Николай Богданов - Чудесники Страница 9

— Веселый ключик. Звенит тому, кто понимает, свою сказку говорит! — прищурилась Нюра Савохина.

— Сказка такая, — пояснил Паша, — лежат эти угодья, заполненные водой, гораздо выше уровня реки, как громадная чашка или блюдо с поднятыми краями. Стоит где-нибудь край этого блюда пробить, и стечет вода в речку.

— Почему же раньше этого не сделали? — удивился Петя.

— Нам и самим непонятно. Суеверие мешало, наверно. Мы нашли крошечный ручеек, который пробил себе путь к реке. Падает с обрыва серебряным ключиком и звенит, звенит. Стоит расширить, углубить, дать ему вольный ход, он всю воду из болот уведет!

— Понимаешь, как можно этим ключиком болота отворить?

— Понимаю, — тихо ответил Петя.

— Деды-прадеды об этом мечтали, а мы, пионеры, сделаем! И уж если это сделаем, нам не Вильгельм, а весь народ торжественную встречу устроит!

— Да, — согласился Петя, — это будет настоящая победа.

— Так за чем же дело стало, надо действовать!

— За лопатами была остановка да за топорами. Ну, теперь у нас это есть… Сколько хочешь.

Петя вспомнил таинственное исчезновение топоров и лопат в одну из суматошных ночей в деревне и рассмеялся.

— Поедим ухи, отдохнем, а завтра с утра пораньше и начнем, — сказал Паша.

— Начнем, пожалуй! — пропел Петя голосом Ленского.

Ему казалось, что он тоже нашел волшебный ключик, при помощи которого все устроится хорошо, как в доброй сказке.

ЗАКОЛДОВАННОЕ РУЖЬЕ И КОЛДОВСКАЯ ЩУКА

Уха, которой угостили чудесники вожатого, была действительно на славу. Петя, изрядно проголодавшийся, ел за троих. Он пришел в отличное настроение и, слушая рассказы ребят об их чудесных проделках, смеялся от души.

Иногда он расспрашивал о некоторых подробностях, не совсем для него ясных, и на все получал ответы.

— Постойте, постойте, а таинственные анчутки, которые скользили по болоту, как водяные пауки, это тоже вы?

— Тоже мы!

— Но как же это вы?

— А на водяных лыжах. Нашли мы такие на чердаке барского дома. Когда-то ими помещичьи дети для охоты пользовались. Давным-давно. Люди уже позабыли. Вот мы их починили и ходим — из деревни сюда, отсюда в деревню. Напрямик. Они широкие, не проваливаются.

— Здорово!

— Вот как стемнеет, Ваня с Яшей в деревню отправятся у деда Савохина хлеба раздобыть, пока его Вильгельм с должности завхоза не снял.

Действительно, вечером, когда стемнело и отряд улегся спать, занавесив шалаш рядном от комаров, Ваня с Яшей отправились на водяных лыжах в деревню. Перед самым уходом Яша вместе с ружьем Жнивина куда-то исчез.

Его ждали минут тридцать. Потом он явился как ни в чем не бывало и тут же вместе с Ваней отправился в село.

Пробрались они задами в избу деда Савохина, добыли у него хлеба, не встретив усиленной стражи. Оказывается, Афанасий Жнивин еще не появлялся и ничего Вильгельму не докладывал.

Странно, где же он задержался? И почему? Или без ружья ему явиться стыдно?

Так рассуждали Ваня с Яшей, возвращаясь на Волчий остров с поклажей.

— Вернуть ему ружье, что ли? — сказал Ваня Бабенчиков.

— Зачем? У него ружей много припрятано. Пусть и у нас ружье побудет, — ответил Яша, неравнодушный к оружию. Это он спрятал ружье, да так тайно, так надежно, лучше не придумаешь. Засунул его в трубу заброшенной печки, оставшейся от избушки пчеляка на старом пчельнике. Никому и в голову не пришло бы его там искать.

Афанасий Жнивин, побродив по лесу, пришел на пчельник. Он и подумать не мог, что в печной трубе скрывается его ружье. Он решил закоптить здесь свою колдовскую щуку. Ведь обещал же он своему любимому сыну приготовить хорошее угощение для пикника. Что может быть лучше для закуски, чем рыба горячего копчения?

И главное — получится очень интересно. Соберутся парни и девушки на пикник на старом пчельнике, как задумано, и вдруг он вынимает им из старой трубы такую щучищу! Вот диво так диво!

Представляя себе, как это здорово получится, Афанасий самодовольно улыбался. Он выпотрошил щуку, посолил ее внутри и снаружи и стал собирать на пчельнике хворост и гнилушки, резать веточки можжевельника, придающие копчености приятный запах.

И вдруг увидел бабушку Шагайку. Она бродила среди старых пчелиных колод, будто считая их, и что-то про себя нашептывала.

"Ага, — догадался Афанасий, — это она по колдовскому делу!" — и решил воспользоваться подходящим моментом.

Подкрался незаметно, да как схватит ее за рукав:

— Стой, попалась, колдунья!

— Ой, что ты меня пугаешь? Откуда ты взялся, словно леший из-под земли?!

