Анатолий Петухов - Сить - таинственная река Страница 6

выполняя команду «полный вперед!»: первый старался разогнать плот, придать ему скорость, а второй, упираясь

шестом то справа, то слева, следил за направлением.

Кайзер — береговое охранение, вообще не любивший воды, затрусил вдоль берега.

В сетку попало пять крупных плотиц и два окуня.

— Видали! А если бы ее на ночь поставить — мешок рыбы! — сказал Гусь.

— Так в чем дело? Останемся на ночь! — живо предложил Сережка.

— Я бы остался, да дома влетит, — вздохнул Толька. — Даже записки не оставил...

— Не влетит! — убежденно сказал Сережка. Сам он на этот раз был спокоен: ушел не тайком, а с позволения

отца. — Полмешка рыбы принесу, так дома еще и рады будут. Правда, Гусь?

— Не знаю. За рыбу кто же ругать станет?

— Все. Остаюсь! — Сдался Толька. — Будь что будет.

Пока варили уху, обедали, купались, бродили по лесу в надежде, что Кайзер что-нибудь найдет интересное,

промелькнул день.

На закате пили пахучий чай из брусничных листьев, а перед тем как ложиться спать, закидали костер

гнилушками да сырыми ветками, чтобы больше было дыму и не так досаждали комары.

Гусь растянулся на хвое, заложил руки за голову, спросил:

— Пайтово озеро знаете?

— А как же. Конечно, — разом ответили Сережка и Толька.

— И бывали там?

— Нет. Не бывали.

— Ну вот. А говорите — знаете. Прошлый год в конце лета я искал за Журавлиным болотом глухариные

выводки.

И вот забрел в такое место, что самому страшно стало. Сосны да елки — до неба, нигде ни дорожки, ни

тропинки, ни одного следка. А под ногами — мох, зеленый, мягкий, как подушка. Так и хочется полежать. Ну,

думаю, это леший меня сюда заманил. Если лягу — тут и пропаду. Шел я, шел, гляжу — за деревьями вода

заблестела. Я бегом туда. А лесовик под ноги мне коряги пихает. Пока до воды добежал, раз десять кувырком летел.

Смотрю — озеро. Небольшое. Вода в нем светлая-светлая. Каждую травинку и камешек на дне видно. Догадался,

что это н есть Пайтово озеро. Я о нем и раньше слыхал, а где оно — точно не знал. Ладно, думаю, обойду озерко

кругом и найду какую-нибудь тропинку. Прошел маленько, посмотрел снова на озеро, а там, на середине, —лодка-

осиновка и человек в ней сидит. Как же так? Озеро круглое, только что нигде никого не было, а тут — лодка! Я

крикнул. Смотрю, человек закрутил головой туда-сюда: не понял, откуда кричат. Я ему опять: дяденька, я

заблудился! И руками замахал. Заметил он меня, за весло взялся. Не спешит. До берега не доплыл — остановился,

спрашивает: чего надо? Он уж совсем старый, с белой бородой, сидит в лодке сгорбившись, как колдун.

Заблудился, говорю я, не зною, как домой выбраться. Тогда он к берегу причалил и спрашивает:

— Откудова будешь?

— Из Семенихи.

— Чего же тебя лешие, прости господи, сюда занесли?

— Да вот, — говорю, — глухарей искал и убрел сюда.

— Ладно. Садись в лодку.

А в лодке у него полно рыбы. Щуки — метровые, а то и больше, лещи, окуни... Кое-как пробрался я до

скамеечки, чтобы на рыбу-то не наступить. Сел и говорю:

— Видать, озерко-то рыбное.

— Рыбное. Да не про всякого рыбка здесь водится.

— Как так?

— А вот так! Слова особые знать надо, тогда с рыбкой будешь, а не знаешь слов — сам утопнешь.

— В этакой-то луже? Да я ее вдоль и поперек, и еще два раза вокруг без передыху проплыть могу!

— Эхе-хе!..— покачал головой старик. — Здесь еще ни один человек не плавал. Бездонное оно, озеро-то. А

ты говоришь — лужа...

— Бездонных озер не бывает. Даже в океанах везде дно есть, — сказал я.

Тогда он остановил лодку, взял в руки дорожку, которой щук-то ловят, прицепил на крючок камень,

перевязанный веревочкой крест-накрест, и стал спускать его в воду.

— Гляди сам!

Я гляжу. Дорожка длинной метров пятьдесят, не меньше. Всю леску спустил и подает мне:

— Потрогай! Видишь, натянулась? Значит, камушек до дна не достал.

Я и сам чувствую, что камень висит, вглубь тянет.

— Но это, — говорит он, — еще ничего. Вода здесь полосами: одна полоса теплая, другая — холодная. От

этого руки и ноги судорогой сводит. Крикнуть не успеешь, как потонешь.

Я спорить не стал: может, и правду говорит дед.

