Антон Геращенко - Бомбар-1 Страница 4

Колька и Сашка тотчас же отстранились от ее рук.

- Вы что, бабушка! - закричали они на нее с двух сторон.-С ума сошли?! Говорить так!.. Люди за справедливость борются!

Старушка со вскинутыми руками застыла на месте. Она не понимала, почему это мальчишки на нее рассердились.

"Притворяется,-решил Колька.-И вправду шпионка, видать..."

- Вы шо, сынки? Шо вы... повытрищалисъ на меня?

- А ты что говоришь, а? Ты что это о революции говоришь? - закричал на нее Сашка, забывая о вежливости и правилах поведения.

- Вы... наверно, богатая? - спросил ее Колька. - Что против революции выступаете?

Старушка усмехнулась запавшим ртом, глаза ее наполнились слезами. Она махнула черной и корявой, как ветка акации, рукой:

- Та какие мы там, сынки, богатые... Голь мы! Перекатная... Гаврила мой, младший сын, в Ростове работал, а теперь вот, после германского хронта, когда голод придавил, в свой хутор с семьей вернулся... Я за то, шоб тихо в мире було, шоб мою семью не изничтожили. Расказаченные мы. Раньше, при мужике моем, мы в казаках ходили, быков, хозяйство имели, а теперь, окромя хаты-завалюхи, ничего. Конь, правда, строевой еще у сына есть, это для стражений. К людям мы работать нанимаемся Как босяки какие-нибудь, иногородние.

- А отчего ж так случилось? - спросил Колька, догадавшись, кто им встретился: "Да это же мать Гаврилы Охримовича, баба Дуня". Чтобы окончательно удостовериться, спросил:

- Почему у вас землю отобрали, за что?

- Та из-за Охрима моего, мужа, будь он неладен!.. "Точно!.. Баба Дуня, она это!"

- Прости мою душу грешную, шо о покойнике так приходится говорить, перекрестилась старушка и продолжала, заглядывая Кольке и Сашке в лица: Сердобольным он у меня был, жалостливым очень... Хороший человек. Их, понимаете, сынки, - наших казаков с хутора - усмирять ткачей бросили. В девятьсот пятом это. Они бунтовать собрались, а мой болящий-то, Охрим, начал у казаков нагайки выхватывать, не давать бить безоружных. Ну, а наши ж хуторские - скаженные! - на него. От тогда-то он и сашку выхватил, вместе с ткачами на казаков бросился. Те - с булыжниками, а он - с сашкой.

- Ну и правильно поступил ваш Охрим! - брякнул Сашка. Он еще не догадывался, кто им встретился. - Значит, он действительно у вас был человеком хорошим, если на защиту пролетариата стал.

- Так-то оно так, коне-ешно, - печально согласилась с ним баба Дуня. Бить беззащитных, голодных - кто ж на такое сможет смотреть спокойно... Зверь кроме, не человек... Только нужно и о своей семье думать, о своих детях. А их у меня четверо было, сынов-то: Тарас, Степан, Остап, Гаврила... А тут еще земли лишили. Охрима в Сибирь сослали, на каторгу. Пришлось моим сынам идти в работники... Протопал Охрим дорогу своим детям в Сибирь. Два сына старших потом за бунт там сгинули, они уже здесь, в хуторе, на богатеев руку подняли. Два младших в город ушли пролетарьятом, Гаврила вот только с семьей вернулся. А какие работники росли! Дубки! Выкорчевали мою семью, разлетелись мои дети по белу свету, разорено наше гнездо... Вот так, сынки!.. А теперь вот за младшего сына боюсь, за Гаврилу... Да и как не бояться, когда в девятьсот пятом красным в хуторе один Охрим был, а теперь, считай, полхутора. Сколько ж это сирот будет?

- Значит, уж теперь-то победят! - уверенно сказал Сашка.

Баба Дуня посмотрела на его рыжие вихры, задержала взгляд на синяке и ничего не сказала.

Шли молча.

Хутор был уже близко, оттуда тянуло запахами горьковатого дыма, парного молока, свежеиспеченного хлеба. Слышалось мычание коров, тявканье собак. Какая-то из дворняжек заливалась лаем.

Перед хутором выгон был так вытоптан, что уже ничто не росло. А по кругу дорогу загораживали заборы, рвы, насыпи.

- Скачки завтра будут, - сказала баба Дуня. - Праздник же, спас, яблоки с медом будем есть.

- Когда-когда скачки? - всполошился, останавливаясь, Сашка.

- Завтра, - ответила баба Дуня, вглядываясь в растерянные лица мальчишек. - А шо?

- Да так... Это мы так, к слову, - разом заговорили Колька и Сашка и, чтобы отвлечь бабу Дуню, спросили: - Что вы на кургане высматривали?

- Та Деникина, Деникина ж,-быстро и словоохотливо ответила старушка

- Кого? Кого? - враз отпрянули от нее мальчишки, прищуриваясь.

"Ну и родственница же у меня! - в горьком отчаянии от всех неудач подумал Колька.-Страшнее не придумаешь".

- Та Деникина же, енерала,- робко, чувствуя, что попала впросак, произнесла баба Дуня. - Краснов же у вас, в Ростове. Зверюга этот. Корнилова, люди кажуть, в хуторе Свинячьем под Екатеринодаром убили. А теперь, значить, на его месте Деникин сидит... Глядишь, подобрее он, чем Краснов ваш. Вот я его и высматривала, он в Екатеринодаре...

