Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков - Автор Неизвестен Страница 30

Таков сборник Кирши Данилова, известный нам по копии 80-х годов XVIII века, но составленный, по-видимому, в середине века, а быть может, и ранее.[97] Хотя в этом сборнике тексты былин тоже написаны без разделения на стихи, однако составитель несомненно имел в виду песенный склад записываемых им произведений, о чем свидетельствует стремление показать напев в предпосланных каждому тексту нотных строчках. В сборнике Кирши Данилова былины помещены среди других песен — исторических и бытовых, а не включены в круг произведений повествовательной литературы, как это мы видим в рукописных сборниках, содержащих «Повести», «Сказания» и «Гистории» о русских богатырях.

По некоторым данным можно предполагать наличие в XVIII веке и еще подобных сборников, до нас не дошедших. Так, писатель В. А. Левшин в примечании к одной из своих сказок упоминает о бывшем у него «собрании древних богатырских песен», которое погибло во время пожара.[98] Приведенные им по памяти фрагменты одной из былин[99] не совпадают ни с одним из текстов сборника Кирши Данилова. Это дает право утверждать, вслед за А. М. Лободой,[100] что в руках В. А. Левшина был какой-то другой (но не Кирши Данилова, как думал К. Ф. Калайдович) сборник былин.

От первых годов XIX века дошел до нас еще один рукописный сборник, в котором помещены былины тоже как стихотворные песенные произведения. Это сборник из Вологодской губернии, хранящийся в Государственной Публичной библиотеке, — копия оригинала 1803 года. Он содержит преимущественно канты духовного содержания, следовательно, также является песенным сборником. Кроме кантов, в него включены еще две былины (Илья Муромец с Добрыней на Соколе-корабле, Добрыня и Маринка) и одна историческая песня (о Михаиле Скопине). Первая былина и историческая песня написаны с разделением на стихи. «Таким образом, — делает заключение А. М. Лобода, — песни Вологодского сборника, как по составу сборника, в который они вошли, так и по способу записи, не похожи на выше отмеченные тексты (т. е. «Повести», «Сказания» и «Гистории» о богатырях, — Ред.); они уже стоят в близкой родственной связи с теми песнями, которые... проникли в литературные издания прошлого века и завершились сборником Кирши Данилова».[101]

Из такого рода сборников, а иногда, может быть, и непосредственно из устной традиции некоторые былины попадали в печатные песенники. В «Собрании разных песен» М. Чулкова находим былины о Суровце-суздальце и об Илье Муромце на Соколе-корабле и несколько баллад эпического склада, которые в XIX—XX веках включаются обычно в сборники былин и именуются «былинами-балладами» — «Князь Роман жену терял», «Молодец и королевна» (сюжет былины «Дунай и королевна», но без имени героя), «Братья-разбойники и сестра», «Птицы», а также и пародийные былины. Все эти песни вошли затем и в новиковское издание песен 1780—1781 годов. В «Карманном песеннике» И. И. Дмитриева в разделе «Былевые песни» имеется сильно подправленная былина «Илья Муромец на Соколе-корабле».

Как видим, публикации былин в XVIII веке носят еще эпизодический, случайный характер. В самих изданиях тексты былин и близких к ним баллад особо не выделяются, а помещаются рядом с другими песенными текстами самого различного содержания. По этим публикациям не видно еще, таким образом, специального интереса к былинам как особому жанру, но они свидетельствуют о восприятии былин как песенных произведений.

Довольно значительны отражения русского былинного эпоса в литературных произведениях XVIII и первых лет XIX века. Хорошо известны постоянные обращения писателей этого времени к фольклору вообще с целью придать своим произведениям национальный колорит, зарисовать картины русского быта и т. д. К былинам же писатели обращаются главным образом при создании волшебно-героических произведений, столь характерных для литературы этого периода. Державин писал, что «из славянского баснословия, сказок и песен древних и народных... много заимствовать можно чудесных происхождений».[102] Из былин писатели заимствуют героев, их подвиги, краски для изображения персонажей и военных эпизодов, фантастику и т. д. Таковы «Сказки богатырские» В. А. Левшина («Повесть о славном князе Владимире киевском солнушке Всеславьевиче и о сильном его могучем богатыре Добрыне Никитиче», «Повесть о сильном богатыре Чуриле Пленковиче», «Повесть об Алеше Поповиче, богатыре, служившем князю Владимиру»), драматические произведения — Державина («Добрыня. Театральное представление с музыкою»), Крылова («Илья-богатырь. Волшебная опера в четырех действиях») и других, поэмы — Хераскова («Бахарьяна»), Н. Львова («Добрыня»), Николая Радищева, назвавшего свои поэмы «Алеша Попович» и «Чурила Пленкович» «богатырскими песнотворениями», Н. М. Карамзина («Илья Муромец. Богатырская сказка»).

Одни из этих произведений (Карамзина, Львова) связаны с былинами лишь именами героев, в других (Державина, Левшина) в несколько большей мере использованы в композиции отдельные былинные ситуации и в стиле — традиционные былинные выражения и приемы. Однако связь с народным эпосом остается чисто внешней. Былинный материал разукрашивается в духе популярных волшебно-рыцарских романов и повестей, заимствованные из эпоса эпизоды перемежаются с вымышленными во вкусе этой литературы положениями, русские богатыри превращаются в галантных рыцарей.

Вместе с тем в некоторых произведениях можно все же найти кое-какие отголоски живой эпической традиции.

В литературе XVIII века наблюдаются и иные формы обращения к былинам. В сборнике «Повествователь русских сказок» (М., 1787) встречаем опыт пересказа нескольких былин об Илье Муромце в их объединении, следовательно — обращение при создании произведения уже не к отдельным элементам былин, а к целостным сюжетам. Но автор опирается в данном случае не на устную традицию, а на лубок, повторяя всю композицию распространенного лубочного текста. Стилистически же оформляет свой рассказ в манере тех же модных в XVIII веке авантюрных волшебно-рыцарских повестей.

Среди «богатырских сказок» В. А. Левшина выделяется наибольшей близостью к былинному эпосу «Повесть о сильном богатыре и старословенском князе Василии Богуслаевиче». В то время как другие «сказки» Левшина представляют собою вымышленные авантюрные повести типа волшебно-рыцарских романов и связаны с русским эпосом только именами своих героев (князь Владимир, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Чурила Пленкович, Тугарин Змеевич) и отдельными былинными мотивами, сказка о Василии Богуслаевиче сохраняет общий ход повествования былины и все основные ее эпизоды. В этом отношении «Повесть» на первый взгляд кажется близкой к типу тех пересказов былин, которые встречаются в рукописях XVII — начала XIX века. Это и побудило, очевидно, П. А. Бессонова включить ее в «Приложения» к «Песням, собранным П. В. Киреевским» в качестве сказки о Василии Буслаеве. Однако — и в этом существенное отличие «Повести» от указанных пересказов — само содержание былины и образ героя решительно переосмыслены, получили особую трактовку. Это заставляет нас видеть в «Повести» не простой пересказ былины,