Альберт Лиханов - Лабиринт Страница 41

- У тебя законный отец!

Толик легко вздохнул, снова радуясь за Темку и за отца, увидел, как, словно по велению волшебника, в ванночке под красным фонарем на белом листе бумаги прорисовывается он сам - все ярче и четче: распахнутая рубашка в клеточку, рот до ушей, брови вразлет и точечки глаз.

Толик смотрел сам на себя, прислонившегося к косяку возле дверей в Темкиной палате, и поражался чуду остановленного времени.

Толик принес этот снимок домой еще мокрым, свернув трубочкой. А наутро, когда бумага просохла, мама приколола карточку кнопкой к стене. Повесила в тот угол, где бабкина икона висела, только пониже.

- Ну вот, - сказала смеясь. - Теперь ты наш бог!

- Чей это ваш? - усмехнулся Толик, поглядывая на смурную бабку.

Возьмет еще да в знак протеста порвет карточку. А ведь жалко, все-таки первый настоящий снимок. Не такой, когда перед фотоаппаратом окаменевший сидишь и фотограф тебе, словно маленькому, обещает: "Гляди сюда, сейчас птичка выскочит", - а человеческий, какие у взрослых бывают. Да и сфотографировал Толика не кто-нибудь - Темка.

- Наш! - весело подтвердила мама, будто и не замечая бабки. - Наш! Наш! - И засмеялась, словно горох рассыпала.

Часть пятая

ВНУК МИЛЛИОНЕРШИ

1

С той поры, с того самого дня, когда Толик принес мокрую карточку, мама - как радио: поет без конца. Румянец во всю щеку, платье шуршит, будто даже платье радуется чему-то, и ходит мама так, словно летает.

От такого невразумительного веселья Толику как-то не по себе. Отец ушел - горевать надо, а она веселится. Нет, что-то тут неладно... Не тот человек мама, чтобы просто так сейчас веселиться. Неужели?..

Чудовищная мысль приходила в голову, Толик сжимался, сердце его в эти минуты, наверное, бывало с наперсток, и он казался себе маленьким, ничтожным, никому не нужным.

Действительно! Отец женился на другой женщине. А вдруг и мама женится, то есть выйдет замуж?

Кровь гулкими молотками стучала в висках. Толик едва успокаивался. Нет, этого не может быть! Он прогонял чудовищные видения и корил себя: если человек засмеялся, вместо того чтобы тосковать и ныть, значит, он уже подлец?

Толик успокаивался, улыбался, разглядывал маму, которая заворачивала в газету соль, сырую картошку, стрельчатый зеленый лук, прятала все это в маленький рюкзачок и наказывала разную всячину, вроде того, чтобы не лез глубоко в воду, не заходил далеко в лес, - будто он последний малыш и едет один в неизвестные дали.

Большой пароход стоял у дебаркадера, сверкая прохладными белыми палубами, блестя металлическими поручнями, увешанный спасательными кругами. Посадка еще не началась, пассажиры толпились на берегу нестройной, говорливой гурьбой, и Толик принялся разглядывать их.

Встав в тесный кружок, хохотали молодые парни и девушки в зеленых брезентовых куртках - туристы. У некоторых за плечами висели, как ружья, гитары.

Посреди толпы то тут, то там виднелись пучки удочек, и под каждым пучком пряталась, напоминая гриб, обтрепанная, вылинявшая кепка. Толик пригляделся к рыбакам и хохотнул: лица у них были замкнутые, окаменевшие словно, сосредоточенные, будто рыбаки уже сейчас, на берегу, представляли себя у тихого омута, где ни шуметь, ни отвлекаться нельзя, а нужно смотреть сосредоточенно на красные поплавки да ждать удачи. Толик подумал, что и порознь рыбаки стоят не зря - у каждого, наверное, свое укромное, заповедное местечко. "Ох, индивидуалисты!" - вздохнул, улыбаясь, Толик и представил, как рыбачат они - отец, Темка и он. Рыбачат все вместе, сидя на одном бревнышке, или уж если не на бревнышке, то неподалеку друг от друга, не таясь и радуясь все вместе каждой пойманной рыбке.

Началась посадка. Отталкивая туристов и рыбаков, к пароходу, будто на приступ крепости, кинулись деревенские тетки, вооруженные мешками и корзинами. В корзинах виднелись углы хлебных кирпичей, сушки и батоны; тетки по-свойски, не обижаясь, переругивались и шустро взбегали одна за другой по трапу. Толик улыбался, не понимая их вокзальной торопливости, и вдруг кто-то закрыл ему глаза.

Толик засмеялся: Темка! Конечно, это был Темка! Толик обернулся и рассмеялся опять. Артем и отец были в полном обмундировании - в старых каких-то пиджаках, в поношенных кепках, как два гриба, - совсем похоже на заправских рыбаков.

Все трое улыбались друг другу, возбужденно говорили о каких-то мелочах, а сами были уже там, на белоснежном, как айсберг, пароходе. Последние бабки с мешками и корзинами взбежали на палубу, за ними солидно двинулись рыбаки с пучками удочек, пора была подтягиваться к трапу и им, как вдруг зазвенела разбитая бутылка.