- В Краснодаре, - строго поправил Колька.

- Я ж и говорю ...даре, - проглотив начало незнакомого названия города, согласно произнесла баба Дуня. - Так вот, мы теперь посередке сидим, между енсралами. У нас не поймешь, шо за власть - Гаврила на окраине делами заправляет, а в центре богатые казаки с ружьями та с кинжалами шастают. От така у нас жизнь...

- Так, а Деникин вам зачем? - терял уже терпение Сашка из-за бестолковости старушки.-Вы-то зачем его ждете?!

- А шоб перестреть! Перестреть та поговорить, - ответила баба Дуня. - Люди ж кажуть, шо он добрый. Вот я ему бы и кинулась в ноги, сказала бы: "Отец родной, енерал, не убивай моего Гаврилу, он у меня один кормилец остался, не разоряй мою семью. Прости его за то, шо он в Совете заправлял. Его народ выбрал. Это он по доброте к людям не отказался". А Деникин, глядишь, и смиловался бы, вошел в мое положение, восстановил бы нас в казачьих правах.

- Ага! Так прямо бы и восстановил! - усмехнулся Сашка уже с нескрываемым злорадством. - Знаем! По фильмам знаем!.. Он бы, знаете, что сделал?.. Он бы вашего сына повесил первым, вот!

- Свят, свят! - замахала на него руками баба Дуня. - Ой, сынок, ты такое говоришь, шо у меня сердце захолонуло.

- Так поэтому думать нужно! Головой думать! - закричал Сашка. - А то ходите еще... встречать!

- А шо ж делать, сынок? Научи!.. Научите, сынки. А то ж темная я, а вы грамотные, видать, все знаете. Вы вот буденовцев помянули. А это какие? Цвета они какого?

- Это наши, бабушка, красные. Красные! Они такие же, как и ваш Гаврила, против генералов всяких, чтоб бедным хорошо жилось. Вы что, о них не слышали, что ли?

- Та вроде б то, - устало произнесла баба Дуня. - Гаврила говорил о каких-то... У меня они все перепутались в голове, всех разве упомнишь?.. Где ж они? И шо они за люди? Сильнее ли они Краснова, Деникина?.. Простите, сынки, если я шо не так сказала.

- Вот вы, бабушка, забитая!..-подобрел Сашка, уже жалея старушку.-Кошмар просто, какая вы темная!.. Верно в истории об этом пишут о таких, как вы. Вы прямо всех боитесь.

- Жизнь у нас такая, - тускло ответила баба Дуня. "Буденовцы, буденовцы, думал Колька. - Почему баба Дуня о них ничего не знает?.." И догадался! Да ведь сейчас август восемнадцатого года! Буденный Семен Михайлович сейчас в Царицыне, он еще не отправлялся в поход со своими конниками, и потому в хуторе о них ничего не слышали.

Вот Сашка! Вечно он все напутает... Говорить об этом не стоило, баба Дуня вроде бы приободрилась, и лишать ее надежды в скором приходе красных Колька не хотел. Растолковать бы Сашке, что к чему... И вообще! Что делать до завтрашнего дня?

Они были уже у подставок с лозами.

- А куда ж вы теперь, сынки? - спросила мальчишек баба Дуня и, увидев, как они тотчас загрустили, сказала, как давно решенное: - Ходить до нас. Шо вы по-пид хатами будете огинаться? У нас, правда, не очень-то разживешься, но где есть шестерым шо покушать, там и для двух найдется. А?

Колька и Сашка стояли в нерешительности. Разве они думали, что так получится? Собирались только спасти Гаврилу Охримовича... А все оборачивается совсем по-другому...

Из хуторской широкой улицы им навстречу шел мальчишка такого возраста, как и Сашка с Колькой. Штаны подвернуты до колен, рубаха не заправлена. Он нес узелок на палке, который за спиной при каждом шаге мотался из стороны в сторону.

- А вот и Гриша наш, - увидев мальчишку, сказала баба Дуня и закричала: Гриша! Гриша!..

Мальчишка направился к ним. Подойдя, исподлобья задиристо оглядел Кольку и Сашку. Выгоревшие волосы топорщились во все стороны, щека расцарапана, пять бороздок тянулись от глаза к подбородку.

- Чего? - сказал он бабе Дуне шепеляво и с присвистом, потому как передних зубов у него не было.

- Куда ж это ты, работничек наш, спозаранку направился? - спросила баба Дуня, пытаясь обнять внука, но Гришка, уклоняясь от руки, не выпускал из поля зрения незнакомцев.

- За раками!.. Куда ж еще! Наловлю-холодного борща соберете. Вам не добудешь пропитания, так вы ж с голоду попухнете.

- А ты, никак, опять дрался? Шо это у тебя щека разодрана?

- Дрался. Это меня атаманский внук ошкарябал.

- Опять обзывали?.. Кацапом?

- Опять...

- А ты не обращай вниманья, Гришенька, пусть! Подразнятся, подразнятся да и перестанут. Сам-то ты знаешь, шо мы из старого казацкого роду. Они еще в холопах ходили, а мы уже в казаках были. Наш вон диду Чуприна даже по Египту-стране гулял, был ли в ихнем роду такой лыцарь? То-то и оно, не обращай вниманья.