Зоя Воскресенская - Сердце матери Страница 8

Ваня вертел в руках книгу, перелистывая ее, как слепой, ощупывал пальцами строчки, и глаза его оживлялись, когда он встречал картинку.

- Хочешь, почитаю? - предложила Оля.

- Почитай. Покажи, как ты это делаешь.

Ваня слушал и следил за Олиным пальцем. Палец двигался по строчкам-бороздкам, и все бороздки были одинаковые, и каждая страница похожа на аккуратно вспаханное поле. Как же эта девочка высматривает в этих бороздках такие интересные истории и почему, как ни пялит глаза Ваня, он сам ничего этого не видит?

Володя сидел рядом и старался углубиться в латынь. И не мог. Его подавляло смутное чувство недовольства собою, какое-то сознание вины перед Ваней. Илья Николаевич часто рассказывал детям об ужасающей нищете и бесправии в деревне. А теперь Володя сам услышал это от мальчика. Чем порадовать Ваню? Подарить ему свою любимую книгу? Но Ваня не умеет читать. Отдать свои сокровища - коллекцию перышек? Но он не умеет писать. Выпросить у Саши для Вани календарь?.. Нет, не то, не то...

Вечером приехал Илья Николаевич. Он был на открытии двух новых сельских школ, вернулся в отличном настроении, и ему не терпелось поделиться своей радостью с Марией Александровной, с детьми.

- Папочка, тебя ждет мальчик Ваня, - начал было Володя.

Но отец уже все знал от мамы.

- Мы поговорим с молодым человеком, а ты иди к себе.

Володя и Оля уселись на сундуке в передней и с нетерпением ждали решения отца.

Ваня вышел из кабинета счастливый. Он ничего не говорил, только смеялся.

Смеялись его глаза, губы и даже кончик сморщенного носа.

Володя побежал к отцу:

- Папочка, как хорошо, что ты определил Ваню в школу! Он такой счастливый!

- Нет, - ответил Илья Николаевич, - он опоздал, и ребята в занятиях ушли далеко вперед.

- Но он опоздал не по своей вине. Ему сказали, что занятия в школе начинаются, когда пожелтеют листья на деревьях. Вот он и ждал, а потом искал школу. Он шел до Симбирска две ночи и два дня. Разве можно, чтобы он вернулся ни с чем? - Перед глазами Володи стояло улыбающееся лицо Вани. Папочка, разве ты не хочешь, чтобы он учился?

- Ты сам понимаешь, что нельзя задерживать целый класс из-за одного ученика. - Илья Николаевич внимательно смотрел на сына.

Володя вдруг весь вспыхнул, зарделись щеки, заискрились глаза.

Он подошел ближе к отцу:

- Он догонит, папочка. Мы поможем ему - я и Оля. Даю тебе слово.

Складка на лбу у Ильи Николаевича разгладилась, густые брови вскинулись вверх, губы дрогнули в улыбке.

- Вот именно этого я и ждал от тебя. Я буду просить, чтобы Ваню приняли в школу.

Володя порывисто обнял отца и помчался наверх...

Над садом висел серп луны, по небу плыли облака, оставляя за собой рассыпанные звезды. Огромные вязы в саду сильными изогнутыми сучьями, казалось, подпирали небо.

Володя стоял на балконе, вцепившись руками в перила, вглядывался в Млечный Путь.

На балкон выбралась Оля.

- Я показала папе свой дневник. Он посмотрел на двенадцать по физике и сказал: "Это еще не самая лучшая твоя отметка". А какая же может быть лучше, Володя? - Она взглянула в лицо брату.

Володя молчал.

- О чем ты думаешь?

- О Ване... Ты слышишь? - Володя указал рукой вниз.

Через двор, по дорожке, посыпанной лунным светом, шли папа, мама и старшие - Аня и Саша. Илья Николаевич смеялся особенно задушевно, и, как маленький колокольчик, звенел голос мамы.

- Ты слышишь? - повторил Володя. - Папа рассказывает про Ваню и радуется, словно открыл новую школу. Вот бы научиться так радоваться!.. Володя схватил Олю за руку.

- Я знаю, знаю, что такое лучшая отметка! - Оля посмотрела на брата, на его сияющее лицо. - Лучшая каша с тобой отметка будет первая пятерка Вани. Правда?

Володя спрыгнул с перил и заглянул в окно. Ваня спал, крепко ухватив обеими руками "Хижину дяди Тома", которую Володя получил в подарок за успехи и учении.

СОЧИНЕНИЕ

В доме тихо. Слышится только, как потрескивают дрова в печке да пронесется вдруг по комнатам дуновением легкого ветра мелодичный звон часов. За окном двор и сад в белом зимнем убранстве. С отяжелевших ветвей березы опадают пушистые снежные хлопья и рассыпаются в воздухе серебристой пылью.

