Звезды сделаны из нас - Ида Мартин Страница 78

И тут вдруг я с ужасом вспоминаю, что завтра суббота, и что у Мишки день рождения, и что мы с мамой должны ехать его поздравлять. Окрыляющий энтузиазм сменяется отчаянием, и какое-то время я сижу у себя на кровати в полнейшем ступоре и прострации, взвешивая все «за» и «против», хоть и понимаю: на самом деле выбор уже сделан.

Мама, конечно, страшно на меня обидится, но отказаться от этой поездки я уже не могу. Если не поеду и подчинюсь обстоятельствам, никогда себе этого не прощу.

Я знаю, что у Нели порой возникает желание спрятаться, сбежать, закрыться от всего мира, трогательно надеясь, что в один прекрасный миг появится кто-то очень сильный и добрый, чтобы избавить ее от любых проблем. Я тоже когда-то о таком мечтал, и сейчас мне отчаянно хочется сохранить в ней эту надежду. Я не допущу, чтобы Неля, как моя мама, погрузилась в свои страдания, не замечая больше ничего вокруг.

Я спасу ее, подарю надежду и объясню все, что понял про Макарова, его шоблу и крутость. Я открою ей глаза на всех этих людей, которым мы собирались что-то доказать, успокою, обниму и, возможно, даже поцелую.

И это по-любому важнее, чем унылое поедание эклеров в реабилитационном центре в честь Мишкиного дня рождения.

Если поезд отходит в половине восьмого, то у нее я буду около семи вечера, а может и раньше, это я по Москве сужу, а у них город маленький. Благо адрес я раздобыл, когда заказывал попкорн. Она такая сидит дома вся грустная и опухшая от вчерашних слез, и тут звонок в дверь, ее мама кричит: «Неля, это к тебе». Она удивленно выползает из комнаты, и видит меня: «Та-дам! Сюрприз». Только нужно обязательно купить цветы, чтобы было красиво и ее маме с сестрой я тоже понравился.

Или можно сразу отправиться на поиски Артёма и разобраться сначала с ним, чтобы бросить его голову к Нелиным ногам. Я снова вижу себя Максимусом – великим и непобежденным. Вспоминаю видео, опять закипаю и слышу хруст носа.

Обратный поезд в Москву только в воскресенье, и где ночевать, неизвестно, но это будет уже потом, после нашей встречи. В конце концов, у меня есть деньги и можно отыскать какую-нибудь гостиницу.

Уснуть не получается. Я запихиваю в рюкзак только зарядку от телефона, чистую футболку, чтобы не вонять после поезда, и зубную щетку. С трудом дожидаюсь, когда стрелка часов доползет до шести сорока пяти и, тихо пробравшись в темный коридор, обуваюсь. У мамы будильник на восемь, и, когда она обнаружит мое отсутствие, я буду уже ехать в поезде.

Я немного торможу на пороге. Нельзя просто так исчезнуть, ничего не объяснив маме. Но с другой стороны, она всегда волнуется только за Мишку и думает только о нем. Может, мне представилась отличная возможность напомнить, что у нее есть и другой сын, который тоже заслуживает, чтобы о нем волновались?

Мысль эгоистичная, но согревающая. Чтобы лишний раз не шуметь, я выскальзываю из квартиры без куртки и одеваюсь лишь на улице. Пронизывающий ветер тут же пробирается сквозь толстовку и немного остужает мой пыл. Я решаю, что позвоню маме из поезда и, может, скажу даже, что рванул с одноклассниками к Равилю на дачу, – они туда действительно собирались. Она будет сильно ругаться, но все же лучше пусть ругается, чем переживает. А Неле ничего говорить не надо. Мое появление обязательно должно стать сюрпризом. Очень важно понять, будет ли она мне рада или испугается и не захочет общаться.

Засунув руки глубоко в карманы куртки и спрятавшись под капюшон, я неторопливо шагаю по пустой черной улице и испытываю странное приятное ликование от этого непривычного, но воодушевляющего движения жизни.

Глава 37. Нелли

Бывают моменты, которые навсегда меняют тебя, забирают наивность и веру в людей, ломают траекторию дальнейшей жизни и выводят ее на другую дорогу – на ту, что не должна была стать твоей.

Получив по лбу граблями, мы не умнеем, не взрослеем и не приобретаем нужный опыт – лишь становимся более циничными, осторожными, отстраненными, равнодушными.

Слезы текут по щекам, в груди горит, будто я пробежала стометровку на лютом морозе. Ни черта вокруг не вижу, и ноги сами несут меня к исписанным стенам заброшенного универмага. Ветер гоняет по асфальту сухие листья, фонарь, ссутулившись, пристально смотрит в спину, моя дергающаяся тень тянется на много метров вперед, создавая иллюзию присутствия кого-то живого.

Я стараюсь оказаться как можно дальше от проклятого коттеджа и уродов, ошибочно принятых мной за людей, но больше всего злюсь на себя: почему я искренне поверила, что смогу стать крутой и значимой, а вдобавок сумею понравиться такому жлобу, как Клименко?

От его поцелуев противно до тошноты, и я сплевываю на асфальт вязкую слюну.

Потом ныряю в кусты поредевшей сирени и быстро взбираюсь по изъеденным временем и стихией ступеням пожарной лестницы.

Наверху я опираюсь на ржавые перила и, проморгавшись, рассматриваю до оскомины надоевшие окрестности. Темные кроны тополей похожи на лес и недобро шумят, сквозь шелест сухой листвы мне все еще мерещится музыка и хохот – сдают нервы.

Зализывать раны на покинутой всеми заброшке – так себе идея, но разве со мной может случиться что-то хуже, чем выходка Артёма, тайная жизнь мамы и предательство Глеба?..

Мама… Я спорила с ней, упрямо обозначала границы, чтобы уберечь ее от своих трудностей и переживаний, – ей сполна хватило неразумных поступков старшей доченьки. Я всегда шла за ее внутренним светом, верила ей, держалась за нее. А она… обманывала, недоговаривала, скрывала. И была первопричиной всех моих бед!

Я припоминаю, как мама под покровом ночи выходила из подвозившей ее машины и, судя по габаритам, это было явно не такси и даже не «Лада Гранта» щедрого клиента-огородника. Это был огромный черный джип.

Отец Миланы по пятницам ждал дочку у школьных ворот точно в таком же, потому что мать слишком часто попадала в больницы, и они ездили ее навещать. По району упорно курсировали сплетни, что жена Орлова лечится в наркологии, но я в них не верила. И зря. Слухи о моральном облике моей семейки тоже оказались правдивыми…

Несмотря на раздирающую сердце боль, мне немного жаль Милану: выходит, это родительские