Теория литературы. Чтение как творчество: учебное пособие - Кременцов Леонид Павлович Страница 2

Таким образом, с подготовкой читающих что в школах, что в ликбезах дело обстояло более или менее благополучно. С читателями же была настоящая катастрофа. В двадцатом веке несколько поколений выросли под мощным идеологическим прессом. С помощью постановлений, государственных премий, орденов, арестов, судебных процессов, высылки из страны, сервильной литературной критики и т. п. им внушались превратные представления о том, что такое художественная литература и каково ее место в духовной жизни человека. Читатель был постоянно вынужден оставаться в строго очерченных рамках истолкования текста, который в этом случае переставал быть целостным художественным произведением и оборачивался в своих частях пособием по истории, по обществоведению, по психологии и т. п. При этом навыки реципиента, человека, воспринимающего искусство, оставались невостребованными. Свою роль сыграла школа, где книги перестали читать, – их учились «проходить».

Подоспели изменения в системе подготовки учителей литературы. На время или постоянно из учебных планов вузов и педучилищ исчезали введение в литературоведение, литературная критика, выразительное чтение и другие дисциплины. К настоящему времени более чем на половину в сравнении с прошлым сократился объем часов, отводимых на изучение профилирующей учебной дисциплины – истории русской и зарубежной литературы. В большой степени судьба литературы зависит сегодня от чиновников системы народного образования. Торжественно назвав педагогические вузы университетами, они то же время своими «реформами» низводят филологические факультеты до положения приснопамятных ликбезов. В таких учебных заведениях читатель может появиться только в порядке редкого исключения. Система «образованщины», которой возмущался А. Солженицын, действует. Ей нужно противостоять! Тем более что есть и другие обстоятельства, не менее существенные.

Сегодня, когда обсуждается положение с чтением серьезной литературы, часто можно услышать: «А что вы хотите, время-то пришло другое: кино, телевидение, видео, компьютер, интернет. Некогда читать, да и незачем: все, что нужно, можно получить с их помощью. Век художественной книги закончился». Спорить с подобными, достаточно распространенными утверждениями непросто. Эмоциями здесь никого не убедишь. Нужен глубокий доказательный анализ, который засвидетельствует, что художественное слово, когда им пользуются со знанием дела, абсолютно незаменимо в процессе формирования гуманной, нравственно и эстетически совершенной личности. Такой вот парадокс – то, что было очевидно Л. Н. Толстому, иному современному человеку требуется разъяснить. Чтобы стать читателем, нужно этому учиться. Теперь – прежде всего самому.

Человек, единственный из живых существ на земле, наделен даром речи. Успехи в овладении этим даром определяют духовный, интеллектуальный и эстетический уровень личности. Роль художественной литературы и здесь переоценить невозможно! Поэтому так важно постоянно сохранять за художественной литературой все достоинства высокого искусства, помогать читателю в постижении всей ее многозначности, глубины и диалектичности.

Однако и судьба самой литературы зависит от читателя. Эту мысль лучше выразила А. А. Ахматова, чей жизненный и творческий путь сложился трагически:

Студенту, школьнику, любому желающему овладеть искусством читать среди прочего обязательно нужно иметь в виду некое важное обстоятельство.

О художественной литературе написано гораздо больше, чем создано ею произведений. Бесчисленное множество монографий, статей, учебников, учебных пособий, справочных изданий и т. д., и т. п. всегда к услугам желающих. Нельзя забывать только, что вся эта масса учебной, критической, научной литератур вторична по отношению к художественным текстам. Она носит служебный, вспомогательный характер. И заменять чтение произведений искусства знакомством с ними по всякого рода толкованиям их, как это иногда происходит, – недопустимо. Продукт, получаемый в результате такого рода операций, не просто бесполезен. Он вреден. Каждый должен сам определить для себя такое соотношение художественной литературы и литературоведения, которое позволит сохранить в чистоте непосредственность восприятия произведений искусства и оградить их от навязываемых подчас политических и эстетических спекуляций.

Художественная литература: слово и образ

1

Художественный мир возникает под пером писателя благодаря способности человеческого сознания создавать в воображении живые картины и образы действительности. Материалом и инструментом художника является слово:

Что можно увидеть и услышать в этом описании? Глаз радуется великолепию осенних красок, увиденных поэтом. Слух улавливает чуть слышный звук: хрустят под ногой тронутые первым морозом былинки на увянувшем поле. Звук этот передан тончайшей аллитерацией «с-р-р-р-з» в словах – «сребрит мороз». Сердце сжимается от восторга перед красотой природы.

Художественный мир литературного произведения должен раскрываться перед читателем во всем доступном его разумению богатстве мыслей, красоте звуков и красок. Одно или несколько, пусть и самых важных наблюдений, схваченных в процессе чтения, не должны заменять всей полноты ощущений, какие можно пережить над страницами художественного произведения.

Слово – сигнал, побуждающий к работе воображение. В художественном тексте слово обнаруживает свои смысловые, эмоциональные и изобразительные возможности благодаря ассоциациям и реминисценциям, специальным выразительным средствам, особой ритмической и звуковой организации речи, системе символов и т. п. На столе лежит уникальное произведение искусства – роман Б. Пастернака «Доктор Живаго». Но не останется ли он простой пачкой печатной переплетенной бумаги? Оживут ли его герои? Наполнится ли созданный писателем художественный мир живыми звуками, красками, запахами? И откроется ли перед читателем вся глубина содержания книги, вся красота его формы – композиции, языка, стиха?

Художественная книга в известном смысле содержит только потенциальную возможность стать произведением искусства. Эта возможность реализуется или не реализуется благодаря читателю. Писатель изображает в слове живой мир, возникший в его воображении. Читатель совершает как бы обратный перевод слова в образ. Интересный эксперимент описан С. Львовым в его «Книге о книге». Психолог рисует слушателям картину: «Представьте себе, что передо мной на тарелке лежит лимон, желтый, но еще не совсем зрелый, с зелеными пятнами на шкурке. Я беру нож, разрезаю лимон пополам. На кончике ножа повисает мутная капля сока. Я отрезаю от одной из половинок небольшую дольку, кладу в рот и начинаю жевать»[5]. В этот момент нужно следить за присутствующими. Примерно половина из них начинает судорожно сглатывать слюну, лица их морщатся от кислого лимона так, как будто он действительно находится у них во рту. Но вот вторая половина, что называется и бровью не поведет, их воображение не проснулось, и за словом не возник образ. Возможности таких читателей художественной литературы ограничены.

А. Н. Толстой утверждал, что цель литературы осуществима только при условии участия в творческом процессе обеих сторон – писателя и читателя: «Словесная ткань, слова, сочетания слов должны быть расшифрованы читателем, должны снова превратиться в духовную энергию, иначе они навсегда останутся черными значками на белой бумаге, как некоторые навсегда закрытые письмена давно умерших народов»[6]. Но дело не ограничивается простым воссозданием предложенного писателем: «Когда я пишу, – свидетельствовал А. П. Чехов, – я вполне рассчитываю на читателя, полагая, что недостающие в рассказе субъективные элементы он подбавит сам»[7]. Подобный расчет обнаруживается и в творческих планах Ф. М. Достоевского. Размышляя о судьбах героев романа «Бесы», писатель приходит к решению: характеров их «не разъяснять». В подготовительных материалах к роману прямо заявлено: «Пусть потрудятся сами читатели»[8].