Тихо и спокойно на сердце у Марии Александровны. Мелькает иголка в ее руках. На столике растет стопка починенного и аккуратно сложенного детского белья. Сделав последний стежок и закрепив нитку, Мария Александровна воткнула иголку в подушечку, подошла к окну. С высокой ледяной горки, крутясь волчком, скатывается вниз на круглой ледянке Маняша. Митя стоит наверху, ждет своей очереди.

Мать постучала наперстком в стекло, позвала малышей домой. А сама пошла в столовую накрывать стол к обеду.

Заскрипела дверь с черного хода, зашуршал веник: Митя и Маняша очищают друг друга от снега. Не раздеваясь, заглянули в столовую.

- Вот и мы, - заявила Маняша.

- Вот и мы, - повторил Митя.

Оба как из снежной купели, на пунцовых щеках, на ресницах блестят капли от растаявших снежинок.

- Раздевайтесь-ка скорее, - улыбается мать. - Сейчас наши гимназисты придут, будем обедать.

- А потом спать? - вздыхает Маняша.

- Немножко отдохнете.

Стук-стук-стук... - стучат каблучки по ступенькам.

- Оля идет! - взвизгивают малыши и несутся навстречу сестре.

Оля целует Митю и Маняшу.

- Ой, как вам снег щеки нагрел!

- Не нагрел - наморозил, - поправляет Маняша.

Распахивается дверь с улицы на веранду, кто-то скачет через две ступеньки: раз, два, три, четыре... Это Володя.

В тесной передней возня, смех. Володя затеял с Митей борьбу - кто сильнее, Маняша рассказывает, как летела "вот с такой высоченной горы", перевернулась и "чуть не утонула в сугробе".

Но вот слышно, как кто-то сбивает с башмаков снег на веранде.

- Саша пришел!

И в передней сразу водворяется порядок.

Мария Александровна улыбается. Пришел наставник, старший брат Саша, и все, как по мановению волшебной палочки, становится на свои места.

- Саша, у меня валенки не снимаются, помоги... - жалобно просит Маняша.

Саша наклонился, Маняша обхватила брата за шею и повисла на нем.

Володя расчесывает волосы перед зеркалом и искоса поглядывает на брата. Не получается у него такая же прическа. У Володи волосы светлые, с рыжинкой, и закручиваются в разные стороны, а у Саши шапка темных волос, блестящих, чуть волнистых и послушных.

Маняша уже сидит у старшего брата на закорках, Оля потерлась щекой о его плечо и произнесла свое привычное ласковое "мур-мур". Никому другому Саша не позволил бы таких "телячьих нежностей", это можно только двум младшим сестрам.

- Мыть руки - и за стол! - говорит Саша, осторожно опуская Маняшу на пол, и бежит наверх положить на место портфель с книгами.

Последней приходит Аня.

И вот все за столом. Нет только Ильи Николаевича, он в разъезде по губернии. Когда отца нет дома, его во всем заменяет Саша.

Зоркий глаз матери подметил, что старший сын чем-то взволнован. Вот уже шестнадцатый год пошел ему, а мать не может вспомнить, чтобы он чем-то огорчил ее. Он не любит ласкаться, как все другие ее дети, всегда ровен, спокоен и послушен. Но покорным назвать его нельзя. "Я сам" - это были его первые сознательные слова. "Я сам буду есть ложкой... сам справлюсь с пуговицей... сам зашнурую ботинки... сам застелю постель... сам решу трудную задачу. Я - сам". Однажды она увидела, как Саша - ему было тогда три года - складывал из кубиков картинку. Пыхтел, мучился - не мог подобрать кошке ногу. Мать долго следила за мальчиком и решила помочь ему: взяла кубик, перевернула и поставила на место. У кошки появилась четвертая лапа. А Саша вдруг обмяк, вскинул темные глаза на мать, и она прочла в них упрек: она оборвала его пытливую мысль. "Я ведь хотел сам", - тихо сказал он. И это был урок для молодой матери.

Саша отличался отменным здоровьем, был сильным мальчиком, но эта сила таилась в нем, он словно стеснялся ее. С младшими был осторожен, никогда не повышал голоса, но все дети его беспрекословно слушались. Даже Аня уступила ему старшинство в семье, часто советовалась с ним, спрашивала его мнение.

Саша аккуратно ходил с отцом в церковь, знал наизусть все молитвы, хотя постоянно старался понять их суть и как-то долго допрашивал отца, что такое "иже еси на небеси". С третьего класса гимназии увлекся книгами по физике, астрономии, в летней кухне стал заниматься химическими опытами. И вот недавно, когда Илья Николаевич собирался в церковь, Саша подошел к отцу и мягко, как только он умел, но решительно сказал: "Папа, я не пойду в церковь". - "Ты чем-то занят, мой мальчик?" - спросил отец. "Нет", коротко ответил сын. И еще несколько раз отец звал его в церковь, и наконец Саша сказал: "Я больше не буду ходить в церковь". Отец понял, что это не каприз ребенка, а решение юноши, решение зрелое. "Ну что ж, неволить не буду", - вздохнул он. Саша видел, что отец огорчен, но даже ради него, любимого отца, он не мог поступиться собственными убеждениями.