Иван Грозный: Кровавый поэт - Бушков Александр Александрович Страница 25

Вроде бы на казни настояли Глинские - но зачем и почему, покрыто совершеннейшим мраком. С уверенностью можно утверждать одно: оба казненных ни в коем случае не были претендентами на трон. Не дотягивали по происхождению. Все остальное - загадка и мрак.

И вот что еще примечательно… Ладно, допустим, что вошедшие в милость у царя Глинские и в самом деле вызвали возмущение москвичей настолько, что те кинулись нерассуждающей толпой истреблять царевых родственников. Однако бояре, несколько лет фактически правившие страной по малолетству царя, своим рвачеством восстановили против себя всех и каждого и уж безусловно успели «подоить» Русь в сто раз почище, чем смогли б Глинские, - вот только против них отчего-то ни разу не было «стихийных возмущений». А стоило только молодому царю начать наводить некоторый порядок - возмущение и возникло…

Словом, история предельно загадочная.

Однако даже если мятеж и в самом деле украдкой разожгли господа бояре, рассчитывая отстранить Глинских от «штурвала», то они в очередной раз крупно пролетели. После московского бунта оставшиеся в живых Глинские действительно все поголовно были Иваном от власти отстранены раз и навсегда. Но и бояре к власти уже не вернулись…

О дальнейших событиях я и расскажу в следующей главе - но сначала придется отступить на год назад. Потому что между «коломенским инцидентом» и московским античародейным бунтом произошли два серьезнейших и для Ивана, и для всей нашей истории события. Я не стал рассказывать о них раньше, чтобы не разрывать главу, но теперь - самое время.

Если женитьба Грозного - событие не столь уж и уникальное (разве что некоторыми своими обстоятельствами), то о венчании на царство государя великого князя Ивана Васильевича следует сказать обратное: событие для того времени самое что ни на есть уникальное. Ничего подобного прежде не случалось. Дед и отец Ивана, напоминаю, время от времени именовали себя «царями» в переписке с иностранными монархами - и дальше этого не шли. Титул был неофициальный.

Но семнадцатилетний Иван изменил ситуацию самым решительным образом…

Глава шестая

16 января 1547 г., в Успенском соборе, Иван Васильевич был с превеликой торжественностью «венчан на царство» -этот весьма почетный титул, прежде применявшийся к византийским императорам и ханам Золотой Орды, теперь станет наследственным и постоянным. Московская Русь отныне становилась другим государством - не просто «великим княжеством», а чем-то гораздо большим, равным по положению европейским королевствам. Если сравнить страну с отдельным человеком, это было чем-то вроде производства полковника в генералы, то есть переход на качественно иную ступень…

В то же время это была не просто церемония, не просто присвоение более высокого звания. Все обстояло гораздо сложнее. Царь Иван Васильевич становился сакральной, священной фигурой, с этого момента получая самодержавную власть над «обычными» людьми, всеми без исключе ния, от последнего холопа до многочисленных Рюриковичей.

Разумеется, это никак нельзя считать единоличным за мыслом Ивана «сосредоточить в своих руках неограниченную власть».

Венчание на царство было следствием обширной, детально проработанной программы, разработанной церковными деятелями под руководством и при активнейшем участии митрополита Московского и всея Руси Макария.

Вообще Макарий играл огромную роль в царствование Грозного - не зря в своих указах царь не раз поминает «отца нашего Макария».

Согласно теории Макария, русский царь становился своего рода «верховным арбитром», который в силу титула и положения возвышается над всеми своими подданными, которых в случае необходимости имеет право карать, как ему будет угодно. Потому что все остальные - лишь подданные, обязанные повиноваться монарху, обладающему «божественными правами» на власть.

