Девчонки и мода - Уилсон Жаклин Страница 4

Переворачиваюсь на спину и ощупываю собственное тело руками. Сплошные бугры да ямы. Я пытаюсь ущипнуть себя за талию, чтобы посмотреть, сколько там жира, но мешает одежда. Тогда я стягиваю свитер, потом слезаю с кровати и снимаю все остальное. Смотрю на свое отражение в зеркале гардероба, но вижу лишь расплывчатое розоватое пятно. Надеваю очки.

Такое впечатление, что я вижу себя впервые. Вижу широкое лицо с пухлыми детскими щеками и двойным подбородком, вижу округлую грудь, едва заметную талию и рыхлый отвисший живот. Вижу обширные дряблые ягодицы, мясистые ляжки, полные руки, тупые округлые локти, заплывшие жиром колени, толстые лодыжки и косолапые раздувшиеся ступни.

При взгляде на себя мне кажется, будто я попала в какой-то научно-фантастический фильм. В мое тело вселилось неизвестное инопланетное существо и раздуло меня до неузнаваемости.

Поверить не могу, что я в самом деле такая толстая. Я всегда считала себя слегка полноватой. Пухленькой. Коренастой. Но никак не толстой.

Я шепчу это слово снова и снова. Перед глазами встает сковорода с прилипшими ошметками застывшего сала, оставшегося после жарки. Мне кажется, будто я вижу пласты жира, налипшие у меня под кожей. Я начинаю неистово щипать себя за бока, словно пытаясь отхватить куски собственной плоти.

Теперь в зеркале отражается не просто толстуха, а чокнутая толстуха. Я быстро отворачиваюсь и натягиваю на себя одежду. Джинсы такие тесные, что молния едва сходится. Свитер до неприличия плотно обтягивает грудь. Я зачесываю вперед волосы, чтобы хоть немного прикрыть по бокам свое лунообразное лицо. В очередной раз смотрю на себя в зеркало, надеясь, что за прошедшие две секунды в моем облике хоть что-то изменилось в лучшую сторону. Но с каждым разом я выгляжу все отвратительнее.

Собственно, мне никогда не нравилось, как я выгляжу. Наверное, когда я была маленькой, все было иначе. Помню, как мама расчесывала мои непослушные кудри, делала из них два веселых хвостика и перевязывала их разноцветными ленточками, в один день алыми, в другой – изумрудно-зелеными. «Ты у меня такая хорошенькая, Элли», – часто приговаривала она, и я действительно ощущала себя хорошенькой. Вполне вероятно, что я действительно была хорошенькой во всех этих джинсовых комбинезончиках, полосатых маечках и ярких туфельках под цвет ленточек в волосах. Я была настоящей симпатяшкой с забавными хвостиками на голове, большими карими глазами и ямочками на щеках.

Но потом мама умерла. И все изменилось. Я тоже изменилась. Я чувствовала себя опустошенной, поэтому заполняла пустоту внутри себя, поедая все подряд: пончики, сладкие булочки, шоколадки и ириски. Чем горше становилось у меня на душе, тем больше я набивала себя сластями. В результате я сильно поправилась, а вдобавок отец заметил, что я стала щуриться, когда читаю, и мне прописали очки, а Анна, моя новая мачеха, стала одевать меня во всякие девчачьи наряды, в которых я выглядела как поросенок в рюшах.

Все это я, конечно, понимала, но в душе продолжала оставаться самой собой. И по-прежнему ощущала себя хорошенькой. В начальной школе меня все любили, считали веселой и остроумной и хотели со мной дружить. Даже когда я перешла в среднюю школу Андерсона, то с легкостью вписалась в новый класс. Я не была самой популярной девчонкой в классе, не была самой умной, не была самой стильной или продвинутой и никогда не училась на «отлично» ни по одному предмету, кроме ИЗО. Но я всегда считалась, что называется, НОРМАЛЬНОЙ. Я не была ни зубрилой, ни стервой, ни малявкой, ни прыщавой, ни толстухой. То есть настоящей толстухой, как бедняжка Элисон Смит из параллельного класса, которая весит килограммов девяносто и ходит по школьным коридорам вразвалочку и так неторопливо, как будто продирается сквозь толщу воды, лениво посматривая на всех маленькими глазками, едва заметными в складках ее раздувшегося лица.

