Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 1 - Александр Дмитриевич Григорьев Страница 2

Григорьев попал в плен великого искусства, разбудившего в нем неуемный азарт. Он был заворожен и побежден властью красоты, и три летних сезона 1899—1901 годов, где каждый день общения с северянами-простолюдинами и их художеством был откровением, выковали из филолога Григорьева во многом непревзойденного фольклориста.

* * *

Смелость и безоглядность молодости берет города. Подчас ранние опыты творят главнейшее в индивидуальной судьбе, раз и навсегда создавая ученому высшую репутацию.

В биографии Александра Григорьева книги «Архангельские былины и исторические песни» явились кульминационным событием, которое по стечению обстоятельств рассредоточилось на 40 лет: первый том вышел в 1904 году, третий в 1910-м и был удостоен Пушкинской золотой медали, второй — в 1939-м. Но жизнь ученого отнюдь не свелась к изданию трех капитальных томов русского эпоса: он много и плодотворно поработал в разных областях филологии, что, между прочим, подтвердило фундаментальность его подходов к народному искусству и народу как его носителю и создателю. Григорьев продемонстрировал и свою озабоченность философски содержательным раздумьем над историческими судьбами России. Не случайно последней книгой ученого стала монография «Древнейшая история восточных (русских) славян до начала образования Киевского государства» (1945).

Сопредельной с фольклористикой областью развертывания таланта ученого выступило изучение древнерусской беллетристики в диапазоне XIII—XVIII столетий. Здесь Григорьеву принадлежат не только монографическое исследование происхождения «Повести об Акире Премудром» и ее публикация по серии списков (1913 год — магистерская диссертация, удостоенная половинной Ломоносовской премии), не только симптоматичный для русской науки новаторский ракурс рассмотрения повести — как художественного произведения (статья 1913 г. о той же повести в «Варшавских университетских известиях»), но и замечательный аналитический очерк 1916 года «Повесть о чешском королевиче Василии Златовласом и История об испанском королевиче Франце». Там и тут Григорьев выходил к окончательным решениям вопросов генеалогии, происхождения старорусских памятников. Оттого-то имя исследователя не меркнет и в глазах современных историков древней литературы. Одновременно Григорьев осуществил ряд важных сопутствующих археографических разысканий. В период записи фольклора в 1899—1901 гг., во время летних поездок для собирания материала сибирских народных говоров в 1919—21 гг. он приобрел несколько десятков рукописных памятников XIV—XIX веков (ныне — достояние Библиотеки Академии Наук России и Славянской библиотеки Праги), провел для академика А. А. Шахматова разведку по определению местонахождения древнерусских актов Архангельской губернии.

В его восприятии вся прошлая культура слагалась из взаимодополняющих, взаимоналагаемых и взаимопроникающих элементов, образовывавших целостность жизни, вечно уходящей, но вечно же продолжаемой эпохами новыми. Изучая ее в движении, он никогда не утрачивал представление о ней как о длящемся общем бытии. Поэтому для Григорьева переходы от одной изучаемой сферы культуры к другой были столь органичны, а его сегодняшняя приверженность той или иной филологической специализации не получала абсолютного и потому ограничительного смысла. Он был широк в своих интересах. Его переходы то в литературоведение (с непременным текстологическим вникновением в предмет), то в фольклористику, то в лингвистику одухотворялись пафосом воссоединения в научном представлении реальных связей явлений мира, ежечасно разрываемых и качкой походкой так называемого Прогресса, порождающего в человечестве враждования религий, национальностей, поколений, и неотвратимой работой Забвения на пажитях великой Жизни.

Мироощущение человека, служащего по ведомству Знания, борющегося с Незнанием и противостоящего самодовлеющей, всепожирающей силе Забвения, побуждало Александра Григорьева всякий раз в своих научных поисках идти достаточно далеко и выступать на разных поприщах филологии и ученым и организатором науки.

Главным его пристрастием была диалектология. Русский уроженец российско-польской земли, сызмала испивший из речевых родников двух славянских народов, получивший дар лингвистического слуха, отточенного на контрастах и созвучиях русского и польского слова, Григорьев отправлялся на Север за былинами с задачей синхронного собирания диалектологического материала, который в изобилии дает и который олицетворяет северный фольклор. Когда же работа была закончена, собиратель эпоса преображается в собственно-диалектолога и выступает осенью 1901 г. организатором «частного кружка для изучения истории и диалектологии русского языка» (так он сообщал академику А. А. Шахматову), предоставляя для заседаний собственную квартиру в Ново-Афанасьевском переулке московского Арбата. Стремясь придать кружку официальный статус диалектологического «Общества», Григорьев вырабатывает в апреле 1902 г. Проект Устава. В январе 1904 г. кружок молодых лингвистов-диалектологов получает искомое признание как «Московская Диалектологическая Комиссия», к руководству приглашается академик Ф. Е. Корш, посты товарища (т. е. заместителя) председателя и секретаря получают фактические инициаторы создания Комиссии Д. Н. Ушаков и А. Д. Григорьев, заседания идут в здании Исторического музея.

Григорьев-диалектолог — как бы постоянный сюжет биографической повести о нем, хотя прямые занятия лингвистической русистикой то и дело нарушаются: в 1905 г. только что обвенчавшийся ученый выезжает в двухгодичную командировку за границу, слушает лекционные курсы в университетах Австро-Венгрии, Германии, Франции, упорно изучает европейские новые и классические языки, в 1907—1912 гг., поглощенно работает над магистерской диссертацией, с осени 1912 г., будучи отцом растущего семейства, уезжает на родину, в Варшаву, на должность профессора Варшавского университета и Высших женских курсов. В 1913 г. печатает книгой в Москве и защищает в Харькове магистерскую диссертацию.

Не будучи вовлеченным в какие бы то ни было политические движения, партийные ристания, Григорьев тем не менее обладал и ярко выраженным национальным чувством и общественным темпераментом, которые позволили ему как объективному наблюдателю жизни чехов и словаков в Австрии, русского населения на западных окраинах Российской Империи вступиться в защиту интересов последнего от инонационального и инорелигиозного давления в специальной публицистической брошюре «Ближайшие культурные задачи русского населения Привислянского края» (вышла в 1906 г. за границей). Т. Г. Иванова в качестве биографа Григорьева констатирует: «он ратовал за усиление русского и православного влияния» там, где русичи исторически оказались «ополячены и окатоличены». Считая эту тему серьезной, ученый написал в 1913—1915 гг. три статьи по истории Яблочинского Свято-Онуфриевского монастыря Холмской губернии, являвшегося с XV века оплотом православия на левобережье Западного Буга, не принявшего Брестской унии (1596 г.) и устоявшего перед посягательствами Радзивиллов на монастырский территориальный иммунитет. Примечательно, что публицист Григорьев, опираясь на историко-культурные данные Григорьева как литературоведа-медиевиста, проводил дорогие ему национально-патриотические идеи и в лекционных курсах и на практических занятиях, которые шли уже в военные годы.

Грянула Первая мировая война. Одна за другой прогремят две революции. По России прокатится огненный вал войны гражданской. И вместе со всеми русскими Григорьев переживет свое хождение по мукам, а с конца 1922 г. и до финала дней своих будет эмигрантом из Советской России.

Пунктирная карта главных перемещений Григорьева с 1915 г. вычерчивается следующим образом.

Россия: Варшава — Москва (пребывание в Вязьме) — Ростов-на-Дону — Петербург