— А вы, дедушка, те слова знаете? — спросил я.

— Какие слова? — удивился он.

— Да как же! Вы сами сказали, что здесь особые слова надо знать, а то рыбы не достанешь.

— Слова те заветные, — ответил он. — Кому они откроются, тот их и знает. А кто знает — не скажет. А кто

скажет, того хозяйка утопит.

— Какая еще хозяйка?

— А как же! Главная щука — самая Большая на озере щука — хозяйка... За какой-то грех она мне раз за

дорожку уцепилась. Полдня по озеру лодку волочила, все кругами, кругами. Водит, водит, потом и сама покажется.

Страшная! Длиной с мою лодку, а то и больше, пасть — как бочка без дна — красная, зубы — с мой палец, и на

голове — мох...

— Неправда, — говорю я, — таких щук не бывает.

Он только головой покачал.

— Мал ты еще. Ничего не знаешь, а я вот девятый десяток доживаю, всякого насмотрелся. Хочешь — верь,

хочешь — не верь.

Тут он высадил меня на берег, показал рукой в лес и говорит:

— Иди. Все прямо иди, чтобы солнышко тебе в левое ухо светило. Ручеек будет — перебредешь, неглубоко.

Я спросил, нет ли какой тропинки с озера.

— Отсюда, — ответил старик, — нету ни дорог, ни тропинок. И лучше ты забудь, что попал сюда. Худое это

место. А домой придешь — никому не говори, где был и что видел. Скажешь — беду накличешь... Вот оно какое.

Пайтово озеро!

— И ты до сих пор терпел, никому этого не рассказывал? — спросил Сережке.

— Никому.

— И не боишься?

— Чего?

— Старик не велел рассказывать, а ты рассказал...

— А я, может, потому и рассказал, что проверить охота, правду дед говорил или нет.

— Конечно, неправду! — отрезал Толька. — Я вот ни во что такое не верю — в приметы разные, в

предсказания... Все это чепуха!

— Ясно, чепуха! — поддержал Сережка.

Гусь молчал.

В полночь за стенкой шалаша забеспокоился Кайзер. Он всегда оставался на вольном воздухе и ложился

непременно у той стенки, у которой лежал Гусь.

— А вдруг сюда придет та волчица? — шепотом сказал Толька.

— Не придет. Раз у нее логово разорили, она далеко ушла и сюда не вернется.

Кайзер опять пошевелился. Было слышно, как он встал и, сопя, потянул носом воздух. Потом прошуршала

трава и, будто переломили спичку, хрустнул сучок.

— Слышал? — спросил Сережка.

— Тихо! — предупредил Гусь и сел, чтобы лучше слышать, куда пошел Кайзер.

Через несколько минут на реке раздался сильный всплеск, потом еще и еще раз.

— Это Кайзер? — спросил Толька.

— Нет. Он в воду не полезет, — ответил Гусь.

— А кто же тогда?

— Почем я знаю. Пошли на реку.

Ребята выскользнули из шалаша.

— Да это же у сетки, — догадался Гусь. — Бежим!

Кол, к которому была привязана сеть, раскачивался и вздрагивал, а на средине реки плескалась крупная,

видимо, рыба. Ощетинившийся Кайзер стоял у самой воды и неотрывно смотрел туда, где расходились широкие

круги.

Гусь отвязал плот, все трое вскочили на него и отчалили от берега.

Поплавки сетки были утоплены, а в том месте, где попала рыба, вода бурлила от мощных ударов хвоста.

Гусь погрузил руку в воду почти до плеча, нащупал верхнюю тетиву сети, не без труда приподнял ее и начал

перебираться руками от поплавка к поплавку. Он хорошо ощущал упругие рывки сильной рыбы, которая вот-вот

должна была показаться на поверхности.

— Теперь-то не уйдешь. Теперь-то наша будешь, — цедил сквозь зубы Гусь.

Тут раздался истошный визг, и Толька в чем был, сиганул в воду. Плот качнуло, сеть рвануло куда-то вниз, и

Гусь, потерявший равновесие, тоже оказался в воде. Фыркая и ругаясь, он бросился было к берегу, но услышал

плаксивый крик Сережки, опомнился и завертелся на место, отыскивая главами Тольку.

В нескольких метрах от себя Гусь увидел взметнувшуюся над водой Толькину руку, которая тотчас снова ушла

под воду. Ему сделалось жутко.

— Плот! Гони сюда плот!..— крикнул Гусь Сережке, а сам поспешил на помощь Тольке: он понял, что тот

запутался в сетке.

Улучив момент, Гусь схватил Толькину руку и что было сил рванулся к берегу. Но в тот же миг кто-то сильно

потащил Тольку в глубину. Балдея от ужаса, Гусь отчаянно заработал ногами. Под водой что-то оборвалось, и скоро

на поверхности показалась Толькина голова.

А плот все относило и относило течением.