Тайны Лубянки - Хинштейн Александр Евсеевич Страница 3

29 сентября, м. Новое Место

Над рядами стояла тишина. Такая тишина, до звона в ушах, какая бывает обычно перед началом боя.

Лихие буденовцы, чубатые конники Шестой дивизии, спешившись, ожидали своей участи…

Их выстроили в шеренги ровно в полдень. Весь личный состав 33-го полка: сразу после ночных бесчинств и погромов.

Они не знали еще, что ждет их впереди, но суровый вид спешно прибывших начдива и начальника особотдела дивизии ничего хорошего явно не сулил, а потому бойцы в строю молчали, понурившись. Ночной запал, кураж давно уже улетучились, словно хмель, да и не все они, в конце концов, поддались этой вольнице: большинство держалось середняком.

Сейчас середняки эти не без превосходства посматривали на заводил, да и те сами приготовились уже к худшему…

Заиграла труба. Начдив Апанасенко прогарцевал перед строем, картинно приподнялся в стременах.

– Слушайте, честные бойцы и командиры, – прокричал он, – слушай, братва, мою речь… Разве не с вами прошли мы через сотни славных боев?! Разве не на вас – бойцов легендарной Первой конной – с любовью и гордостью взирает вся трудовая республика?!

Лица стоящих в строю просветлели. Чего угодно ожидали они – хулы, ругани, – но уж не этих красивых слов.

Комиссар полка – это он настоял на собрании – от досады и горечи прикрыл глаза. Он был уверен, что все участники ночного грабежа будут незамедлительно сейчас арестованы. Он верил в авторитет начдива, в его справедливость и солдатскую честность, но сейчас перед полком разыгрывался обычный пошлый спектакль.

Начдив – всегда такой суровый и жесткий – будто покупатель на базаре уговаривал своих бойцов «не хулиганить».

И бойцы почувствовали эту слабость мгновенно. Куда делись их недавние замешательство и понурость? Полковые ораторы берут слово. Они требуют выгнать всех евреев из советских учреждений. («Вообще, из России», – тут же подхватывают ряды.) Всех офицеров.

Начдив предательски молчит. Комиссар было пытается остановить крикунов. Он говорит, что погромщики заносят нож над самой революцией, но ему не дают закончить.

– Не надо нам этой агитации… – ревут бойцы. – Наелись досыта. Хватит!

– Ничего, – начдив на прощание одобрительно треплет комиссара по плечу, – устаканится…

Из доклада военкома 33-го полка 5-й кавдивизии (20 октября 1920 года):

«Закрылось собрание, крикуны почувствовали себя победителями. Наше пребывание сейчас бесполезное, ибо верхами в дивизии не сделано того, что надо, а сделано все для уничтожения престижа военкомов.

Вся работа, которая проделывалась до настоящего времени, пошла насмарку только потому, что наш комсостав снизу доверху вел и ведет половинчатую политику в смысле оздоровления наших частей от грязных наклонностей. Мы, военкомы, превращаемся не в политических работников, становимся не отцами частей, а жандармами царского строя. Нет ничего удивительного, что нас били и продолжают убивать.

Руководители грабежей, погромов еврейского населения по-прежнему на месте, в эскадронах, и продолжают творить свое дело, а бывший командир Галка, как будто, будет командиром своего старого эскадрона (это мне сообщил командир 33, что против такого назначения не имеет ничего Начдив и Комбриг-2).

Полк находится в самом худшем состоянии: дисциплины нет, приказы в смысле прекращения грабежей не существуют. К еврейскому населению относятся враждебно, терроризировали и способны терроризировать при первой встрече с еврейским населением.

Убийцы двух крестьян – восемь человек – находятся в эскадроне, какой-то толпой освобождены из-под ареста. Пока остаются лозунги «Бей жидов и коммунистов!», а некоторые прославляют Махно…»

Каким он был, погибший комиссар Шепелев? Архивы не сохранили нам ничего, кроме одной лишь этой незамысловатой фамилии.