Я тяжело вздыхаю. Бросаю очередной взгляд в зеркало. Знаю, что это глупо, но внезапно мне захотелось проверить, такая же ли я теперь толстая, как Элисон. Или еще толще?

Если я не возьму себя в руки, то скоро и вправду буду как Элисон. Все, сажусь на диету. С этой самой минуты.

А ведь сейчас как раз время обеда. Магда и Надин наверняка сидят в кафешке, едят один на двоих клубный куриный сэндвич с картошкой фри и корнишонами и потягивают из высоких бокалов пенистый клубничный коктейль.

У меня урчит в животе.

– Да тише ты, – говорю я и грожу кулаком собственному пузу. – Больше ничего сегодня не получишь, слышишь, ты, гадкое, прожорливое, жирное брюхо?

Слышать-то оно слышит, а вот понимать – не понимает. Оно бурчит, булькает и ноет. Я стараюсь не обращать внимания. Беру блокнот и рисую карикатуру на себя в виде слонихи и булавкой прикалываю картинку над кроватью.

Потом я рисую себя такой, какой хотела бы стать. Ну, на самом-то деле я бы хотела быть ростом под метр восемьдесят, иметь длинные прямые светлые волосы и большие голубые глаза. Но этому, увы, не бывать. А потому я рисую себя такой, какой могла бы стать, если бы по-настоящему села на диету. Такой же невысокой. Такой же кучерявой. Такой же очкастой. Но худой.

Интересно, сколько времени мне на это понадобится? Хотелось бы сбросить килограммов двенадцать минимум. Однажды я уже сидела на диете. Ее предложила Магда, и мы рассчитывали терять примерно по килограмму в неделю. Да уж, быстрее вряд ли получится. Но я не могу оставаться толстой так долго. Я хочу измениться прямо сейчас. Если бы только я могла расстегнуть на себе молнию от подбородка до пупка, сбросить прежнее обличье и предстать перед всеми в новом образе – худой и стройной.

Интересно, Магда согласится снова сесть на диету вместе со мной? В прошлый раз она продержалась всего два дня. Так что я тоже бросила вслед за ней. Впрочем, Магде и худеть-то не нужно. Разве что сбросить один лишний килограммчик, и будет полный порядок. А что до Надин…

До сих пор вижу, как она позировала для «Спайси» – непринужденная, стройная, трогательно хрупкая. Даже не знаю, что и думать. С одной стороны, я рада за Надин, потому что она моя лучшая подруга. А с другой – чувствую зависть, потому что тоже хотела бы быть такой же худой и стройной. А еще я дико злюсь, потому что так нечестно. Надин ест больше меня. Однажды я видела, как она умяла подряд два шоколадных батончика «Марс». Случается, правда, что она пропускает обед, но делает это не специально, а просто забывает, потому что постоянное чувство голода ей неведомо. Не то что мне. Я дико прожорлива.

Слышу, как отец с Цыпой вернулись из бассейна и весело болтают о чем-то на кухне. А потом до меня доносится знакомый аромат. Он проникает под дверь моей комнаты, долетает до кровати и щекочет мне ноздри. О боже, отец жарит бекон. Он собирается делать сэндвичи с беконом. Обожаю сэндвичи с беконом. Шеф-поваром отца не назовешь, но сэндвичи с беконом он готовит отменные – поджаривает в тостере хлеб, густо намазывает его золотистым сливочным маслом и обжаривает бекон до тех пор, пока на нем не останется беленьких прослоек жира…

– Эй, а мне сэндвич с беконом? – вырывается у меня помимо собственной воли.

Я кубарем скатываюсь вниз. Отец явно не ожидал меня увидеть.

– Я думал, ты ходишь по магазинам с Магдой и Надин, – удивляется он.

Не успеваю я и рта раскрыть, чтобы дать хоть какое-то разумное объяснение, как влезает Цыпа и принимается трещать без умолку:

– Я нырял, Элли, представляешь – нырял, пусть в первый раз все вышло случайно, потому что я свалился в воду, хоть и не хотел, но папа сказал: «Давай, Цыпа, повтори-ка еще разок, потому что ты не упал – ты нырнул», и я нырнул, а потом еще много раз нырнул, поэтому теперь я умею нырять…

– Подумаешь, – рассеянно говорю я, втягивая носом аромат свежеподжаренного бекона.