— Не пугайся, тетя Шагайка, никому не скажу, не выдам. Только открой ты мне секрет колдовства. В ножки тебе поклонюсь!

— Что ты, милый, ишь чего выдумал! Какой такой секрет колдовства?

— Зачем же, тетя, таите, ведь мы с тобой родня, мой дядя был женат на твоей двоюродной племяннице, вся ваша порода исчезла, остался я самым близким. Ты скоро умрешь, кому-нибудь должна ты передать свое колдовство. Кому же, как не мне, сама посуди!

Бабушка задумалась.

— Ведь я все знаю, — продолжал Жнивин, — изменилась наша местность благодаря родичу вашему Василию Шагаеву. Он это все подстроил, недаром его мужики в стародавние времена убили и осиновый кол вбили в его могилу. Прежде-то луга здесь были богатейшие. Стада паслись тучные. Речка-то Лесоватка бежала там, где теперь заповедные озера. А по его колдовству вдруг в одно половодье в луга бросилась, все угодья затопила-заболотила. Народу бедствие великое сотворила. И все по его напущению. Недаром убивали потом и его сыновей и внуков, я ведь знаю, за что убили твоего сына, тоже Василия, в первые годы революции. Когда народ вышел копать канал, а он сказал одно тайное слово — и земля сдвинулась! Я все знаю, тетя, ведь я ваша родня, передайте мне тайну!

Бабушка покачала головой.

— Поверь, тетя Шагайка, в верные руки тайна попадет. Ведь я птичий царь, мне хочется сохранить свои приволья, до самой смерти никому не открою, а помирать буду, найду кому передать! — убеждал Афанасий.

Бабушка слушала его, слушала и вдруг горько заплакала.

— Что ты плачешь, скажи мне всю правду!

— Жалко мне сыночка Василия, убили его злые люди напрасно, по кулацкому наущению. Был он первый советчик, комбедчик, убили его богатые…

— А зачем он сказал, когда шли канал копать в девятнадцатом году, что ничего из этого не выйдет?

— Правильно сказал, ничего здесь не выйдет, это у нас из рода в род передается от старшего, Василия. Был он великий ведун, а не колдун. Тут есть тайна.

— Ну и передай мне эту тайну! Я буду ведуном…

Бабушка посмотрела на Афанасия долгим, внимательным взглядом и еще раз покачала головой.

— Нет, не могу я передать тебе тайну!

— Но почему? — рассердился Афанасий.

— Темный ты человек, а мне нужен светлый. Когда мой отец умирал, он мне наказал, передай все только светлому человеку. А ты, Афанасий, темный!

Афанасий пощупал свою черную бороду, волосы черные с проседью и смутился:

— Да я уже светлею, белею!

— Не то, не то, — махнула рукой Шагайка, — есть у меня близкий человек, которому передам я тайну. Есть! — Старуха улыбнулась, морщины на лице ее разошлись, как лучи, и оживили хмурое лицо.

— Кто ж это такой? — ревниво спросил Афанасий.

— Наша кровная родня, дочь Василия!

— Разве она жива?

— Жива, — торжествующе сказала старуха, — с малых лет жила сироткой в детском доме, училась, стала светлым человеком и знает розмысл числ! Вот от нее письмо, — Шагайка вынула из-за пазухи конверт и снова залилась слезами.

— Чего ты плачешь, внучка жива, ну и хорошо!

— Как же хорошо, когда не могу я ей, болезной, послать денег или какую посылку! Обманул меня Вильгельм, совсем обидел! Бывало, как получу ее письмо, так никому не покажу, спрячу. А сама ей денег шлю, либо какой еды в посылке. Читать, писать не умею, а по этим посылкам она знала, что жива ее бабушка. Адрес-то мне писал сам начальник почты. Никому я больше не доверяла.

— Чудеса, — протянул Афанасий. — Вот бы знать, чего тут написано?

Бабушка взяла Афанасия за руку и сказала:

— Есть у тебя деньги?

— Нет, — смутился Афанасий, — совсем немного.

— У кого же мне взять денег? Надо мне внучку вызвать, послать ей на дорогу. Чтобы ехала сейчас, помру ведь я скоро! Не пропала бы тайна!

— Не иначе, тебе просить у Вильгельма.

— Не даст, зол он на меня.

— А ты зачем ему вредила?

— Заставляла его долг отдать, пугала его, усатого разбойника! Ведь я его отцу, мельнику, посулила тайну открыть. Они меня за это обещались весь век кормить, а потом обманули.

— Так, так, — отозвался Афанасий, — теперь мне понятно. Ну, а зачем ты все-таки на старый пчельник-то забрела?

— Эх, бесчувственный ты человек, Афанасий. Ведь это наше старое гнездо, недаром и зовут его Шагаевским пчельником. Тошнехонько мне одной. Вот забреду сюда, сяду на эти старые колоды, и словно я среди своей родни. Закрою глаза, и слышно мне, как пчелки шумят, надо мной золотую паутину вьют. И кажется мне, обступают со всех сторон милые лица, родные. Мать с отцом. Дедушка с бабушкой, все они тут жили. Медку я первый раз в жизни вот тут вкусила. Горе впервые здесь узнала… Как же мне сюда не зайти, когда тоска одолеет?