Сергей Лукницкий - Это моя собака Страница 5

Одноглазого лично она не знает, но боится до смерти. Мне связываться с ним не советовала — говорит, наживёшь горя. Иначе как Черным Дьяволом его никто не называет. Прошлой зимой он унёс у них со двора красного петуха. Весь посёлок гонялся за ним с вилами.

— Поймали? — испугался я.

Ватутька сделала вид, будто не услышала мой глупый вопрос:

— Он спрятался у старика… одного доброго старика…

— У старика, который живёт в жёлтом домике на горе? — сразу же догадался я.

— Откуда ты взял? — подозрительно спросила она.

«Откуда?! Я-то сразу понял, кто этот добрый старик».

— А ты сама-то, ты никому не болтала об этом? — спохватился я.

Ватутька фыркнула и задрала хвост.

— Собаки друг друга не выдают и зря языком не болтают. Запомни это! — Помолчала, а потом добавила презрительно: — Дачник!

На этом разговор наш оборвался. Хозяйка бросила Ватутьке кость. Отвернувшись, она принялась за неё так усердно, как будто меня на свете и вовсе не было. Я обиделся и ушёл.

— Где ты был? — спросил меня Витя.

Я поджал хвост.

— На улицу повадился, шляться, — сказала тётя Груша. — Ты не вели ему, Витя. Замыкай калитку. Пёс он глупый, а настырный, раздерут его наши собаки.

Витя надел мне ошейник и пригрозил:

— Будешь убегать — привяжу на верёвочку!

Я залез под крыльцо совсем расстроенный: как же мне теперь искать друга?

Гостья

13 июля. Ночью где-то далеко выла собака. Голос мне показался знакомым. А что, если это был Чёрный Дьявол и у него опять какое-нибудь несчастье?..

Гостеприимство

14 июля. Вчера приходила Ватутька. Наверное, мириться. Сперва мы поговорили через изгородь. Но Мама-Маша сказала:

— Пригласи гостью в дом.

А Пал Палыч сказал:

— Ого! Наш пёс обзавёлся приятельницей!

Ватутьку впустили через калитку.

Мы обегали весь наш участок, потом играли вместе с Витей — он бросал нам мяч и палки.

— Прекрасная псина — похвалил её Пал Палыч. — Дворняжки вообще сообразительный народ.

— Очень изящная собачка, — сказала Мама-Маша. — Лёгкая, быстрая. И смотрите: какой хвост!

Хвост у Ватутьки действительно очень хорош — раза два заворачивается колесом.

Когда Ватутька уходила, я её спросил: нет ли новостей про одноглазого?

— Всю ночь выл и не давал спать, — сказала она.

Вот! Значит, я был прав. Сегодня ночью непременно убегу его искать.

Первый блин — комом

18 июля. Если вы никуда не ходили ночью — и не ходите. Под каждым кустом неизвестно что. В траве что-то шуршит. На деревьях — таится. Все время падаешь в ямы и из темноты что-нибудь сваливается.

Я шёл, приседая от страха, и меня занесло неизвестно куда. Как мне удалось добраться до жёлтого домика на горе — не могу объяснить. К счастью, изгородь была дырявая. По запаху нашёл в сарае лошадь. Заглянул: удивительное дело, она спала стоя!

Возле террасы увидел кроличью клетку. Приставил нос к решётке: аромат — жуть! Я чихнул. Кролики сразу все проснулись, шарахнулись в угол и залезли друг на друга. Странные животные: уши, как у ослов, усы, как у кошек, носами беспрерывно дёргают.

Вдруг кто-то громко и жадно дохнул мне в загривок. Я шарахнулся не хуже кроликов и забился под террасу. Конечно, там были куры. Они сразу устроили такой скандал, что я вылетел пулей.

По двору шёл старик с фонарём.

— А-а! Кого я вижу! Знакомое лицо, вот не ожидал!.. Культурная собачка, а занялась нехорошим делом…

Он взял меня за шиворот, принёс в дом.

Я сел и повесил голову: дожил, за вора приняли! Теперь пойди докажи свои благородные цели.

— На-кось, пёсик, перекуси, — поманил меня старик. И под самый нос сунул баранью кость.

Какой прекрасный запах шёл от неё! Я уж было разинул рот, но тут же захлопнул.

— Не берёшь? — удивился он. — Не голоден? А зачем в курятник полез?

Что мог я ему ответить?

Я опрокинулся на спину и поднял вверх все четыре лапы. И состроил такую невинную морду, что даже сейчас вспомнить противно.

— Ага, стыдно! — обрадовался старик. — Стало быть, не курочкой интересовался. Скорей всего, что-то у тебя стряслось. Ну да ладно. Утро вечера мудрёнее. А пока, брат, извиняй, запру я тебя в сарайчик.

В сарайчике возле конюшни было темно и пахло мышами. За стеной отфыркивалась лошадь. Я лёг возле самой двери и решил: как только старик её откроет, я прошмыгну у него между ног.

Сколько я пролежал — не помню. Вдруг — бум-трах, бум-трах-тарарах — забарабанил кто-то в стенку. Все кругом затрещало, заходило и рухнуло. Меня треснуло доской по голове, и я пулей вылетел в темноту.