Именно в этой программе, а не в каких-то личных качествах или недостатках Грозного и кроется суть последующих событий, когда на плаху отправлялись самые знатные, когда пылали целые города, уличенные в измене. Иван Грозный правил железной рукой не по собственной крутости, а еще и потому, что с полным на то основанием считал, что он вправе поступать именно так, поскольку получил на то одобрение церкви. Это обстоятельство просто необходимо учитывать - вместо того чтобы с заламыванием рук причитать о «тиранстве». Не было никакого «тиранства». Было теоретическое обоснование именно такой системы власти, концепция, программа, если хотите, идеология…

И уж ни капли не было в этом ни «исконно русского варварства», ни «отсталости». Наоборот, скорее уж Макарий и его коллеги по разработке программы догоняли Европу, от которой изрядно отстали в теоретическом плане. Давным-давно, сотни лет именно «божественным правом» объяснялась харизма, сакральность, обосновывавшие королевскую власть во Франции. Макарий ссылался на легенду о «шапке Мономаха», коронационном головном уборе византийских императоров, якобы врученном ими Владимиру Мономаху (на самом деле эта шапка представляет собой ордынский ханский «венец», разве что увенчанный крестом). Однако во Франции уже много веков существовала легенда, что во времена франкского короля Хлодвига

голубь принес с небес сосуд с божественным миро, которым и совершил миропомазание первого короля, имевшего отныне божественные права, поднимающие его над всеми прочими. Этот сосуд, кстати, хранился во Франции до времен революции - потом какой-то интеллигентствую-щий ублюдок его разбил принародно в знак отказа от прежних «суеверий», но кончил он плохо: сошел с ума и загнал себе пулю в лоб…

Точно так же «божественным правом» обладали и английские короли - и все прочие, без малейшего исключения. Поэтому ни о каком русском варварстве и речи нет - Русь просто-напросто подтягивалась на европейский уровень теории монархизма.

Если обратиться к опыту «бастиона демократии», то бишь Англии, то непременно нужно упомянуть, что десятилетия спустя после провозглашения на Руси доктрины самодержавия, полного и окончательного, ничем не стесненного, английский философ Томас Гоббс (1588-1679) написал книгу «Левиафан», в которой высказывал практически те же мысли, что и Макарий сотоварищи - государство как таковое обладает всеми правами, присущими человеку в «естественном состоянии», а поскольку таковые права человека безграничны, то, в свою очередь, безграничны и права государства. Государственная власть превыше всего, и подчинение этой власти со стороны отдельных людей должно быть безусловным. И совершенно неважно, кто именно является олицетворением безграничной власти государства над подданными - несколько человек или один-единственный монарх. Чтобы обеспечить мир и безопасность гражданам, государственная власть (то есть монарх) должна стоять выше всех законов - поскольку именно она законы и издает. А также не обязана подлежать какому бы то ни было суду или контролю.

Это практически те же самые тезисы, которые церковь разработала для Ивана Васильевича и которым он следовал всю свою последующую жизнь…

Хотя Гоббс и трудился на «родине парламентаризма», отношение к серьезной роли парламента у него было явно отрицательное. «Там, где уже учреждена верховная власть (король. - А. Б), может быть учреждено другое представительство того же народа лишь для определенных частных целей, ограниченных сувереном». Мотивы Гоббс тут же приводит: «В противном случае это означало бы, что учреждены два суверена… что в случае их несогласия между собой по необходимости привело бы к разделению той власти, которая (если люди хотят жить в мире) должна быть неделимой, и тем довело бы людскую толпу до состояния войны».

Именно Гоббс тогда же высмотрел слабое место парламентской системы: «В монархии имеется следующее неудобство, а именно: какой-нибудь подданный может быть властью одного человека лишен всего своего имущества в целях обогащения какого-нибудь фаворита или льстеца. И я признаю, что это большое и неизбежное неудобство. Однако то же самое может случиться и там, где верховная власть принадлежит собранию; ибо власть такого собрания одинакова с властью монархов; члены такого собрания могут поддаться дурным советам и быть введенными в соблазн ораторами, как монарх льстецами, и взаимной лестью они могут поощрять друг у друга корыстолюбие и честолюбие. И между тем как монархи имеют немногих фаворитов, а покровительствовать они могут своим собственным родственникам, фавориты собрания многочисленны, а родственники всех его членов значительно многочисленнее, чем родственники любого монарха… фавориты верховного собрания, хотя и имеют большую власть вредить, обладают очень малой властью спасать…»