Анатолий Петухов - Сить - таинственная река Страница 9

подвиги Гуся на воде померкли перед тем, что совершил Витька.

Вовка Рябов восхищенно сказал:

— Вот это — да! Где уж Гусю тягаться!..

Даже Сережка не нашелся, что сказать в защиту своего лучшего друга, и только Танька заметила:

— У него же нету ластов. И ружья нету...

В этот год Танька еще не бывала в шалаше — Гусь ни разу не приглашал ее с собой. Но не выгонит же он ее,

если она туда придет? И, кто знает, может быть, он оценит ее поступок, что она не побоялась идти по лесу целых

восемь километров, и они, наконец, помирятся. Но если Гусь и не пойдет на примирение, если он не оценит ее

мужество, она не обидится — сама виновата.

Виновата... Как давно, кажется, это было! Танька вспоминает тот январский день, когда она, не устояв перед

соблазном пойти в кино с моряком, впервые почувствовала себя взрослой. Слов нет, тогда она совсем-совсем

забыла о Гусе. Вернее, не то, что забыла — просто он отодвинулся куда-то далеко-далеко, потому что было бы

смешно сравнивать красивого рослого моряка с худеньким подростком, который еще ходит в седьмой класс.

Но после того, как Танька поняла свою ошибку, она сразу вспомнила о Гусе и дала себе слово никогда больше

не изменять ему. Она не пошла в кино даже с десятиклассником Юркой Субботиным, самым красивым парнем в

школе, в которого влюблены все девчонки, все, кроме нее, Таньки.

Она простила Гусю обидные шутки и насмешки, и еще многое готова ему простить...

И сейчас Танька думала о том, что, может быть, Гусь заболел или с ним случилось несчастье, небольшое

несчастье, совсем небольшое. И тогда бы Гусь узнал, какая она заботливая и внимательная. Она бы положила его

голову себе на колени и гладила его волосы нежно-нежно. И ему бы стало легче, он бы закрыл глаза, а потом уснул.

И спящего — только спящего — она бы его поцеловала. А на самом деле он бы не спал, а только притворялся

спящим. И он бы сразу понял, что она любит его...

Танька не заметила, как прошла половину пути. Вот и просека. Теперь надо идти влево до квартального

столба, потом снова повернуть на юг и идти до тех пор, пока просека не упрется в Сить. А там берегом до шалаша

совсем близко.

И вдруг Танька вспомнила: Гусь-то в шалаше не один, он с Аксеновым, которого, говорят, избил отец! И она

стала придумывать, куда бы мог исчезнуть Толька хотя бы на час, на полчаса. Она представила: Гусь болен, он

лежит в шалаше, он не может подняться, и Толька сначала уходит за дровами, а потом идет ловить рыбу. Но рыба

ловится плохо, и Толька простоит на берегу с удочкой до самого обеда...

Танька успокоилась и прибавила шаг. В желтом, белыми горошинами платье в талию, стройная и гибкая, она

шла легко, не испытывая никакого страха в этом дремучем глухом лесу. Пустая тарка тихо позвякивала о ветки.

Тряпка, который был перевязан Толькин нос, так присохла, что ее пришлось отмачивать. Гусь подогрел на

костре воду, поставил котелок на пень возле шалаша и строго сказал:

— Вставай на четвереньки и опусти нос в котелок!

Толька послушно наклонился. Но от теплой воды и от того, что голова была ниже туловища, разбитый нос

заныл. Толька захныкал.

— Не скули! Терпеть надо! — цыкнул Гусь.

— Я терплю, — прогундосил Толька,— да ведь больно...

Кайзер, лежавший возле шалаша, насторожился, тихо встал и осторожно направился в лес.

— Отмачивай, а я посмотрю, чего там, — сказал Гусь и пошел за волчонком.

Впереди меж деревьев мелькнуло желтое платье.

«Кого еще леший несет!» — удивился Гусь и встал за дерево. Ждать пришлось недолго. Скоро из-за сосен

показалась Танька. Увидев волчонка, она вздрогнула, остановилась, потом тихо позвала:

— Кайзер, Кайзерушко! Иди ко мне. - Кайзер поднял голову и резко затрусил на знакомый голос. Однако

вплотную к Таньке не подошел, а остановился в нескольких шагах, выжидающе глядя на Танькины руки.

— Глупенький! Нету у меня ничего! — так нежно сказала Танька, что Гусю сделалось зябко.

Он вышел из-за сосны и приблизился к девушке.

— Чего пришла? — спросил хмуро.

Она склонила голову и молчала.

— A в тарке что? — снова спросил Гусь.

— Ничего. Пустая...

— Пустая. Сама ты пустая!.. Хоть бы хлеба принесла. Или молока. А то притащилась, сама не знаешь зачем.

Гусь свистнул Кайзеру, повернулся и побрел к шалашу. Через минуту не стерпел, оглянулся. Танька стояла все

так же, опустив голову, и будто разглядывала свои туфли.

