Василий Ян - Никита и Микитка Страница 5

Однако утром Никите не пришлось спать сколько вздумается, как он привык в родной усадьбе. Дядька Филатыч растолкал его:

— Борис Фёдорович к себе требуют! Подымайся! Сейчас!

— Ой, не пойду! — промычал Никита. — Спать охота!

Филатыч не уговаривал мальчика, как обычно, а встряхнул его и нарочито страшным голосом прохрипел:

— Ты оставь свои потягушеньки! Ты теперь в избе у царского опричника Бориса Фёдоровича Годунова! Тут шутить не любят и с тобой возиться не станут. Коли Борис Фёдорович приказал, так сейчас же беги явиться перед его светлые óчи!

У Никиты сон разом прошёл, и он без споров позволил Филатычу одеть его, умыть холодной водой над деревянной лохáнью и расчесать волосы грéбнем из рыбьего зуба. Затем Филатыч быстро повёл мальчика по лесенкам и крытым переходам в другую, смежную избу.

Они переступили высокий деревянный порог и вошли в комнату с узким длинным столом. По сторонам его, на скамьях, сидели несколько важных бояр в богатых собольих шубах и высоких бобровых шапках.

В глубине комнаты, около красного угла, сидел на стольцé (табурéтке) совсем молодой боярин с чёрными глазами. Он говорил, приветливо обращаясь к гостям, сидевшим неподвижно и безмолвно:

— Нашим ребятам нужно книжное обучение. Они и сказать и ступить по-писаному, по-учёному не умеют. А им придётся государеву службу нести. Царство наше в два раза выросло и всё растёт и приумножается. Нашим мальцам придётся быть и правителями, и воеводами, суметь и царские указы прочесть, и на бумагах свою подпись начертать.

— Вестимо дело! — сказали гости.

— Если же им придётся с иноземцами дело иметь, то, выросши, они должны знать, что им сказать, а о чём умолчать.

— Что верно, то верно!

— Поэтому великий государь Иван Васильевич…

При упоминании имени царя боярин встал, и все гости поднялись с мест и степéнно сняли свои меховые шапки, постояли, потом опустились на скамьи и снова надвинули шапки.

— Поэтому великий государь приказал боярских малолетних сынков собирать и отдавать учёным доброписцам[29], чтобы те их обучали книжному чтению и искýсному письму. В первый черёд я призвал вас, чтобы вы привели ваших сынков и внучат для обучения их грамоте. Вызвал я сирот и питомца моего — княжича Никиту. Вот, не он ли стоит?

— Кланяйся в пояс! — шепнул Никите Филатыч и подтолкнул его в спину.

Никита сделал поясной поклон и снял шапку.

Один из гостей сказал:

— Привели и мы наших молодцов. В сенях твоего приказу дожидаются.

— А ну-ка, любезный, — обратился Борис Фёдорович к Филатычу, — кликни, чтобы вошли сюда ребятишки!

Филатыч открыл низкую дубовую дверь и сделал знак рукой. В комнату один за другим вошли несколько мальчиков девяти-десяти годков в долгополых кафтанчиках, держа в руках меховые шапки.

— Пусть войдёт также и мастер.

В комнату вошёл, откашлявшись, коренастый человек с суровым лицом и длинными, до плеч, волосами. Чёрной дó полу одеждой он походил на монаха. На широком кожаном поясе сбоку висела медная чернильница и пучок гусиных перьев, перевязанных красной шерстяной ниткой. Под мышкой он держал несколько книг в жёлтых кожаных переплётах и остроконечную меховую шапку.

Поклонившись сперва хозяину, потом гостям, мастер нараспев провозгласил:

— Мир и благолéпие дому сему! Много лет здравствовать хозяину Борису Фёдоровичу и его пресветлой хозяюшке, молодой боярыне Марии Григорьевне! Пришёл я сразу по твоему приказу, верный твой слуга, Кузьмишка-грамотéй. Скажи, чем могу послужить, твою милость заслужить?

Борис Фёдорович, внимательно осматривая вошедшего учителя, сказал:

— Искал я дьяка доброго, искусного в наставлении грамоте, чтению и письму, чтобы от него толк для ребят получился. А то проучится мальчонок год, и два, и три, а как отойдёт от мастера, то еле-еле бредёт пальцем только по одной заученной кнúжице[30], а другую, незнакомую, и не знает, как прочесть. Указали мне сведущие люди на тебя, Кузьма, как на отменного грамотея и книжника. Возмёшься ли ты ребятишек наших учить?

