Звезды сделаны из нас - Ида Мартин Страница 67

Их шутки я не понимаю, ржать и материться на всю улицу не умею, а когда на узкой дорожке Ляпин, размахивая руками, случайно задевает женщину, и я за него извиняюсь, они снова косятся на меня, как на ненормального.

Румянцева тоже идет с нами, но держится от меня подальше, делая вид, будто не замечает, и у меня такое чувство, что это я поступил с ней некрасиво, а не она со мной.

Все-таки захотеть стать Макаровым было страшной глупостью. У меня никогда не выйдет превратиться в кого-то хоть сколько-нибудь похожего на него. Для этого, кроме смелости, дури и упрямства, нужны иные качества, которые одним желанием и силой воли не наработаешь. Жесткосердечность, например, или надменность. Ограниченность и тщеславие. Чтобы стать звездой вроде Макарова, недостаточно одного пофигизма. Который, как выяснилось, мне тоже не потянуть.

Квартира у Титова трехкомнатная и просторная. Не то чтобы богатая, но чистая и без лишней мебели. Как я понял, его родители не возражают против того, что он приводит друзей, считая, что лучше уж он будет отрываться дома, чем болтаться по улицам. Моя мама тоже стала разделять такой подход, но только после Мишкиных злоключений.

Все без приглашения заваливаются в большую гостиную и, словно самые усталые в мире люди, бросаются занимать диван и кресла. Титов приносит с кухни тазик с рисовым салатом, хлеб и пластиковые тарелки. Остальные вытаскивают из рюкзаков кто что принес: пакеты с соком, чипсы, сезонные яблоки, орехи.

Пристроившись возле подоконника, я с интересом наблюдаю за их слаженной суетой. Откуда-то появляется бутылка вина и еще какая-то бутыль с мутной желто-белой жидкостью внутри. По разговорам понимаю, что это яблочный самогон. Вообще, благодаря маме, алкоголь меня совершенно не интересует, но от слова «самогон» веет стариной и аутентичной загадочностью. Прошлым летом на даче местный дед часа полтора с упоением рассказывал нам с ребятами о хитростях самогоноварения: как устроен аппарат для его получения, на чем ставят брагу и каких вкусов можно добиться. Бывает, например, самогон на дубовой щепе, на меде, на кедровой скорлупе, на кожуре апельсина с корицей, на цветах липы и березовом соке. Дед говорил, что самогоноварение – это искусство, и он очень опечален тем, что уникальные рецепты и технологии из-за прихода на рынок импортной бормотухи скоро совсем исчезнут. Короче, если бы тогда этого деда записать на рекламный ролик, то самогон можно было бы продавать дороже любого шотландского виски.

Поэтому, когда Равиль протянул мне пластиковый стакан с жидкостью, пахнущей прелыми листьями, я не стал отказываться.

Ребята чокались, я тоже подошел и тюкнулся своим пластиковым стаканчиком о прочие.

– Офигеть, Святоша, ты пьешь? – От удивления Румянцева забывает о своей обиде.

На ней широкая вязаная темно-синяя кофточка с глубоким вырезом, в котором поблескивает серебристая цепочка.

Я пожимаю плечами. Журкин одобрительно кивает, одним махом вливает в себя содержимое стакана и недовольно морщится:

– Фу! Пойло.

– Не нравится – не пей, – фыркает Ляпин, и я понимаю, что самогонка его.

Делаю небольшой глоток, пытаясь распробовать вкус, но спиртово-прелый запах так шибает в нос, что поначалу вкуса не ощущается. Только по горлу и дальше по пустому желудку разливается тепло. Журкин протягивает надкусанное яблоко.

С яблоком дело идет лучше. Я допиваю стакан, и на меня мгновенно накатывает приятное ватное расслабление, будто я был навьючен тяжеленными мешками, а теперь они свалились и вместе с усталостью появляется небывалая легкость.

– Спасибо, что позвали, – неожиданно говорю я.

– Да чего там, – отмахивается Титов. – Десять лет проучились и ни разу вместе не пили.

Все ржут.

– Вообще-то, я не пью, – решаю я прояснить ситуацию.

– Ну да, конечно, мы видим, – гогочет Журкин и подает Ляпину знак. – Налей ему еще.

– А правда, что твой брат доехал автостопом до Архангельска и обратно? – Слева от меня возникает Моргунова.

– Понятия не имею.

– Вы не общаетесь?

– Нет.

– Я слышал, что твой брат грабанул ювелирку, – встревает Равиль.

– Тогда бы он сидел, – отвечаю я.

Но на самом деле я и правда не знаю ничего о Мишкиных похождениях.

– А твоя мать тебя заставляет молиться?

– И ты реально хочешь стать монахом?

– А почему ты все время ходишь один?

– Ты серьезно простил Макарова?

Вопросы сыплются со всех сторон, я коротко отвечаю, и это похоже на квиз: стоит ответить, как сразу прилетает следующий вопрос. Ляпин всовывает мне в руки второй стакан. И чтобы избавиться от создавшегося напряжения, я машинально выпиваю. Теперь уже во мне не усталость и легкость, а внезапный прилив сил и радости.

Надо же, выходит, я им все же интересен и все это время был интересен. И они вроде бы не такие тупые, как казались раньше.

Поначалу мы болтаем о школе и, смеясь, вспоминаем ситуации, где сталкивались в противостоянии, а после играем в крокодила и по-настоящему веселимся. Все дурачатся, подкалывают друг друга и смеются. Не ждал, что у меня получится, но я тоже перестаю напрягаться и становлюсь самим собой. Я им определенно нравлюсь, и чувствовать это непривычно и приятно.

Ляпин снова наливает, Журкин, стоя на четвереньках, изображает нечто похожее на быка, Румянцева не сводит с меня глаз, Моргунова уселась на коленки Титову, Равиль хохочет, утирая слезы. Картинка отчетливо фиксируется в моем сознании, вызывая странное чувство, словно это происходит в какой-то другой жизни, и не со мной, а с каким-то другим Глебом Филатовым, у которого все хорошо.

Забывшись на мгновение, я снова вспоминаю, как все обстоит в действительности, и лезу за телефоном. Я проверяю его каждые пятнадцать минут. Румянцева уже пошутила, что я жду маминого звонка, но ее никто не поддержал. На самом деле я жду сообщения от Нелли.

Между нами что-то произошло, но я так и не понял до конца, что именно.

В понедельник я планировал рассказать ей про свой «триумф» – именно так я и собирался это назвать, пока она не прислала голосовое о том, что думает отказаться от своих танцев, потому что к ней лезет этот горный павлин. Было приятно слышать, что она ему не рада, но я, все еще прибывая на волне боевого подъема и немного злясь на маму за непрекращающиеся уныние и апатию, бодро ответил, что борьба на то и борьба, чтобы идти к своей цели, невзирая на преграды. И что мне тоже не нравилось курить за гаражами и получать тумаки в раздевалке, но все это я