Евгений Велтистов - Глоток Солнца Страница 6

Она опять посмотрела, потом тихо и даже удивленно сказала:

- Я тебя не знаю.

Я видел ее глаза, мягкие волосы, тонкую шею. Я мог коснуться ее рукой. Я ничего не понимал.

Каричка взглянула на свой кинжал, улыбнулась. А потом вдруг достала из кармана гребенку и стала причесываться.

- Ну что вы стоите? - сказала она всем нам.

Мы повернулись и пошли по аллее.

- Нельзя уж и посмотреть. Подумаешь - принц! - сказал один музыкант, и его товарищи засмеялись.

Они ушли, сердясь на женские капризы и насвистывая "Волшебную тарелочку". Каричка этого не заметила.

А я не мог даже свистеть. Я шел очень медленно, разглядывая свои ноги. Неестественно длинные, они нелепо торчали из шорт.

Было грустно и все очень непонятно. Я шел среди тишины. Куда-то исчезли музыка и веселье. Я шел и тупо твердил про себя:

"Почему она не узнала меня? Почему?.."

Серый рассвет поднимался над лесом. Туда я и направил машину, набрав предельную скорость и проваливаясь в воздушные ямы.

"Так всех нас в трусов превращает мысль..." Почему-то эта фраза казалась мне обидной.

Я так хотел тебя увидеть, смеющееся лицо моего счастья. Но оно оказалось расплывчатым, равнодушным.

3

Улечу на Марс. Ну кому я здесь нужен?

И только я это решил, пробравшись в палату через окно и покорно вытянувшись на постели, как явился врач, а за ним сестра. Врач, толстенький, с ямочками на щеках - ну просто сияющий восклицательный знак, - потирая маленькие ручки, принялся рассуждать о гонках. Он назвался моим болельщиком и очень переживал, что соревнования сорвались и я свалился в невесомость. Через минуту мне казалось, что я знаю его сто лет, Почему-то доктор помнил все гравилеты, на каких я летал, даже когда был мальчишкой. Я с вдохновением поддакивал, вспоминал разные мелочи и рассказал, как гнался за Гришей Сингаевским и как он знал, что я хочу его обогнать, а потом это облако. И тут я смолк и больше ничего не говорил. А восклицательный знак поднял мне веко, заглянул в глаз, дружески ткнул кулаком в живот.

- Сердце работает нормально. И все остальное, - объявил он, довольный осмотром.

- Это вы прочли в глазах?

- Секрет, - улыбнулся он.

Ох уж эти докторские секреты! Как будто я был маленький и не знал, что прослушивала меня ввинченная в пол кровать.

- А долго я был в этом... забытьи? - Я с трудом подыскал слово.

- Пустяки, - махнул рукой веселый доктор. - Спал несколько часов.

Несколько часов! Представляю, какая на меня собрана на документация. Электрические, тепловые, механические, химические и разные другие процессы - все это собирала трудолюбивая кровать. До чего сложно устроен человек!

- Задал я вам работу, - искренне повинился я.

- В основном не мне, а Марье Семеновне, - засмеялся доктор.

Я покраснел, вспомнив мальчишескую проделку с тумбочкой. "Когда я вернулся, тумбочка была на месте.

- Искала вас в саду, - сказала Марья Семеновна.

Она была такой, как я представлял: с добрым лицом и мягкими неторопливыми движениями. Я начал говорить, что люблю гулять по ночам на свежем воздухе, и она опять пришла мне на выручку:

- Все мы были такие.

- Массаж! - кратко резюмировал доктор и удалился в полном сиянии.

А массажист был тут как тут, совсем как в раздевалке спортклуба, и пошли отбивать лихую чечетку его крепкие проворные руки, а когда я перевернулся на спину, то на стуле сидел Аксель. Аксель Михайлович Бригов, мой профессор, наш Старик Аксель. Я встрепенулся, но Старик пробурчал: "Лежи!" - и тогда проворный массажист легонько толкнул меня в подбородок ладонью и принялся уминать брюшной пресс.

Аксель был неизменным, сколько я его знаю. Черный костюм, галстук, шляпа на коленях. Величественный и торжественный. А маленькие медвежьи глаза смотрят недоверчиво, часто мигая, и я догадываюсь, что это от смущения: он очень не любит незнакомую обстановку. Молчит, и я тоже. Лучше подождать, когда сам начнет. Хорошо, что еще попался неразговорчивый массажист.

- Я все видел, - хрипло сказал Аксель, едва массажист скрылся. - Нет, не в телевизоре, - поморщился он на мой кивок. - Потом все видел, когда приехал с побережья. Хорошенькая история, ничего не скажешь.

Представляю, как мы испортили ему единственный за несколько месяцев выходной. Забрался в морские просторы, подальше от пляжей и подводных охотников, "морских чертей", как он говорил, спокойно управлял лодкой (он влюблен во все паруса мира), и - пожалуйста - срочный вызов.

