Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков - Автор Неизвестен Страница 39

И князь Владимер выглянул из окошечка, и увидел Соловья разбоиника, весма веселился и велел ему засвистать своим разбоиническим посвистом. |110| И Соловеи разбоиник ответ держит: «Не твои, сударь, я холоп и не слушаю тебя, а слушаю я своего государя, силного богатыря Илью Муромца». И Илья Муромец велел засвистать, и засвистал Соловеи разбоиник. И тут у господ и у богатыреи кресла и стулья подломились, а у князя Владимера скамья подломилась.

|115| И князь Владимер стал быть весма радостен, и зговорит таково слово: «Тебе у меня, Илья Муромец, золота казна не заперта, бери, сколко изволиш, и конюшню не заперты, бери сколко изволишь лошадеи и поезжаи куды изволиш, и погреба тебе не заперты».

И для сеи великои радости, что прочистил дорогу, велики князь Владимер |120| киевъскои указал учинить великои банкет, и одарил Илью Муромца великими дарами, и весма благодарил ево. И веселились не малое время.

А повеселясь, захотелось Илье Муромцу сыну Ивановичю погуляти, по чистому полю разежати,4 и отпросился у князя Владимера. И князь Владимер киевскои подарил ему слугу вернова, богатыря именем Торопа, |125| и отпустил ево с честию, и велел с собою взять, что хочет, денех, богатырских доспех.5 И слуга ево вернои, Тороп, оседлал конеи богатырских, а под Ылью Муромца седлает седелечко черкаское, потники бухарския, [а] у седла подпруги шелковыя, пряжечки серебреныя, спенечки у пряжечек и стремена булатныя. А сам приговаривает: «Шелк не рветца, а булат |130| не гнетца, а чистое серебро не ржавиет».

И поехал из славного города Киева, перескакивает чрез стену белокаменную, и подымается ево доброи конь, аки дым столбом. И поехал далече в чистое поле за горы высокия, за лесы за темныя. Скакали пониже облака ходячего, повыше лесу стоячего, горы и долы промеж ног пускал.

|135| И приехали на чистое поле, и тут ставили шатры полотняныя. И спал молодец Илья Муромец 3 дни и 3 нощи, а слуга ево Тороп на карауле стоял. И слышит в поле далече конскои топот, ржание и человеческои шум, крик великои. И будит Илью Муромца. И тут вставает молодец, и умывается водою ключевою, утирается полотенечком, молитца чудным образам, и |140| покланяется на все четыре стороны, а сам взговорит таково слово: «Хотя я долго спал, да впору встал и на срок поспел». И приказывает своему верному слуге Торопу, чтоб поехал далече в чистое поле и осведомился б, нет ли какои силы, не едут6 ли на святую Русь.

И слуга скоро побежал и, не добежавши силы, испугался, скоро возвратился |145| назад. «Гои еси ты, государь мои батюшко, Илья Муромец сын Ивановичь, идет сила великая звериная на святую Русь; наперед идет страшен и люты зверь, изо рту идет у него огонь и полымя пышет, а из ноздреи у зверя часты искры сыплют, из ушеи у зверя — аки дым столбом». И што зговорит тут Илья Муромец сын Ивановичь: «Гои еси ты, |150| слуга мои вернои Тороп, силы у тебя есть против меня, а скоро пужаешся: веть идет тута в поле Тухъман царь со своею силою босурманскою, а не стадо звериное». И выходит из бела шатра полотняного, и приказывает седлать добраго коня своего.

И слуга берет скоро добра коня, кладет на него потничек бухарскои, |155| седлает седелечко черкаское, подтягивает подпруги шелковыя, шелку шемаханского, пряжечки серебреныя, спенечки у пряжек булатныя. А садился Илья Муромец скоро на своего добра коня, и втыкает в мать сыру землю свое копие мурзавецкое, и повесил на него ширинку миткалинную, наказывает своему верному слуге Торопу: «Буде из моеи ширинки миткалиннои |160| потечет кровь горючая, то буду убит доброи молодец Илья Муромец сын Ивановичь; буде же оная ширинка миткалинная висит, как хартия белая, то я жив есть». И прибежал скоро, и побил сперва суперника и недруга, царя Тухмана, а потом напускает на всю силу босурманскую.

А слуга Тороп пробудился со сна, взглянул на ширинку миткалинную, |165| и показалось ему, якобы по неи идет кровь горючая. И садился для поспешения на своего добра коня и без седла. И прибежал к тои боевои силе, ажно ездит, шурмует и винтует на коне Илья Муромец сын Ивановичь в шишаке и во всяком богатырском убранстве. И не познал слуга Тороп своего господина Илью Муромца, и збил с коня долои, отчего и пал на землю. |170| А слуга же Тороп напал на ево белы груди, и вынимает из ножен свое чинжалище, и хочет спорот у него груди белыя, а сам говорит таково слово: «Что ты, злодеи Тухман царь, убил моего государя Илью Муромца, за то тебе скорая смерть будет жестокая». И что зговорит Илья Муромец: «Слуга верны Тороп, я Илья Муромец, господин твои». Еще же выкатился |175| на груди крест золотои, и признал, и благим матом отскочил от него, и поднял ево за белы руки, и поставил на ноги, и пад поклонися ему, и просил прощения, что не в ведени ушиб его. И то ему в вину Илья Муромец не поставил, а поставил в верность, и простил, и целовались во уста во сахарныя, и садились на добрых конеи, и порубили осталную всю силу |180| босурманъскую.

И с тои победы с великою славою возвратились в столны град Киев ко князю Владимеру, к солнышку Всеславьевичю. И князь Владимер киевскои встретил их с великою радостию и с почтением великим, и с церемониею великою, так что не можно вздумать о великом их весели |185| и радовани, что бог дал победу на супостаты и одолени и оборонил от них святую Русь от того поганского нахождения. И учинил по всем церквам молебное пение и всенощное бдение всю седмицу. И пошел звон великои по всему граду Киеву: и в политавры игрою, и з барабанным боем, и со всякою музыкою. И по тои великои радости отдал князь Владимер киевскои |190| солнышко Всеславьевичь до полцарьствия своего.

И тут Илья Муромец сын Ивановичь стал жить во всяком благости и честности лета доволно, и жаловал слугу своего великою честию, над всеми людми болшим боярином. И привез из Мурама отца и матерь, и сам женился, и слугу своего Торопа женил. И жили во всяком благополучие, |195| в радости и чести... до глубокои старости и тако тому отидоша, и погребение бысть славное. И те же люди миновалися, и слава их до скончания века. Конец.