Он мог бы прославиться на всю страну, как, например, другой комиссар, Фурманов3. Дослужиться до генеральских (а то и маршальских) погон, при условии, конечно, что ему удалось бы избежать молоха 1937-го. Вместо этого он погиб нелепейшей смертью от рук своих же бойцов, которые не постеснялись даже обчистить его, уже мертвого, но именно эта смерть вывела комиссара на авансцену истории.

Впрочем, стоит ли этому удивляться – историю как раз и вершат статисты. Такие, как комиссар 6-й дивизии Шепелев, оказавшийся, ничуть о том не подозревая, в роли катализатора мощнейших исторических процессов, которые начались сразу после его убийства (и, добавим, как раз по причине его убийства)…

Конечно, и раньше до Москвы доносились отголоски буденов-ской вольницы, но до поры до времени вожди Советов предпочитали смотреть на все творящееся сквозь пальцы. «Революцию не делают в белых перчатках», – это еще товарищ Петерс4, первый зампред ВЧК, успевший три месяца покомандовать «чрезвычайкой», изрек. Да и при всем желании даже, откуда столько народу в белых перчатках набрать?

И Ленин, и Троцкий не могли не понимать (а значит, понимали), что представляет собой прославленная Первая конная. Обычный сброд – полубандиты, полуказаки, собранные лихим рубакой Семеном Буденным на волне вседозволенности и анархии. Поменяй «ихние» кумачовые знамена на зеленые флаги всевозможных батек и атаманов – никто и разницы не почувствует.

Так к чему утомлять себя пустым морализаторством? Если уж батьку Махно – злейшего врага – уломали выступить вторым фронтом против белых, чего Бога гневить. А то, что по пути к светлому будущему конармейцы сотню-другую местечек разорят… Лес рубят – щепки летят.

Но смерть комиссара Шепелева, о которой незамедлительно сообщила Кремлю ВЧК, заставила вождей всерьез одуматься. Это была уже прямая угроза революции. Сегодня буденовцы убили Шепелева. Завтра, глядишь, вообще повернут тачанки против советской власти.

А все рапорты, сообщения, приходящие из Первой конной, свидетельствовали, увы, о печальной тенденции: роль комиссаров (сиречь представителей Москвы) сведена в войсках до минимума. Вся полнота власти – у командиров, большинство из которых даже о Карле Марксе никогда не слыхали.

К чему это может привести, в Москве осознавали прекрасно: сколько раз уже обжигались на таких вот «крестьянско-казацких» армиях, одна история с «красным командармом» Григорьевым5 чего стоит…

Вольница и вольнодумство. Корень у этих слов один, но смысл – совершенно разный. И если вольницу, со всем отсюда вытекающим, – погромами, грабежами – Москва готова была прощать, то вольнодумства спускать она никак не могла.

Не было для советской власти за все годы ее истории врага более опасного и ненавистного, ибо вольнодумство (инакомыслие, оппортунизм, диссидентство – названий явлению этому множество) претендовало на главное достояние Октября – идеологическую монополию…

Сразу после убийства Шепелева Москва направляет в штаб Первой конной, как бы сейчас выразились, специальную правительственную комиссию. О том, что поездка эта была не простой формальностью – явствует уже из одного только ее состава:

председатель ВЦИК (иначе – премьер-министр) Калинин6, главнокомандующий вооруженными силами республики Каменев7, нарком юстиции Курский8, нарком здравоохранения Семашко9, нарком просвещения Луначарский10, секретарь ЦК РКП(б) Пре-ображенский11.

Ни дать ни взять – ареопаг над Мавзолеем…

Ясно, что чиновники такой величины самостоятельно, без указания свыше, отправиться на позиции не могли. Значит, была команда, причем самая серьезная. Чья? Догадаться нетрудно. В те годы у страны было только два вождя: Ленин и Троцкий. И обоих их ситуация в Первой конной волновала чрезвычайно…

Между тем события в Первой конной развиваются стремительно. Понимая, что убийство Шепелева дошло уже до самого верха и ситуация приобретает необратимый характер, Буденный и Ворошилов начинают делать все возможное, чтобы оправдаться в глазах Кремля. В противном случае (да и то при самом лучшем варианте) их ожидает позорная отставка.