Алексей Пантелеев - Из старых записных книжек (1924-1947) Страница 9

- Вы можете себе представить, какое дело? Мой шурин - директор областного банка в Днепропетровске. И он ничего не прислал мне к Новому году...

Я машинально лезу в карман и думаю, что навряд ли я смогу возместить понесенные молодым человеком потери. Ведь он ждал, вероятно, от своего знаменитого шурина не рубль и не два. Может быть, он рассчитывал получить сумму, которой я в настоящее время не располагаю. Но - нет, оказалось, что молодой человек не имел никакой корыстной цели, заговорив со мной. Он просто сказал вслух то, о чем так горестно думалось ему накануне Нового года. Не дожидаясь ответа, он грустно усмехнулся и, обогнав меня, зашагал дальше.

* * *

Был приглашен на новогоднюю елку в детском саду. Первая елка чуть ли не за двадцать лет. До сих пор это был буржуазный предрассудок...

Ужасно унылая елка. Маленькие девочки и мальчики ведут хоровод вокруг плохо и неумело украшенного дерева и жиденькими голосами поют под гармонь:

Раз, два, три, четыре,

Уж пора, ребята, знать,

Раз, два, три, четыре,

Как культурно отдыхать.

SOS (Save Our Souls)

Спасите наши души!

* * *

В поезде "Одесса - Москва" в одном купе со мной едет молодая красивая дама, одесситка. У нее роскошное модное платье, усыпанное белыми пуговицами (18 пуговиц впереди, 11 сзади и по 4 на бедрах), и при этом рваные, как у беспризорника, рукава.

Дама достает иголку и нитки и пришивает, "подрубает" свои лохматые рукава. Я замечаю, что это плохая примета - шить на себе. Она улыбается, завязывается знакомство. Узнаю, что рукава оборвал ее четырехлетний племянник.

- Представьте себе, какой Отелло! Ревнует меня к своему трехлетнему брату. Заливается слезами, если мне стоит приласкать малыша. Я собираюсь ехать на вокзал - с ним истерика. "Нет, ты не уедешь! Я сделаю так, что ты не уедешь!" За пять минут до отъезда я переодеваюсь и вдруг вижу, что он оторвал на моем дорожном платье манжеты. И забросил их бог знает куда... И вот я еду с такими рукавами. Хорошо еще, что теперь модно - рукава на три четверти.

* * *

В купе кроме меня и моей визави ехал молодой рыжий близорукий украинец-кооператор. В Киеве сел военный инженер, заика, армейский остряк и болтун.

Идет светский разговор.

Военный:

- М-м-можно п-посмотреть, что у вас в п-пакете? Р-р-рамочка? П-пп-ортрет?

Дама:

- Ах, оставьте! Интересно то, что прикрыто.

Военный:

- Н-ну, я с вввами не согласен. В к-кор-не.

Кооператор:

- А я согласен. Лучше не смотреть. Вот вас интересует, что в пакете. А посмотрите - может быть, там самый обыкновенный петушок нарисован.

* * *

Бедный глупый кооператор имел несчастье влюбиться в соседку. Она игнорировала его.

Утром, когда дама ушла мыться, он говорит мне:

- Вы знаете, я не спал всю ночь.

- Плохо, - говорю. - Бессонница?

Задвигает плотнее дверь и сообщает мне зловещим шепотом:

- Вы знаете, она же спала совсем голая.

- Кто?

- Наша соседка. Совсем без ничего.

- Так вы поэтому и не спали?

- А что ж, - говорит он, опуская глаза. - Ведь человек тоже, вы знаете, живое существо.

* * *

Такая большая и важная собака, что ей неудобно говорить "ты".

* * *

- Бутылец.

* * *

Таня Белых (три-четыре года):

- Мама, задуши электричество.

* * *

Забавно звучит в наши дни строка "Илиады" в переводе Гнедича:

Влажного луга питомец, при блате великом возросший...

Неужели уже и тогда был блат? Нет, блата, по-видимому, все-таки не было, было блато, то есть болото.

* * *

Любящий брат зовет сестру "Шкурка".

* * *

Часа полтора-два сидел в одном ленинградском учреждении, ждал, пока выпишут справку. От нечего делать наблюдал за одним из служащих. Это еще молодой человек - слегка за тридцать. Невысокого роста, лысеющий, чистенько одетый, в пенсне, с черными коленкоровыми нарукавниками. Какую он исполняет должность - не знаю, но делать ему, как и мне, абсолютно нечего. И вот он бродит, зевая, по комнате и ищет для себя занятия. Подошел к настенному календарю, оторвал сразу три листочка - за вчера, за сегодня и за завтра. Внимательно читает все три странички. Какую-то пищу для ума находит даже на той стороне листка, где стоит дата, название месяца и дня. Потом складывает листки пополам и прячет их в задний брючный карман. Задница у него блестит проерзал на стуле.

Опять бродит, опять зевает. Да так еще зевает, что страшно за его скулы.