— Ну, чего стоишь? Пришла, так иди уж. Хоть перевязку Тольке сделаешь.

Бессловесная и робкая, совсем не похожая на обычную Таньку, задиристую и бойкую, девушка стояла

одиноко, будто весь мир покинул се.

— Так иди же! — мягче сказал Гусь и обождал, пока Танька подошла.

Толька все так же стоял на четвереньках.

— Ой, что это он делает? — вскрикнула Танька.

— Нос отмачивает.

— Нос? Зачем?

— Надо, значит, — и Тольке: — Хватит теленком-то стоять, поди отмокло!..

— Кажется, еще нет, — отозвался Толька.

Пока Гусь ходил следом за Кайзером, Толька, конечно, не отмачивал повязку, а стоял на коленях,

прислушиваясь к разговору.

Гусь молча взял его за ворот рубашки.

— Вставай. Вон врачиха пришла, перевяжет.

— He... лучше ты...

Повязка действительно плохо отмокла, и Гусь долго снимал ее. Танька стояла рядом и испуганно смотрела на

коричневую от крови тряпку, которую слой за слоем отдирал Гусь с Толькиного лица. Когда повязка была снята,

Гусь так и ахнул: распухший нос был сворочен налево.

— Гад, он же уродом тебя сделал!

Толька осторожно потрогал кончиками пальцев нос и заплакал. Плакал он навзрыд, по-ребячьи, размазывая по

щекам слезы, которые, смешиваясь с кровью, так обезобразили его лицо, что смотреть на него стало страшно.

— Ты замолчишь или нет! — рявкнул Гусь. — В медпункт надо идти, а не реветь.

Он швырнул Таньке остатки своей майки.

— Перевязывай, а я переметы пойду смотреть.

У Таньки дрожали руки, она боялась прикоснуться к Толькиному лицу.

— Такие, как ты, на фронте бойцов из-под пуль вытаскивали, а ты нос перевязать не толкуешь! А еще

врачом собираешься быть...— в сердцах сказал Гусь и сам принялся за перевязку.

Не обращая внимания на вскрикивания Тольки, он обмотал тряпкой его лицо и взялся за удочки.

— Можно, и я с тобой? — тихо спросила Танька.

— Иди. Не жалко.

Они встали на плот, оттолкнулись от берега.

— А ты знаешь, ведь Пахомовы из города приехали, — сказала Танька. — Насовсем.

— Ну и дураки. Все в город, а они — из города.

Танька хоть и не была согласна с таким мнением, но спорить не стала.

— Ты Витьку ихнего знаешь? — спросила она.

— Нет. А что?

— Он тоже седьмой класс кончил. У него подводное ружье есть. И ласты, и маска.

— У Витьки-то? Врешь!

— Чего мне врать? Сама видела. Он на Вязкую старицу плавать ходил. Кучу рыбы настрелял! Большущих

язей и одну щуку. Он так здорово плавает! ты бы посмотрел!..

Гусь ревниво искоса взглянул на Таньку и усмехнулся:

— Уже влюбилась?

Танька вспыхнула.

— Если хочешь знать, он лучше тебя! — выпалила она.

— Где уж мне! — деланно вздохнул Гусь. — И Лешки-моряка лучше?

— Если ты не перестанешь, я брошусь в реку! — с отчаянной решимостью сказала Танька.

— Бросайся, не держу. Тут, между прочим, крокодил живет — щука такая... Прошлый раз чуть всех нас не

утопила. На голове у нее мох. Не веришь — спроси у Тольки.

Танька молчала. Нет, не о таком разговоре мечтала она, когда шла сюда лесной тропой! Почему все получается

наоборот, совсем не так, как думаешь?

— Больше я тебе ничего на скажу, — вздохнула Таньке. — И, пожалуйста, не думай, что я из-за тебя сюда

пришла. Я из-за Тольки пришла, понял?

— Понял. Но чего же ты с ним не осталась? Беги к нему! Я могу подольше поудить, чтобы вам не мешать.

— Высади меня на берег!

— С радостью! — Гусь резко повернул плот и, упирая шест в твердое дно, быстро погнал его к берегу.

— Беги!

Танька спрыгнула с плота и бросилась в лес, в противоположную от шалаша сторону.

— Ты куда? Стой! — крикнул Гусь.

Но Танька убегала все дальше.

— Вот дура! — Гусь сплюнул в воду, сошел на берег и побежал следом.

За деревьями желтым манящим огоньком мелькало Танькино платье. Какой-то шальной азарт, ухарство —

догнать! — овладели Гусем. Он ринулся в лес и что есть духу понесся напрямик, перепрыгивая через валежник,

пни и низкие кусты можжевельника.

Танька, услышав погоню, обернулась, отскочила к сосне, прижалась к ней спиной.