Аксель помолчал, удовлетворенный ходом беседы. И вдруг самое главное:

- Март, что это было такое?

Я ждал этого вопроса, едва увидел учителя, но не думал, что он прозвучит так откровенно и прямо, что я опять сойдусь с неизвестным.

Я беспомощно взглянул на профессора - ведь он-то должен уже все знать, но лицо его выражало каменное спокойствие, а глаза смотрели твердо и беспощадно, приказывая говорить. И тогда я стал говорить, как все было, начиная с того момента, когда в ангаре нам мешал болтливый комментатор. Я очень хотел, чтоб учитель почувствовал азарт гонок и не думал, что я улыбался от самодовольства или какой-то иной глупости. И он, кажется, все понял, хотя я, конечно, ни слова не сказал про Каричку и свое настроение. Его огромные руки, спокойно лежавшие на коленях, зашевелились, он словно пробовал удержать руль моей машины. А я сказал, что он ни за что бы не удержал (Старик обладал огромной, непонятно-чудовищной силой). И еще прибавил что-то невразумительное про сильное поле притяжения, которым обладает облако.

- Так, юноша, - сказал Аксель, - весьма поэтично, но анализ никуда не годится. Ты ведь учишься на физическом?

- На физико-математическом.

- Жаль, что не мне сдаешь экзамен. Но шутки в сторону. Как ты сказал: облако?

- Это я случайно. Облако я не видел, только сияние.

- Пожалуй, ты угадал.

- А Сингаевский?

- Да-а, - только и сказал профессор.

Он молчал довольно долго. Потом смущенно заморгал.

- Ты гулял ночью...

- Да, отлучался.

Аксель поморщился.

- Это я к тому, что ты вроде можешь вставать.

- Конечно, могу.

- Будет Совет. Пойдешь со мной, если разрешат врачи.

Такого я не ожидал.

СОВЕТ! Совет ученых планеты!

Я вскочил, закричал:

- Да я здоров! Я летал в Студгородок! Совсем здоров!

- Вот как... - Только голос да насторожившиеся, сжатые в точку зрачки выдали удивление моего учителя. (Черт возьми, как хорошо я его знал!) - В какой же это город? - спросил он.

- Искусств.

- Вот как, - повторил он, - веселился?

- Не очень, - неопределенно ответил я, вспомнив свое возвращение.

- Во сколько ты улетел оттуда?

Этот вопрос не был случайным, что-то беспокоило Бригова, и его беспокойство сразу передалось мне. Я стал вспоминать вслух, стараясь что-нибудь выведать:

- В четыре... Нет, в половине пятого... Примерно без четверти пять... Я пропустил что-то интересное?

- Потом, - неопределенно сказал Аксель. - Отдыхай. Вечером встретимся.

Он ушел, а я бросился на постель и зарычал в отчаянии: "Отдыхай!" Да, я бы отдыхал, будь у меня такое каменное спокойствие. Отдыхал бы и размышлял над физической природой странного объекта, который сначала глотает гравилет с человеком, а потом является поразвлечься к беззаботным студентам. Я чувствовал, что это так, что грязно-белое пятно, мелькнувшее в ночи над моим датским принцем, не было галлюцинацией. Аксель недаром насторожился. Чертов Старик, не мог сказать определеннее.

Я хотел опять выскочить в окно, но в палату, будто чувствуя подвох, зачастила Марья Семеновна. Она мне очень нравилась, и хорошо, что она входила просто так, а не появлялась на стене; я уже говорил, что эта спокойная больница мне тоже нравилась. Марья Семеновна приводила и уводила посетителей. Среди них были деловые ребята из Института Информации, которым я в третий раз рассказал свой случай.

Шумно ввалились наши - Андрей, Игорь Маркисян и еще один парень, с которым я учился, - Сергей. Я сразу успокоился. Друзья могли ради меня сделать все. Только попроси я - и они разыщут и даже примчат сюда Каричку.

Но никто из них не знал о происшествии в Студгородке. Что самое удивительное, меланхоличный Андрей первый почувствовал неладное и серьезное в моих вопросах.

- На! - Он вынул из кармана светогазету, которую обычно таскал с собой, и еще отдал свои радиочасы. Мы договорились, что он вызовет меня, когда что-нибудь узнает.

А Игорь ругал профессора Акселя.

- Как он мог тебе не сказать? Консерватор! - Игорь всегда находил резкие слова.

- Консерватор? - переспросил Андрей. - Уточни.

- Конечно! Что за игра в таинственность? Заскоки прошлого века. Как будто мы ничего не понимаем.

- Мы - двадцать первый век... - подхватил Сергей, подмигнув нам с Андреем.

Игорь не ответил, но глаза его все больше мрачнели. Сейчас он, по своему обыкновению, сверкнет яркой и неожиданной, как клинок, мыслью и в пух и в прах разнесет призрак Старика Акселя.