— Учить бы я рад, да малые дети, особливо боярские, не любят послушания. Коли твоя милость мне разрешит против ленивцев и грубиянов иметь розгу и витень — ремень, плетью закрученный, то я возьмусь ребят учить. Розга здравию не вредит, аще бьёт, но не ломает кости, а детишек отставляет от злости. Ремень разум в голову детям вгоняет, а родителям послушны дети сотворяет…

Хозяин лукавым глазом подмигнул степенно сидевшим родителям и, взглянув на мальчиков, испуганно выстроившихся вдоль стены, сказал:

— Пусть и будет так, как ты говоришь! Поучай их всяким добрóтам и их постарайся приохотить к книжному ученью. У меня во дворе есть для тебя изба, в ней уже заготовлены и скамьи, и стол, и полки, и книжицы. В эту избу вы идите и с богом начинайте трудное, но светлое дело.

Учитель поклонился и сказал:

— Дозволь, государь, твоему людишке, мастеру Кузьмишке, ещё слёзное моление вымолвить. Прикажи твоему домоправителю от квасорассоленных плодов запасцу отсыпать и от пресветлые твоея трапезы говяда или свининки выдать.

— Это ты получишь.

— Со всеми сúми желаем и птах водоплавных, и млека постоялого, сиречь сметаны, и масла, из семян конопляных изготовленного, для лампады…

Борис Фёдорович сперва сдвинул брови, но сейчас же лицо его просветлело, и он спокойно сказал:

— Будут тебе и птахи, и масло древесное, и сметана, сделай только ребят разумными и книжными.

Потом он повернулся к мальчикам:

— Никита, подойди-ка сюда!

Никита робко приблизился. Боярин вынул из-за пазухи искусно обточенную токарем и ярко раскрашенную палочку и вложил в руку мальчику:

— Вот тебе указка, чтобы ты грязным пальцем твоим не водил и не пятнал светлые листы драгоценной книжицы, а указывал в ней буквы этой нарочитой указкой.

Все отцы также вынули палочки, заблаговременно для торжественного дня завёрнутые в цветные платки, и каждый дал своему сыну указку и в придачу медовый пряник в виде конька, облитого сахаром, чтобы слаще начиналось ученье.

— Слушайтесь вашего нового учителя, мастера Кузьму Демьяныча, и не ропщите на его тяжёлую руку, если она будет вас стегать! — говорили отцы. — Помните: «Корень ученья гóрек, а плоды его сладки!»

Затем, поклонившись Борису Фёдоровичу, ребята гурьбой вышли из избы вместе с их новым мастером.

Поездка за «потешками»[31]

На другой день был праздник, и поэтому учитель Кузьма Демьяныч не приступил ещё к ученью.

Днём Марья Григорьевна заявила, что хочет прокатиться по Москве, и приказала привести несколько мальчиков, живших тут же во дворе. Пришло шесть мальчиков в долгополых кафтанчиках. Они уселись рядом на скамье. Никита заметил, что один из них дичился и держался в стороне от других, у него было смуглое лицо и узкие, слегка скóшенные чёрные глаза. Татарский мальчик понравился Никите, и он подошёл к нему:

— Меня зовут Никита, а как тебя?

— Был раньше Утемúш, а теперь Ляксандра. А ты тутошний? Раньше тебя здесь я не видел.

— Нет, я недавно приехал. Давай дружить.

— Давай.

— Снегирей сеткой ловить умеешь?

— Не! Я умею охотиться с соколом, чтобы им бить уток. А ты умеешь ли на коне скакать вперегонки?

— Это и я сумею. А кто эти другие мальчики?

— Княжата — сирóты: у них также тятьки и мамки либо померли, либо на войне пропали.

Пришла Марья Григорьевна в меховой просторной шубе, крытой золотой парчой.

— Идите, садитесь в возок. Мы проедем по Москве, и каждому из вас я подарю по потéшке.

Дядька Филатыч одел Никиту. Другие слуги одели и повели мальчиков. Спустились с крыльца во двор. Там стояли два возка, убранных снаружи и внутри сукном и цветными татарскими тканями. В возки были запряжены большие белые кони, разукрашенные лисьими хвостами и бубенцами. Никита влез в возок Марьи Григорьевны, где перед ней сидели на скамеечке две девочки, тоже сиротки, а в ногах уселась нянюшка. В другом возке поместились мальчики и Филатыч. Сзади возков на полозьях уцепились слуги. Другие слуги бежали впереди.

Ехали медленно, пробираясь узкими улицами Кремля. Слуги кричали, разгоняя встречных.

— Приехали на Пожáрную площадь[32], — сказал Филатыч, подходя к окошечку. — Куда, государыня, прикажешь прибыть?

— Остановиться около потéшного ряда.

Сани проехали дальше мимо торговых рядов — сукóнного, овощного, калáшного — и остановились около потéшного ряда. На прилавках и на стенках лавок были разложены и развешаны всевозможные занятные, любимые детьми игрушки. Сейчас же прибежали продавцы и принесли в корзинах много всяких самых заманчивых детских потéшек.