Как я попал домой — не помню. Одно ухо у меня было ободрано. Задняя левая лапа до сих пор плохо сгибается. Пишу, а буквы прыгают, как те кролики, — друг на друга. Что это было? Что будет? Лучшей пойду и залезу под крыльцо.

Добрый старик

20 июля. После завтрака, когда я стал немножко приходить в себя, скрипнула калитка, и к нам в сад вошёл старик, который живёт в жёлтом домике на горе. Всем по отдельности поклонился, а мне подмигнул.

— С добрым утром Прошу прощения за беспокойство…

— Ты ко мне, что ли, Кузьма Егорыч? — спросила тётя Груша.

Старик показал пальцем на меня:

— Я, Аграфена, скорее вот к нему.

Тут с места сорвался Витя:

— Дедушка! А я вас сразу и не узнал!

Пока Витя рассказывал, как мы познакомились в лесу, старика усадили за стол и налили ему чаю. А я, распластавшись на полу, медленно пополз по направлению к двери.

— Придержи-ка собачку, — сказал старик Вите, — сейчас о ней разговор будет.

Старик рассказал о ночных событиях подробно и правдиво. Все слушали его с большим изумлением.

— Чрезвычайно странная история… — сказал Пал Палыч и посмотрел на меня. — Кой леший тебя понёс туда, Пират?

— Вот именно, — согласился старик. — Пёсик не был голодный, я проверил. Значит, не курочкой интересовался. Но всего больше мне непонятно про сарайчик. Был — и нету. Лежит. На составные части рассыпался.

— По-вашему, это Пират сарай у вас сломал? — закипятился Витя.

— Что ты, что ты, сынок. Такой мелкий пёсик! Я думаю, что сарай, скорее всего, Анюта разнесла.

— Зря-то про Анюту не болтай, — вмешалась тётя Груша, — за всю жизнь она мухи не обидела. А теперь на старости лет будет тебе сараи ломать?!

— Ради Бога, кто такая Анюта? — жалобным голосом спросила Мама-Маша.

— Кобыла, — ответил старик. — Кобыла моя. Анютой звать. Мы вместе с ней вышли на пенсию. Ездим вот потихоньку, мусор собираем… В виде общественной нагрузки… А лошадь, действительно, кроткая, разумная, и смолоду такая была… Живём с ней душа в душу. Но сам вижу, что это — Анюта… Точно… Следы есть. Как раз в том месте, где сарайчик прислонялся, доски в конюшне разбиты в щепки. Но вот почему кобыле взбрело на ум молотить стену копытами, этого я понять не могу. Может, ты разъяснишь, пёсик?

Я вздохнул изо всех сил и очень жалобно посмотрел на Витю. Он крепок меня обнял:

— Не волнуйся, Пиратыч, мы все выясним.

— А ты его не защищай! — рассердилась тётя Груша. — Мало с ним дома мороки — новую моду взял: по ночам в чужие дворы шататься.

Я сунул морду Вите под мышку.

Все засмеялись.

— Извините его, пожалуйста, Кузьма Егорыч, — сказал Пал Палыч. — Пёс у нас с фантазией. А сарайчик мы вам восстановим.

— Да Бог с ним, с сарайчиком, труха одна была! — засмеялся старик. — Спалю в печке. Я не затем пришёл. Пёсик у вас городской, очумел от воли, вот и куролесит. Проверю, думаю, погляжу: домой пришёл ли?

Витя пошёл провожать старика до калитки. И я тоже заковылял на трех ногах, изловчился и лизнул его — очень хороший старик. Надо будет сходить к нему в гости ещё.

Чёрный дьявол

26 июля. Спешу записать потрясающие новости!

Сорвался с цепи мой тёзка Пират и стал вольным псом. Сказал — временно. Решил размяться от сидения на цепи. Мимоходом забежал навестить меня.

Понятно, я сразу же спросил его: не знает ли он одноглазого пса?

— Как не знать! — ответил он. — Одноглазый жил на даче рядом с нами. Он хоть и лаял попусту, лазил всюду и делал глупости, но был неплохим щенком. Смышлёный такой, с характером, и меня уважал…

Я слушал и ушам не верил: Чёрный Дьявол — щенок?!

— Что ты выпучил глаза? — рассердился тёзка Пират. — И я спал когда-то в старой хозяйской шапке!

— Подожди ты с шапками, — прервал я его. — Рассказывай, что было дальше.

— Дальше было— хуже некуда. Дачники его баловали, миловали, только и слышно: «Пёсик, милый, хороший». Жевал он весь день, не закрывая рта. Шоколад давали, представляешь? Иной раз подойдёт к забору, брюхо у него шире ушей торчит. Я ему не раз говорил: «Куда ты жрёшь столько? Пёс ты или свинья?» А он мне: «Не могу удержаться — вкусно». Вот и доелся…

— Что ты мне все про еду болтаешь? — опять не утерпел я.

— Не перебивай. Я постарше тебя. Так вот… Жил, значит, он и горя не знал. И оба глаза у него были целые… А потом ничего у него не стало.