеясь и чихая, они пошли в дом.

А мы туда не спешили. Остановились возле шикарной снежной бабы, которую, видимо, изваял мастер на все руки Митёк. Создал художественный образ.

Толстая такая баба получилась, несокрушимая. Нос-морковка торчком, глазки-угольки - злющие, рот-веточка - будто сердито поджатые губы. В правой «руке» - высокая метла, а на голове - зеленое ведро. Из-под него выбиваются редкие золотистые кудряшки, совсем как настоящие. А Лешка даже приподнял ведро, заглянул под него - что такое? Оказалось - свежие древесные стружки.

– Красивая скульптура, - одобрил он творение Митька.

А я сказал:

– Кого-то, Лех, она очень напоминает.

– Точно! - кивнул Алешка. - Митёк ее с натуры лупил. То есть лепил. - И подумал: - Может, он женился?

– На таких писатели не женятся, - сказал я. - Они женятся на красавицах. - И мне показалось, что снежная баба сердито зыркнула на нас черными угольками глаз и чуть приподняла свою метлу. Обиделась.

Мы еще побродили по двору, проверяя, все ли здесь на месте с прошлого лета.

Вот пустая собачья конура, где мы прятали от бандитов сундук с сокровищами. Вот бочка, где Алешка откармливал макаронами ленивую рыбину, которую мама принесла из магазина. А вот знаменитый сарай, где Митёк ладил свое великолепное оружие.

Потом мы тоже вошли в дом, где, в общем-то, все было по-прежнему. Только в углу, у окна, стояла пушистая елка, украшенная смешными самодельными игрушками. Но зато вместо электрической гирлянды на ней были настоящие маленькие свечки, немного оплывшие, в крохотных подсвечниках из серебряной фольги.

Когда мы вошли, сквозняк от двери добежал до елки, и она дрогнула своими лесными ветвями, и игрушки на ней будто ожили. От радости, что они снова кому-то нужны.