Потом подходит к телефону, звонит домой, вызывает домработницу. Спрашивает - есть ли солнце в комнате? И сколько градусов? Ждет, пока домработница сходит и посмотрит.

Снова погуливает, посвистывает, почесывает щеку. Снова звонит по телефону:

- Дайте справочную.

Просит сказать номер телефона вегетарианской столовой. Точного адреса не знает, но нужного добивается настойчиво - звонит по разным номерам, в разные учреждения. Наконец дозванивается до вегетарианской столовой:

- Какое сегодня меню?

Там, по-видимому, интересуются, кто спрашивает.

И он, прикрыв ладонью трубку, негромко говорит:

- Управление милиции.

Снова гуляет по департаменту. Вегетарианское меню вызвало аппетит и жажду. Наливает из графина воды, но сразу не пьет, а ставит стакан на батарею парового отопления.

Заходит посетитель, обращается к нему с вопросом. Он усаживается за стол, выдвигает ящик и, не глядя на просителя, глухо говорит:

- Простите, мне некогда.

В эту минуту мне приносят нужную бумагу, и я лишаюсь удовольствия продолжать наблюдения за этой крысой.

* * *

"Если я умру, дорогая Мария, то это ведь входит в мою профессию", писал своей жене генерал Клаузевиц{302}. Между прочим, Клаузевиц, как и его штатский современник Гегель{302}, умер от холеры.

* * *

Хорошо сказал М.М.Антокольский-скульптор:

"Художник только тот, кто столько же страстно любит человека, как и свое искусство".

* * *

Подмосковный писательский дачный поселок называют:

- Неясная Поляна.

* * *

Скобарь (псковитянин) говорит:

- Обманул кондуктора: купил билет, а сам пешком пошел.

* * *

Экспромт Маршака:

У нас на Шварцвальде

Покой и тоска.

Остались Шварц, Вальде,

И нет Маршака.

* * *

Вчера выступал в школе. После чтения рассказов меня окружили ребята. Просят:

- Напишите книгу о нас! О нашей школе.

- Хорошо, - говорю. - Напишу. С удовольствием. Только если вы мне поможете.

- Поможем, поможем!

- Ну, давайте расскажите что-нибудь интересное...

Стали припоминать. Ничего интересного как будто и нет. Подрались. Прозвище у мальчика: Сосиськин. Ходили на экскурсию в порт...

Через полчаса я вышел на улицу. Направляюсь к остановке и чувствую кто-то идет следом. Два парня, шестиклассники. Идут в некотором отдалении, подталкивают один другого:

- А ну, расскажи!

- Вали лучше ты расскажи.

Наконец один из них, похрабрее, догоняет меня, - останавливается и говорит:

- Товарищ Пантелеев, можно вам рассказать один случай?

- Пожалуйста. Сделай одолжение. Буду рад.

- Только вы дадите слово, что никому не расскажете?

- Конечно. Не расскажу. Никому.

- Даете слово?

- Даю клятву.

- А напишете об этом?

- Если интересно, то, может быть, и напишу.

- А наши фамилии укажете?

- Как вы хотите...

- Нет, пожалуйста, не указывайте, - испугался мальчик.

- Хорошо. Не укажу. А что это, интересно, за тайна у вас такая?

Мальчик оглянулся. Товарищ его стоял на углу и тоже, как мне показалось, волновался и оглядывался.

- Что, - я говорю, - за страшная история, о которой вы не решаетесь рассказать?

- А история вот какая: мы с товарищем печатали и распространяли листовки.

Ничего не скажу - опешил. Почувствовал себя дурак дураком. И даже хуже.

Не сразу даже нашелся, что сказать.

- Гм. Какие же это такие листовки вы печатали?

- Ой, только очень прошу вас: никому не рассказывайте! Нам и так ужасно попало. Нас исключать хотели. Тут целая буза была. На нас один мальчик донес, и у меня в парте нашли около двадцати экземпляров листовки.

- Что же, - я спрашиваю, - вы там писали?

- В общем, это была такая сатирическая прокламация. У нас есть учительница французского языка - Мадлена Карловна.

- Ну?

- Она ходит в очках. Уже пожилая.

- Ну, ну?

- Без очков она, в общем, ничего не видит.

- Понятно.

- Так вот - мы с товарищем и сочинили такую листовку: "Что было бы, если бы Мадлена Карловна потеряла очки?"

Я засмеялся - может быть, слишком громко и слишком нервически.

- Очень интересно. Замечательно! - сказал я.

- Только я умоляю вас, никому не рассказывайте!

- Ну, что ты. Конечно. Я же понимаю: конспирация - штука тонкая...

Шел к трамвайной остановке и чувствовал себя не самым лучшим образом.

* * *

В кафе. Музыкант-подхалим. Проходит мимо стола, где сидят иностранцы, кланяется:

- Гут абенд.

Подходит к другому столу.

- Добрый вечер, приятного аппетита, весело сидеть!.. А я тоже пирожные люблю.