Толик уже давно приметил пристанский ларек. Там торговали чем-то пьяным - не то пивом, не то вином, и возле ларька топтались забулдыги. Они галдели на всю маленькую пристанскую площадь, толкали друг друга в грудь и, пока еще не началась посадка, привлекали всеобщее внимание. Тетки с кулями качали головами, озираясь на пьяниц. Толик же лишь взглянул и отвернулся: очень уж хорошее у него было настроение, чтобы портить его. Но сейчас загремела разбитая бутылка, раздался пьяный крик. Толик посмотрел на ларек и увидел, как, пошатываясь, к ним бежит человек.

Рубаха у него была распахнута, в руке он держал острозубо отбитое горлышко зеленой бутылки, взлохмаченные, грязные его волосы слиплись сосульками, на лице синел кровоподтек.

Это был Темкин отец, и в первую минуту Толик пожалел только себя. "Все, - подумал он, - сорвалась рыбалка!"

Пьяный, угрожающе поблескивая отбитым горлышком, придвинулся к ним.

- А-а!.. - сказал он, всматриваясь в отца. - Герой нашего времени!.. Ку, пойдем выпьем!

Толик посмотрел на отца. Он посерел, губы его сжались, а стиснутые кулаки мелко вздрагивали. Толик подумал, что отец испугался, но тот сказал твердым голосом:

- Не видишь? Мы идем на пароход...

- А-а!.. - протянул пьяный. - На пароход? Бабу мою к рукам прибрал, а теперь сына хочешь?

Толик снова посмотрел на отца. Теперь руки у него не вздрагивали. Он шагнул к Темкиному отцу.

- Но, но! - зарычал тот, выставляя обломанную бутылку. - А этого не желаешь?

Зубья у бутылки оскаленно блестели на солнце, словно волчья пасть.

Все время, пока Толик смотрел на взрослых, Темка стоял молча и встрепенулся, лишь когда отец сделал шаг к пьянице.

Толик подумал, он хочет защитить своего отца, но Темка шел, сжав кулаки, прямо на него, и тот отступил перед напором собственного сына.

- Ты что?.. Ты что?.. - жарко шептал Темка, и пьяный пятился назад, пошатываясь.

Наконец он разжал кулак, и горлышко зеленой бутылки с зазубренными кроями жалобно звякнуло об асфальт. Тут же, словно эхо, грянул пристанский колокол.

"Отправление", - отметил про себя Толик. Пьяный остановился.

- Ладно, - мотнул он головой и протянул к отцу ладонь. - Тогда дай трояк!

Отец полез в карман, чтобы достать деньги, но Темка обернулся к нему и крикнул:

- Не надо!

Он крикнул негромко, но повелительно. И Толик удивленно отметил, что отец немедленно послушал его.

- Ну хоть рубль! - попросил, чуть трезвея, пьяница.

Темка не отрываясь смотрел на него и молчал. Потом сунул руку в карман и вытащил деньги.

- На! - сказал он резко и тут же повернулся.

Подпрыгивая и дико гикая, пьяница побежал к ларьку, а Темка шел на пароход. Проходя мимо отца и Толика, он даже не взглянул на них. Только бросил коротко и властно:

- Идем!..

Колокол на пристани громыхнул два раза, и, словно, подтверждая его сигнал, громогласно и хрипло, как какой-нибудь допотопный ихтиозавр, заорал пароходный гудок.

Торопясь, они взбежали на палубу.

2

Крутой берег подвинулся в сторону, сразу убавив свою крутизну, и пароход, вспенивая воду, вклинился в тихую, а оттого жестяную на глаз реку.

Над головой лениво полоскался флаг, пароход мелко подрагивал корпусом и пускал из трубы в прозрачное небо едва различимую полоску жаркого марева.

Тетки с котомками расселись по скамейкам, достав всякую снедь, развязали цветастые платки, успокоились, засмеялись, похрустывая плотными огурцами; рыбаки, прислонив вороха удочек, наконец-то объединились в буфете; туристы запели веселую песню.

Темка стоял на самом носу, облокотясь о перила, глядя на воду, ни разу не сказав ни слова и даже не обернувшись, словно обиделся за что-то на Толика и отца.

Чтобы как-нибудь сгладить случившееся, Толик подошел к дружку и обнял его за плечо. Темка не шелохнулся.

- Ну чего ты? - спросил Толик.

Темка не отвечал, и Толик подумал, что пока Темка лежал в больнице, время для них как бы приостановилось. В шахматах еще так бывает: игроки ходят, двигают фигуры, но положение - позиция по-шахматному - не меняется. Никто не сильней - ни белые, ни черные. Так и вокруг Толика было. Все двигались, разговаривали, что-то делали, но ничего не изменялось.

И вот время снова тронулось. Они увидели Темкиного отца - часовая стрелка пошла вперед. Но не с той минуты, когда остановилась, а как бы пропустив прожитое, как бы сделав скачок вперед. И оказалось, что очень многое стало другим.