Теория литературы. Чтение как творчество: учебное пособие - Кременцов Леонид Павлович Страница 10

У проблемы восприятия художественной литературы есть еще один аспект. Вл. И. Немирович-Данченко вспоминал, что однажды спросил у молодого Чехова, читал ли он «Преступление и наказание». Тот ответил отрицательно и, видимо, почувствовав недоумение собеседника, добавил: «Я берегу это удовольствие к сорока годам». Чехов, разумеется, понимал, что истинное произведение искусства воспринимается тем глубже и полнее, чем богаче жизненный опыт читателя. Но конец у этой истории неожиданный. Немирович-Данченко повторил свой вопрос, когда Чехову уже было за сорок: «Да, прочел, но большого впечатления не получил»[33]. Сдержанность Чехова в оценках Достоевского общеизвестна. Можно вспомнить негативные суждения Льва Толстого о Шекспире, А. Ахматовой о Чехове, В. – Набокова о Гончарове и т. п. Казалось бы, кому как не художнику по достоинству оценить труд собрата по искусству, однако так случается не всегда.

В двадцатом веке развитие науки позволило осуществить давнюю мечту человека о замене износившихся внутренних органов. Но первые же опыты по вживлению нового сердца или почек поставили врачей перед проблемой отторжения. Сплошь и рядом, несмотря на блестяще проведенные операции, пациенты умирали: организм отказывался принимать замену. Не аналогичная ли духовная несовместимость объясняет отдельные факты неприятия читателем безусловно талантливых произведений? Симпатии и антипатии в отношении к художественным книгам – дело тонкое и деликатное. Здесь невозможен указ, недопустимо навязывание суждений, механическое заучивание и бездумное повторение готовых оценок.

Несовместимость может быть постоянной, а может исчезать с годами. Многие школьники решительно не воспринимают «Мертвые души», однако в зрелом возрасте у некоторых из них отношение к поэме изменяется.

Есть у художественной литературы еще одно интересное и важное свойство: каждое произведение заключает в себе несколько смысловых пластов. Раскрываются они перед читателем, как правило, не сразу. Выше говорилось о том, как воспринимался и оценивался пушкинский «Борис Годунов» в зависимости от возраста. Но дело не только в образовании, социальном положении, национальности, возрасте и т. п. Поступательный ход человеческой истории подчас открывает в слове то, что в момент создания просто не могло быть воспринято современниками по объективным причинам.

Так много новостей за 20 летИ в сфере звезд, и в облике планет.На атомы Вселенная крошится,Все связи рвутся, все в куски дробится,Основы расшатались, и сейчас,Все стало относительным для нас…

Спросите школьника, студента, когда и кем написано это произведение. В 99 случаях из 100 вам скажут: в начале двадцатого века. Мнения об авторе будут куда более разноречивы, хотя чаще других назовут имя Валерия Брюсова. Для большинства будет откровением, что автор стихотворения английский поэт Джон Донн (1572–1631).

Не может не удивлять, что почти за сто лет до космической эры слово «спутник» в его теперешнем смысле впервые употребил Ф. М. Достоевский в романе «Братья Карамазовы»: «Что станется в пространстве с топором?» – переспрашивает черт у Ивана Федоровича. – «Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника…»[34].

Топор для Достоевского был неслучайной деталью, Раскольников убил старуху-процентщицу именно топором. Этот символ служил писателю в его противоборстве с теми, кто призывал Русь к топору. История рассудила этот спор; но сегодня спутник-топор, висящий над планетой, приобрел новый неожиданный и зловещий смысл.

Нельзя не заметить также, что по мере внедрения телевидения в каждый дом, характер восприятия искусства слова заметно изменился. Это, однако, тема для отдельного разговора.

Художественная литература предоставляет широкие возможности для работы воображения, для осуществления всей полноты эмоциональной жизни человека, для размышлений и предчувствий, для прозрений и озарений. Реализация этих возможностей – непременное условие роста мастерства читателя, гарантия богатства и разнообразия читательских индивидуальностей. Одни услышат в аллитерации «под ветром кренились крылья красные костра» треск горящих сухих сучьев. Другие будут доказывать, что Татьяна Ларина темноволоса и причесана на прямой пробор с толстой косой за спиной, и удивятся, что Пушкин никаких портретных характеристик такого рода в романе не давал. Третьи пройдут с Андреем Болконским или Наташей Ростовой их духовный путь, пережив с ними радости и неудачи. Четвертые, сострадая Григорию Мелехову, будут размышлять над его судьбой. Пятые предложат А. Т. Твардовскому свои варианты продолжения «Василия Теркина», а когда поэт от них откажется, напишут эти продолжения сами. Шестые предложат ставить памятники литературным героям. Седьмые дадут новый вариант истолкования художественного текста и назовут это современным прочтением. Восьмые… Но можно ли исчерпать неисчерпаемое? Ясно одно: не механическое воспроизведение заученного, а сотворчество – единственно возможный путь постижения художественного произведения. Пришло время четко сформулировать и поставить перед читателем задачу овладения искусством такого чтения, когда задействованы все необходимые механизмы – воображение, эмоции, интеллект, интуиция.

И забываю мир – и в сладкой тишинеЯ сладко усыплен моим воображеньем,И пробуждается поэзия во мне:Душа стесняется лирическим волненьем,Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,Излиться наконец свободным проявленьем —И тут ко мне идет незримый рой гостей,Знакомцы давние, плоды мечты моей.И мысли в голове волнуются в отваге…[35]

Конец ознакомительного фрагмента.